София Кутлаки. Среди иранцев

В книге, предназначенной для западной аудитории, следовало бы пропагандировать ценности Исламской революции не так топорно

Имена:  София Кутлаки

©  Виктория Семыкина

Путеводители, которые рассказывают не столько про достопримечательности и архитектурные памятники, сколько про культуру, обычаи и привычки, снова входят в моду. Первопроходцами в этой области, конечно, стали британцы с их традиционным недоверием к иностранцам: в Англии давным-давно выходили маленькие книжечки под названием «Ксенофобский путеводитель по» (русским, американцам, французам, далее везде); позже появились серии вроде Culture Shock!. Недавно социальный антрополог Кейт Фокс обратила эту методику на собственных соотечественников, выпустив большой обзор «Наблюдая за англичанами». Книга была переведена на многие языки, включая русский, и вызывала многочисленные подражания.

София Кутлаки — гречанка, вышедшая замуж за иранца и ныне живущая в Тегеране. Однако большую часть взрослой жизни она прожила в Великобритании, и этот факт представляется неслучайным. Впрочем, греческое происхождение автора придает книге особый парадоксальный акцент: противостояние персам, «спасшее Европу от Азии», — одна из главных составляющих современного греческого национального мифа (в утрированно-пародийной форме отраженного в фильме «300»), так что Софии Кутлаки по мере встраивания в иранский быт и стиль жизни наверняка пришлось бороться не только с общеевропейскими, но и с узконациональными предрассудками.

Книжка охватывает разные стороны жизни современного Ирана: экономику, образование, семью, одежду, еду, религию, бытовые привычки и суеверия, правила этикета, особенности деловых отношений, календарь и обряды. Ее построение не отличается особой логикой: не то чтобы повествование шло от более серьезных тем к менее серьезным или от макроэкономики к повседневной жизни — главы чередуются почти в произвольном порядке. Это, пожалуй, не мешает делу: в конце концов, «Среди иранцев» — в известной степени отражение личного опыта автора, который волен поступать с материалом как вздумается. Хуже то, что в книге так же произвольно смешиваются истории из личной жизни («Должно быть, у меня был очень забавный вид, когда, споткнувшись, я вышла из лифта навстречу свекру и золовке») и ссылки на научные работы («Согласно Герту Хофстеде, полюсами одной из воображаемых координатных осей, по которым можно классифицировать различные культуры, являются индивидуализм и коллективизм»). В этом нет ничего плохого, когда одно оттеняет другое в рамках какой-то продуманной структуры, но у Кутлаки ничего подобного нет.

Есть и другая проблема: от подобной книги, тем более написанной не иранцем, ждешь некоторой претензии на объективность.

Здесь она есть только в той степени, в которой Кутлаки описывает свое собственное вхождение в иранскую жизнь и в которой она знакома с западными обычаями, предубеждениями, пристрастиями и образом жизни. Она хорошо знает, на что ее читатель должен обратить внимание, что представит для него особую трудность, что шокирует и что будет непонятным. Но все остальное — это взгляд не просто инсайдерский, а подчас почти что пропагандистский. «Во время беспорядков [после президентских выборов в июне 2009 года] родственники и друзья из Греции буквально оборвали мой телефон. …Я успокаивала, объясняла, что жизнь в Тегеране идет своим чередом, волнения захватили только улицы, окружающие Тегеранский университет… Люди спешили на работу, ходили друг к другу в гости… словом, шла повседневная жизнь. Именно ей и посвящена книга, которую вы держите в руках». Это единственное упоминание о многотысячных протестах. Ни про оппозицию; ни про иранское подполье, где женщины одеваются на западный манер и пьют вино; ни про то, что гомосексуализм карается в стране смертной казнью, в этой книге нет ни слова. Мир Маржан Сатрапи и ее «Персеполя» и мир Софии Кутлаки вообще не пересекаются. Зато несколько раз рассказано, как страдала страна при шахе и как Исламская революция 1979 года освободила Иран от пагубного влияния и давления иностранных держав. Ну да, нам всем приходилось наблюдать, как люди, поступая, например, на государственную службу, через некоторое время перестают замечать, какую чушь они несут. Но в книге, предназначенной для западной аудитории, следовало бы пропагандировать ценности Исламской революции хотя бы не так топорно.

