На нашей улице был праздник

"Город наш Арсеньев, зимний и весенний,
                             Ты зовёшь помечтать и спеть"
                                                        /Из городского фольклора

В начале 60-х наш небольшой город сверху выглядел приблизительно так: под огромной горой, в большой долине были разбросаны домишки. Долину пересекала трасса государственного значения. От трассы в меридиональном направлении выделялись две заметные улицы. Если стать лицом на север, то справа под невысокой гривой горы протянулась улица Увальная (Победы), а слева – улица Жуковского, названная так в честь Жуковского  Николая Егоровича (1847—1921), русского учёного в области механики, основоположника современной аэро- и гидромеханики. Это кажется он однажды сказал своим студентам:
-По законам аэродинамики, майский жук летать не может, однако летает, по тому, что законов аэродинамики не знает!
Наш город из-за одного из главных предприятий - авиазавода "Прогресс" был тесно связан с авиацией. Ежедневно над городом кружили вертолёты и самолёты, которые выполняли порой фигуры высшего пилотажа, а мы-мальчишки смотрели прищурившись в небо и мечтали тоже стать лётчиками.
Улица Жуковского поворачивала направо возле другого завода, который носил имя "Аскольд" и вела в общем туда же, куда и улица Увальная, к станции. Город назывался Арсеньев, а станция называлась Даубихе, как и река, которая ограничивала город в его северной части. Станцией служил небольшой бревенчатый домишко, мимо которого иногда с шумом, дымом  и паром пыхтели паровозы, тянущие за собой составы с лесом или грузовые вагоны. Пассажирский поезд с Владивостока ходил всего раз в сутки. Утром шёл на с.Варфоламеевку (позже на с.Чугуевку), а вечером обратно на Владивосток. Машинистом на паровозе тоже наверно здорово было бы стать! Ту-ту! Чух-чух-чух! И пошёл поезд по шпалам: тык-дык, тык-дык, тык-дык, тык-дык... Это как песня:

"Ты лети, лети, моя машина,
Эх, как много крутится колес!
И какая чудная картина,
Когда по рельсам мчится паровоз!"

Но я отошёл в сторону от главной нити своего повествования. Увальная была улицей так себе, какой-то второстепенной, но асфальтированной всё же. А вот Жуковского была и асфальтированной, и с фонарями на ажурных металлических столбах, и с удобными тротуарами, да и вообще тут и магазины и всякие общественные места были под боком. Тут тебе и городской парк с бассейном, и Дом Пионеров, и клуб Восток и стадион. Бассейн являлся удобным и самым притягательным местом для городских детишек, которые там всё лето плескались, стоило только удрать из дому. Тут и вышки для ныряния были и настилы с лестницами. А ведь достаточно было поставить плотину на пути небольшой таёжной  речушки Халазы, чтобы появился такой замечательный бассейн. Через плотину к авиазаводу вёл мост, по которому шёл автотранспорт и пешеходы. Улица Жуковского тянулась вдоль речки Халазы, которая в паводки становилась опасным бурным грязным потоком,совершенно непроходимым. Халаза разливалась и затапливала огороды и погреба тем жителям, которым посчастливилось жить на берегу. Хотя обычно в речке воды было по колено, а то и по щиколотку. На улице Октябрьской тоже был асфальт...
Наша улица, Социалистическая, как бы втиснулась между улицами Жуковского и Советской. Советская была шире, там не было асфальта, зато там были кюветы, и дорога была отсыпана гравием. А на нашей улице не было ни асфальта, ни гравия, ни кюветов. Зимой это была ровная дорога с тропинкой посредине меду сугробов, а летом это была сплошная зелёная лужайка, от забора до забора, но как только таял снег, то тут  бежали ручьи, как им вздумается, затапливая всё вокруг, создавая лужи и болото. Если машина заезжала на нашу улицу в мокрую погоду или в дождь, то она на 100% застревала в грязи. Посреди улицы была выбита машинами колея, но иногда машины садились в грязь по самое брюхо и их приходилось вытаскивать тягачём...  Ну а в сухую погоду улица наша цвела всякими цветами, потому что у всех росли в садах яблони, груши, сливы, вишни, смородина, клубника, да и просто цветы всякие. Возле нашего дома нашу улицу перерезал проулок, с дорогой даже более раздолбаной, потому что по ней ездили машины с сахарной свеклой или с какими-то тяжёлыми  грузами. Тех, кто жил от этого проулка до самой трассы по нашей улице, мы не очень-то знали. Зато от проулка и до 25-го магазина все были своими, здесь все друг друга знали, как облупленных.

