СССР как это было. Когда "деньги" становились деньгами.

 

Дело в том, что социалистические “деньги” и “цены” – и не деньги и не цены вовсе. Слова-то те же. Но смысл их – совершенно иной, измененный до неузнаваемости.

Деньги в рыночной экономике становятся деньгами, участвуя в свободном рыночном обороте в качестве “всеобщего эквивалента”, а цены на товары, услуги, труд, заемный капитал, устанавливаются исходя из баланса спроса и предложения

Социалистические “цены”, напротив, не формировались рынком, а “рассчитывались” специальной организацией: Государственным комитетом по ценам.

В основе этого расчета лежала завиральная идея советских экономистов, что цена определяется “количеством и качеством труда”. Эта “идея” была усеченным тезисом, восходящим к Адаму Смиту, но наиболее полно разработанным К.Марксом: “цена определяется качеством и количеством общественно-полезного труда”.

Всего-то и опущено одно слово: “общественно-полезного”. А как меняется смысл! –Маркс, в отличие от своих полуграмотных последователей, кое-что в экономике понимал. Поэтому утверждал, что “общественная полезность труда” определяется свободным рынком.

Рыночная цена продукта совершенно не зависит от того, сколько ты потел при его производстве, много или мало? – Другими словами, она никоим образом не зависит от себестоимости, только от спроса и предложения: больше спрос при данном предложении цена будет выше. Меньше спрос – ниже.

Себестоимость в условиях рынка определяет не цену, а нечто иное. Она определяет выгодно или не выгодно и насколько выгодно выпускать данный товар или производить данную услугу при заданном рынком уровне цен.

Если себестоимость оказывается выше цены, установленной рынком, то выпускать товар или предоставлять услугу оказывается невыгодно, производство сворачивается, а предложение уменьшается до тех пор, пока на рынке не останутся только те производители, у которых себестоимость продукции ниже рыночной цены. Если же себестоимость и так ниже цены, то выигрывает больше тот, у кого себестоимость ниже. В пределе, в полностью равновесной экономике рентабельность равна нулю, то есть когда рыночная цена сравнивается с себестоимостью. Но тем не менее это всего лишь равенство двух совершенно независимых величин, которые в общем случае совершенно не обязаны равняться друг другу и в реальной экономике никогда не сравниваются.

Этот очевиднейший механизм работы рынка разобран до деталей в первом томе “Капитала” К.Маркса. К сожалению, и через двадцать лет после начала перехода от социализма к капитализму не все советские бухгалтеры усвоили эту азбучную истину.

Слово “общественно-полезные” советскими марксистами было опущено в максиме Маркса совершенно не случайно. Дело в том, что весь смысл планового социализма в том и состоял, чтобы не допускать рынка. Следовательно, повисала в воздухе и оценка общественной полезности труда.

Функцию рынка брало на себя социалистическое государство, которое и определяло, согласно идее планового хозяйства, что и насколько полезно, а что – нет. Автоматически от решения этого вопроса население, голосующее в странах с рыночной экономикой за тот или иной продукт своим долларом или йеной, полностью отстранялось. Оценка же общественной полезности труда – то есть цен и зарплат, - естественным образом оказывался в руках чиновников представляющих государство.

Исходно, “предельный социализм” предполагал вообще натуральное распределение благ. Карточки с нормами отпуска продуктов – высшая форма такого социализма. Активные дискуссии по этому поводу шли в СССР еще в 20-е годы прошлого столетия.

Карточная система, однако, способна работать только при предельно упрощенном потреблении, когда есть просто хлеб, просто сыр, просто масло, просто обувь, просто одежда. Идеальный социализм идеально отражен в шуточном рекламном объявлении конца 80-х: “Есть еда. 2 рубля за килограмм”.

Иными словами, “предельный социализм” не допускает разнообразия. Он с ним просто не справляется.

Если хлеба двадцать видов, сыра – сорок, мяса – несколько десятков, женских кофточек – тысячи, и так далее, - никаких карточек не хватит, чтобы это разнообразие учесть.