При этом воспринимать страну (любую страну) как империю (или «ось», как это называется в нынешней американской геополитике) зла — не меньшая глупость, и с развенчиванием мифов подобного рода книга Кутлаки неплохо справляется. В ней хорошо переданы и теплота семейного быта, и гостеприимство иранцев, и неприхотливость и одновременно исключительная важность традиционной трапезы (с рецептами!), и своеобразие делового этикета (иранцы считают галстуки западным излишеством, в чем я с ними полностью согласен), и те многочисленные ритуалы, которыми обставлена жизнь большинства иранцев от колыбели до могилы. С точки зрения семейных отношений патриархальная иранская модель кажется разумным противовесом той разобщенности и распаду всех близких человеческих связей, которым, как представляется, поражен современный западный мир (то, что в американском кинематографе последних тридцати лет самые функциональные семьи — это Аддамсы и Симпсоны, само по себе о чем-то говорит).

Россия, европейская страна, которая все время через плечо оглядывается на Восток, может извлечь некоторый ценный опыт, глядя на Иран, восточную страну, которая изо всех сил старается не оглядываться на Запад. В частности, удручающее впечатление производят главки про образование и медицину. Образование, причем не только среднее, но и высшее, представляет собой сплошную зубрежку; в каждой дисциплине есть набор правильных ответов, отступление от которых не допускается, так что учебный процесс представляет собой один сплошной ЕГЭ. В официальной медицине царят представления еще более дремучие, чем у нас — если в России склонны лечить грипп и простуду антибиотиками, то в Иране и вовсе пенициллин колют профилактически. Народная медицинская мудрость тоже пошла на шаг дальше русской: у нас считают, что холодные напитки и мороженое вызывают простуду, а в Иране вся еда делится на «горячую» и «холодную» (не в температурном, а в гуморально-гиппократовском смысле), поэтому если у ребенка болит живот — у него в теле избыток холодного элемента и надо пить горячий чай с кусковым сахаром и есть фисташки, а если горло — то избыток горячего, и надо есть «холодные» огурцы. Это то, к чему мы придем, если тенденции в отечественном образовании и медицине будут развиваться в том направлении, в каком они развиваются сейчас.

В книге очень много местного колорита, включая обилие персидских слов, которое радует взгляд лингвиста, но для большинства читателей, мне кажется, будет избыточным. Довольно внятно объяснены особенности шиитской конфессии, которая очень плохо известна внешнему миру (подавляющее большинство западных и российских обывателей строят свое представление о мусульманах исключительно по суннитам). Подзаголовок про «самую закрытую страну мира» добавили отечественные издатели — из текста книги как раз видно, что Иран старается не только закрываться, но и открываться — привлекать иностранные инвестиции, развивать туризм (как внутренний, так и внешний). Понятно и то, что без структурных изменений в государственном устройстве эти попытки останутся поверхностными и ограниченными. Это тоже повод задуматься.

В заключение — небольшая история из личного опыта. В начале октября я был на переводческой конференции в Финляндии. Молодая иранская исследовательница Катаюн Пакачи делала там доклад о тенденциях в переводах детской литературы на персидский язык. Очень огрубленно говоря, основная современная тенденция в переводе — 
«отчуждающая», переносящая читателя к оригиналу, а не «осваивающая», пересказывающая оригинал в привычном для читателя духе. Сравнивая переводы 1950—1960-х годов с недавними, Пакачи показала, что эта тенденция наблюдается и в Иране, но с одной важной оговоркой. Переводы, сделанные после 1979 года и, соответственно, подвергнутые обязательной исламской цензуре, «осваивают» оригиналы в духе шиитских правил и установлений: из текста «Мэри Поппинс» исчезает невинный поцелуй родителей перед сном, из «Алисы» — любой намек на непослушание и на подрыв родительского авторитета. Эти изменения часто происходят без ведома переводчика, автоматически: поскольку держать в доме нечистое животное запрещено, собаку заменяют на канарейку, и вот где-то в середине книги по газону несется канарейка с оборванным поводком.

Эта литературоведческая виньетка рассказала мне об Иране то, чего я не нашел в книге Кутлаки. 


София Кутлаки. Среди иранцев. Путеводитель по нравам и обычаям самой закрытой страны мира. — М.: United Press, 2011 
Перевод с английского А. Ванюкова