От проулка до  25-го магазина

 Однако  улица наша не доходила тогда до 25-го магазина, так как путь ей преграждала музыкальная школа. Поэтому улица поворачивала у забора музыкальной школы и выходила между забором этой школы и забором гостиницы, прямо у большого вяза, на улицу Жуковского, как раз напротив большого пустыря, за которым через речку по мостку можно было попасть к кругленьким домишкам. Если бы улица наша не была преграждена музыкальной школой, то за 25-м магазином её перегородили бы бревенчатые корпуса городской больницы. А ещё  дальше на север до самого базара,  так там вообще никакой улицы не было, а шёл целый ряд бараков. Здесь жили старожилы, которые  построили завод и работали на нём. Здесь люди жили по каким-то непонятным другим людям общественным законам, веселились и горевали, ругались и мирились.  Это ежедневно происходило у всех на виду, как своего рода спектакль с воплями, с матом, с песнями...На подходе к стадиону "Восток" и парку был базар, при входе в который на воротах было написано "Колхозный Рынок".
На базаре всегда что-нибудь продавали, но народу в будни было совсем мало. Зато  в базарные дни там было вообще не протолкнуться среди скоплений народа. За базаром от Жуковского отходила асфальтированная улица Островского, которая вела к Краевой больнице. А от Краевой больницы, кирпичного трёхэтажного здания, вела улица в северном направлении, которая называлась проспект Горького. Она тоже была асфальтированная, там стояли двухэтажные оштукатуренные дома с балконами, тротуары по краям. А на пересечении проспекта Горького с улицей Калининской, на кольце стоял памятник писателю Горькому, у которого в руках была здоровенная палка.
За базаром однако опять появлялась улицы Советская и Социалистическая и шли они до Садовой.... Дальше их не было, потому что за 8-й школой тянулись болота до самой Октябрьской. Да и вообще болота в городе занимали немалую часть в начале 60-х....Хотя был ещё и Дворец и стадион Авангард....
Но вернёмся на нашу улицу. Музыкальная школа была не единственной достопримечательностью не только нашей улицы, но и всего города. Дело в том, что тут же находилась гостиница. Построенные какими-то сказочными мастерами гостиница и музыкальная школа являлись не просто деревянными сооружениями, а образцами художественной архитектуры. Всякие разноуровневые помещения,  винтовые лестницы, острые крыши, башенки – это было словно в волшебном городке! А вокруг росли причудливой формы дикие деревья с бояркой и с яблочками-дичкой, на которых кроме того круглый год зеленели кусты омелы.
Возле музыкальной школы жили инженеры с нашего завода, а напротив гостиницы - сам директор завода Николай Сазыкин, в огороде которого вздымалась высокая радиоантенна, этакая ажурная конструкция из алюминиевых трубок.  Дочка директора завода была одноклассницей моей сестры Ольги. На нашем отрезке улицы Социалистической в 1960 году было совсем мало дворов. Начиная от нашего дома, следующим был дом моей тётки Иры, за ним домишко друга  Вовки, потом дом друга Сашки, потом усадьба Калугиных, дальше Белитюки, за ними начали строиться Фадины, за ними дед Сашки - Подусенко, а за Подусенко и Сазыкины. А там инженеры Бологовы, да Тихоновы. Инженер Леонов жил уже по улице Жуковского за "Музыкалкой". Однако это всё по правой стороне улицы. А по левой у гостиницы жила учительницы Глухова, затем в направлении к нам Поцепкины, затем учитель музыкальной школы Гарик с сыном Кузькой, дальше Хлоповы, потом был какой-то пустырь, на котором бабка Меланья с дедом стали дом строить, за Меланьей Борода-Фёдор обосновался. За Бородой бабка  Витьки Зернова, а за ними Осиповы.
В самом начале 1960-х не было ещё ни Осиповых, ни бабок, ни Фёдора, ни Меланьи, даже музыкант с Кузькой позже появились. В 60-м с левой стороны на Социалистическую простирались огороды тех, кто жил на Жуковского. Напротив нас был сад Синцовых, огромный по размерам и поражающий теми видами растениями, которые там буйно произрастали. Синцов был своего рода местным Мичуриным, который увлекался разведением винограда, диковинных фруктовых деревьев, занимался селекцией и выведением новых видов растений. С сада на нашу улицу свешивались огромные ветви шелковицы, мы с удовольствием лакомились её плодами, похожими на ягоды. Ещё там было полно груш, яблок, а лозы винограда манили своими аппетитными обильными гроздьями. Но лазить в сад никто не решался, поговаривали, что у Синцова там на всякий  случай были взведены стрелы самострелов.