Не может же человек носить собой “библиотеку” талонов на все случаи жизни.

При наличии минимально широкого ассортимента товаров нужны если не деньги, то хотя бы их суррогат – если, угодно, - универсальные “трудовые расписки”, оставляющие некоторую свободу выбора за потребителем (именно потребителем, а не покупателем, так как “торговаться”, в отличие от покупателя, такой потребитель не может). Советские “трудовые деньги” и есть такие расписки.

Но как определить, чего и сколько может человек получить за свою “трудовую расписку”, если рынка нет? – Значит “цены” нужно рассчитывать. Как? - Разумеется, из “общих трудозатрат”, как и следует из идеи связи цены и трудовых затрат. Последние же выражаются в себестоимости продукции или услуги. Так, собственно, и делали.

В результате, “цены” в единицах “универсальных трудовых расписках” оказывались практически произвольными, а “затратный расчет” цен и зарплат деформировал экономику. Получалось, чем больше ты потел, тем больше “заработал”, вне зависимости от общественной полезности пролитого пота, которая так и оставалась неоцененной.

Социалистическая система автоматически и по тем же причинам предполагала, наряду с “трудовыми универсальными расписками” и “промышленные универсальные расписки”. Они позволяли предприятиям выбирать средства производства подобно тому, как работники выбирали себе предметы потребления, отоваривая “трудовые расписки”.

Смешивать эти два вида “расписок” было нельзя, так как работник не должен был приобретать за “трудовые расписки” средства производства (иначе он тут же превратился бы в капиталиста), а предприятие за свои “промышленные расписки”, очевидно, не должно было приобретать предметы потребления.

Так в стране оказалось два вида “расписок”, совершенно не связанных между собой и исключительно в целях удобства названных одним словом “рубль” - это были “безналичные” и “наличные” рубли. Разумеется, возникли и столь же не связанные между собой и искусственно назначаемые “цены” на средства производства и предметы потребления и, одновременно, искусственные “курсы” этих псевдо-денег относительно валют развитых стран, живущих в условиях рынка – одни для “промышленных расписок” - безналичных рублей, другие для “трудовых расписок” - наличных рублей. Иными словами, социалистические псевдо-деньги представляли собой “идеально неконвертируемые бумаги”, неконвертируемые даже внутри страны. Процесс конвертации безналичных денег в наличные начался в последние перестроечные годы, когда на каждом предприятии был создан «профильный» кооператив, и обернулся резким скачком инфляции, пардон дефицита.

Но законы рынка объективны («учение Маркса всесильно, потому что верно», а в «Капитале» про них много написано, кто тут на Карла бочку катит?) и они работали и при такой изуродованной системе, только реагировала советская торговля не ростом или снижением цен, а дефицитом на одни товары, и залежами на складах других.

Так был ли при Советах рынок? Был.

Во-первых, был «рынок колхозный», на территории которого рыночные отношения имели место быть, был рынок чёрный, от колхозного он отличался только тем, что товары там крутились запрещённые государством к свободной реализации. Это, прежде всего товары промышленного производства, как отечественные, так  и импортные. Но особенно ревностно государство относилось к обороту «настоящих денег» - золота и валюты, за них даже статья была отдельная, более жёсткая по доказательной базе, а по строгости наказания валютные операции приравнивались к убийству. При чём, едва попав в «естественные» условия “трудовые расписки” становились нормальными деньгами, и рыночные механизмы запускались согласно всем канонам экономической науки, но, только в пределах «заповедника» (точнее резервации). И тут нет ни какого парадокса, деньгами может быть любой предмет, принимаемый обществом как средство платежа, «жидкая валюта» - водка например, хлебные карточки во время войны…..

Во-вторых, был рынок внешний. Государство на внешнем рынке играло по нормальным рыночным правилам, ибо там проклятые капиталисты, а сними «по-человечески» не договоришься.