Канава

Ещё одной особенностью нашей улицы было то, что прямо за банькой на нашем огороде начиналась канава, которая не только разделяла собой улицы Социалистическую с Советской на задних дворах, но и вообще проходила через весь город.  Это была ирригационная канава, которую вырыли с целью освободить территорию города от болот, осушить болотистую долину. По обеим берегам канавы вынутый грунт тянулся в виде невысокой острой насыпи, с тропинкой, по которой мы-мальчишки ежедневно бегали. Отец углубил источник, который бил на дне канала, поставил над источником деревянный короб, прорезал в торфе ступеньки, и мы стали таскать из этого колодца воду домой для питья, для полива огорода и для бани. Почти у всех тут были свои импровизированные колодцы. Однако процесс осушения тогда был ещё в самом начале, и торфяные кочкастые болота были непроходимыми и не пролазными. Берега канавы обросли травами и кустами, пройти там мог не всякий, но для нас-мальцов это был полигон для игр и развлечений. Летом мы рылись в торфяных берегах, вырывая причудливые ходы, запутанные тоннели. Это занятие захватывало так, что забывали пойти пообедать. Тогда мама приходила на канаву, отчитывала за неявку на обед и грозила больше не пустить играть в канаву. Ещё мы пускали кораблики по ручейку, который бежал по канаве.Или рыли землянку в откосе канавы... А зимой мы катались на санках или на фанерках с крутых склонов канавы, лепили снежных баб, строили крепости и сражались за крепость с советскими, то есть с ребятнёй с улицы Советской. Наши битвы были весёлыми, но изматывающими. Только долезешь снизу канавы наверх, как тебя сбрасывают, и ты опять скатываешься вниз в глубокий снег... Морозы были под сорок, но мы всё равно барахтались в снегу, и было даже жарко и снег таял на наших разгорячённых лицах.

Лето

Да что там зима, каких-то три месяца, а остальное считай лето! Ягоды, купание в речке, игры в казаков-разбойников, в прятки....
Но и летом тоже не всегда только солнце и веселье. Случалось, зарядят дожди и сиди дома, носу на улицу не высовывай, потому что там грязно, холодно, сыро...
Сидим мы однажды на брёвнах, которые лежали у забора синцовского сада. Скучаем, дерёмся потихоньку. Тут к нам подходят две девушки. Одна постарше, лет 15-16, а другая такая, как Витька с Ванькой. Та, что постарше в чёрной юбке, белой блузке с комсомольским значком и говорит:
- Здравствуйте, ребята! Меня зовут Люба Киселёва. Я и моя сестра Вера тоже живём на Социалистической, только ближе к трассе. У нас там по соседству почти нет детей, тем более наших ровесников. Поэтому давайте дружить с вами?
- Как это дружить? – удивились мы. Вернее Ванька, мой двоюродный брат, который отличался всегда независимостью и спокойствием, озвучил наше удивление, - да, ладно, мы не против, только как это мы дружить будем? ... И зачем это нам? – добавил он, подозрительно сощурившись.
- А давайте играть вместе будем! – включилась в разговор сестра Любы, Вера.
- Во что играть, в карты что ли? – усмехнулся Ванька.
- Да, ладно тебе, - набросились мы на него, - давай поиграем!
А Верка эта оказалась заводной и знала множество всяких игр, через пятнадцать минут уже казалось, что мы всегда тут играем с Веркой и Любой в увлекательные игры.

И в те, что мы знали, и в другие, раньше нам неизвестные. Играть было весело, о скуке забылось. То мы играли в садовника, игра в которого начиналась словами: "Я садовником родился, не на шутку рассердился. Все цветы мне надоели, кроме"... розы, тюльпана и т.д.
Или эта игра: "Я монах в синих штанах!"  "Продавец"-ведущий интересовался: "Зачем пришел?"
– За краской!
– За  какой?
Называлась краска - синяя, красная, зелёная, оранжевая, а мы тут все, то есть каждый, какой-нибудь краской являлись...
В общем игр этих было всяких... а ещё и мяч притащили, волейбол играть, а к вечеру в лапту, в мах не промах.
В общем день прошёл очень даже интересно. На следующий день  погода хмурилась, но сёстры Киселёвы опять пришли. Однако едва мы принялись за наши игры, как загремело на небе, упали первые капли, а затем дождь как врезал!
- Давай к нам! -  крикнул Витька, и мы все побежали к нам на веранду.  Наш дом стоял на высоком фундаменте, к входной двери вела крутая лестница, а за дверью был коридор, из которого налево дверь вела в кладовку, прямо дверь – в дом,  направо дверь вела  на веранду.
Летом мы с братом всегда перебирались спать на веранду, стены которой были обшиты вагонкой. На той стене, что примыкала к срубу дома,  висела огромная политическая карта мира. Вдоль стен мы ставили свои кровати, посреди у окна стоял столик с громадным радиоприёмником "МИР" рижского завода ВЭФ. Мощность приёмника и чистота звука были для того времени необыкновенными. Если включить его на всю мощь, то всё вокруг ходуном ходило, а слышно было даже на улице Жуковского. Если быть точным, то окон на веранде у нас не было. Оконные проёмы были временно закрыты деревянными щитами, которые сверху висели на петлях. Мы частенько снизу подпирали щит метровой палкой, упирая в подоконник, и наслаждались свежим воздухом, да и лазили через это окно в сад и обратно много раз в день. Вот тут на веранде мы и продолжили наши игры, прерванные внезапным дождём.  Ну и разговаривали о том, о сём. Люба и говорит:
- Давайте организуем уличный пионерский отряд? Будем устраивать  концерты, помогать старшим, как Тимур с его командой, будем в кино вместе ходить, в походы. А то все девчонки и мальчишки сидят каждый себе дома, скучно... А вместе будет весело!
- Ну, в походы, это хорошо!- согласились мы сразу.
- А бабкам помогать, как Тимур, это не пойдёт... - засомневался Ванька.
- Почему нет? – удивилась Люба
- А потому что бабки тут такие, что лучше к ним не лезть, а то они тебя веником!
- Ха-ха-ха! – расхохотались мы. В самом деле, соседки наши были не то чтобы бабками, но были такими вредными , что  помогать им совершенно никому не хотелось.
- Ладно, помогать не будем, но тогда устроим концерт! – предложила Люба, - вот кто из вас  что-нибудь умеет - петь, танцевать, рассказывать стихи?
Тут все наперебой стали предлагать номера концертные, я тоже думал-думал, но так и не придумал ничего.
А мама у плиты что-то пекла, и тут нам большущую миску с коржиками принесла: -Кушайте, ребятки! На здоровье!
А ещё поставила на стол банку клубничного варенья. Мы быстренько сбегали за кружками и ложками, поставили чайник на стол и принялись пить чай с коржиками, не прекращая обсуждать будущий концерт.
- Я тоже хочу в концерт! – пищал я сбоку, но Витька с Ванькой отмахнулись от меня, типа ты ещё маленький. А они сами  только на два года старше меня...
А ещё Люба предложила для нашего отряда придумать эмблему и песню, с которой наш отряд всем отрядам будет отряд. Долго ломали головы, сыпались всякие предложения одно смешнее другого. Но остановились наконец на эмблеме – завязанный красный галстук и красная звезда посерёдке. Тут же сделали эскизы, вырезали эмблемы из толстой чертёжной бумаги, раскрасили акварельными красками. Получилось, как в магазине, даже лучше! И отрядной песней выбрали песню с такими словами:

"По нашей армии всегда,
Всегда равняются отряды.
Пятиконечная звезда.
И красный галстук рядом!"

Долго мы ещё в тот вечер обсуждали программу концерта и другие планы на лето. Было весело и увлекательно!
Следующая неделя прошла в репетициях и поиске новых артистов для нашего концерта.

Серёга

Когда на нашей улице стали строить дома, то все эти стройки в нерабочие часы превращались тут же в наши площадки для игр. Никто нас оттуда не гнал, так что мы там играли в прятки, в войну, или просто сооружали себе из обрезков досок и чурбанов "мотороллеры", "мотоциклы" или даже "автомашины". Даже просто так лазить среди строек было нашим самым любимым развлечением. Но вот когда бабка Меланья со своим дедом напротив Сашкиного дома  наконец ускорили строительство дома, то тут же стали к ней приходить все её многочисленные внуки. Одним из этих внуков оказался Серёга, он был нашим ровесником. Серёга хромал на одну ногу, поэтому тут же к нему прилепилась кличка Хромой. Нельзя сказать, что у  всех нас были клички, но бывало и такое... Впрочем Серёга не обижался на эту обидную кличку, потому что был парнем не злобным, общительным  и весёлым. Он знал уйму интересных вещей, так как перечитал множество книг, о которых и ребята постарше даже ничего не слыхивали. И он всегда делился своими познаниями, причём язык у него был подвешен идеально, а рот практически не закрывался. Слушать его нужно было также с открытым ртом, который сам собой открывался от постоянного удивления. Серёга был просто ходячей энциклопедией! Однако Серёге приходилось не сладко, потому что мы, как цыгане, на месте не сидели, нам надо было куда-то бежать, карабкаться , прыгать, а он не хотел от нас отставать. Так что ему приходилось за нами поспевать, хромая и прыгая подобно кенгуру. Кроме Серёги Хромого у бабки Меланьи были ещё внуки Женька и Олег. Олег был парень серьёзный и вполне адекватный, но в наши игры не подходил, так как был на лет три-четыре моложе. А вот Женька, тот вообще был отчаянный забияка и драчун.  Я ему:
- Ну, Женька, привет! Как жизнь?  А он мне в ответ: - Дурак ты и уши холодные!
Я уже хотел дать ему по балде, да Серёга удержал: - Да не обращай ты на него внимания ! Он  же маленький... Это его Толян подучивает, балбес великовозрастный...
И в самом деле, Женьке было года 3-4, а нам с Серёгой по 11, мы уже почти взрослые были...
А Толян, родственник Серёги, был парнем с виду вполне нормальным, неплохо сложенным, с крепкими мышцами,  с орлиным носом и волевым подбородком на мужественном лице. Кроме того он был любителем выпить и завзятым драчуном.
А ещё у него была жена молодая, с тёмно-каштановыми волосами, стройная и красивая.
Вот однажды Серёга улучил момент, когда эта красивая женщина пойдёт в душ и ухитрился подглядывать за нею, пока она купалась.  Об этом Серёга  нам рассказывал с величайшим удовольствием.
- О, какая женщина! Какие сиськи! -  захлёбываясь от впечатлений, рассказывал радостный Серёга. Летний душ возле почти каждого дома в наших окрестностях обычно представлял грубо сколоченную  из горбылей будку, на верх которой ставили бак с водой, с бака вела трубка с краном, на конце которой обычно прикрепляли лейку или просто консервную банку с дырочками, из которой брызгали струйки воды. Щелей и дырок от сучков там было больше чем достаточно, в которые Серёга хотел было таким же "макаром" подглядывать за своей двоюродной сестрой Наташкой. Однако та его заметила, и так отдубасила, что всякое настроение за ней поглядывать у Серёги совершенно пропало.

Концерт

- Да ну её! – говорил Серёга, потирая шишки и синяки, которые ему наставила Наташка, - было бы на что смотреть. Кожа да кости....
А Наташка была действительно стройной и худенькой, высокой, светловолосой.  Про таких говорят – настоящая блондинка. Она была какой-то не такой, как все. На нас она смотрела не то что бы свысока, а просто мимо, как будто и не замечала. Наверно друзья её вредного братца Серёги были для неё такими же вредными и посторонними, как и он сам... Да и старше нас она была на года три...
Вот эту Наташку тоже пригласили участвовать в концерте. Наверно Верка нашла и уговорила, больше некому. Верка была настойчивой, у неё не отвертишься. Забегая вперёд скажу только, что Верка ещё в школе занялась парашютным спортом и прыгала с парашютом безо всякого страха. Не всякий мальчишка рискнёт вот так с парашютом прыгать...
Итак, в одно прекрасное летнее утро, мы развесили повсюду самодельные афиши:

"Внимание! Сегодня на улице Социалистической состоится концерт художественной самодеятельности. Приглашаются все желающие!"

Сами мы все в белых рубашках по такому случаю, с эмблемами, наколотыми булавками на груди. За нашим домом на зелёной поляне  отец выкосил густую траву, мы притащили сюда стол, скамейки, стулья и табуретки. К двум часам дня стали подходить люди, соседи, наши отцы и матери... И дети тоже. Мы даже не ожидали, что так много людей придёт!
И начался концерт. Ванька на гармошке аккомпанировал и мы спели хором песню про пятиконечную звезду и красный галстук.  Брат Витька показал пантомиму "на рыбалке". Он, поплевав невидимого червя, насаживал на невидимый крючок. Потом Витька забрасывал невидимую снасть и ловил невидимую рыбу. И где он только такому выучился?! Талантливо так, все хлопали дружно. Ванька спел про Чуйский тракт, где был самый отчаянный шофер Колька Снегирёв. Колька этот влюбился в какую-то Раю на Форде, а сам наверно на ЗИС-5 ездил.  Эх, дуралей этот Колька,  дал себя вовлечь в гонки с нею и разбился на горной дороге вдребезги, бедолага. На могилу ему положили весь разбитый, помятый штурвал... Каких только номеров не было на нашем концерте!... Разве что не было индийского танца. Я несколько раз видел у нас в городе этот танец в исполнении одной девчонки. Она под музыку из кинофильма "Господин 420" танцевала какой-то невообразимо сложный танец, причём изгибалась и извивалась как змея. Помню стоит одна толстая тётка, смотрит на этот индийский танец, семечки лузгает беспрестанно и вдруг говорит :
- Так она ж без костей!
А другая, такая же необъятная тётка: -Да ну???
- Ну разве ж можно с костями так выгибаться?
- И вправду! – согласилась её подруга.
...В общем выходит наконец эта Наташка, она-то с костями, помню ключицы у неё выступали... Вышла и запела:

Стоит средь лесов деревенька.
Жила там когда-то давненько,
Жила там когда-то давненько
Девчонка по имени Женька.

А голос у неё такой чистый, такой сильный и рвущийся куда-то в высь, что сразу наступила абсолютная тишина. Только голос её выводит:

Мальчишечье имя носила,
Высокие травы косила…
Высокие травы косила,
Была в ней веселая сила.

И вроде это и не Наташка вовсе, а сама та Женька стоит перед нами и поёт эту песню, а в её голосе звучит необъяснимая тревога:

Завыли стальные бураны,
Тень крыльев легла на поляны…
Тень крыльев легла на поляны,
И Женька ушла в партизаны.

Вот оно как, оказывается  война... а начиналось-то всё мирно...

В секрете была и в засаде,
Ее уважали в отряде…
Ее уважали в отряде,
Хотели представить к награде.

Ну, конечно! Конечно, она дала там фашистам "прикурить"! Молодец Женька! А Наташка поёт дальше и в голосе её слышится печаль:

…Висит фотография в школе –
В улыбке – ни грусти, ни боли…
В улыбке – ни грусти, ни боли.
Шестнадцать ей было, не боле.

Ей Богу, наверно не у одного меня слёзы в этот миг на глаза навернулись... Погибла значит девчонка... как жалко!

Стоит средь лесов деревенька.
Жила там когда-то давненько,
Жила там когда-то давненько
Девчонка по имени Женька.

Когда Наташка спела и поклонилась перед людьми, то сначала стояла тишина, только некоторые украдкой смахивали слёзы, а потом раздались такие аплодисменты, что птицы в саду с шумом взлетели стаей в небо. А на Наташку все смотрели, как на ангела, который только что слетел с неба и сообщил всем долгожданную благую весть.
Вот такой концерт состоялся в середине 60-х годов на нашей улице. Это был такой праздник!