"А я вообще не понимаю, в чем моя точка зрения"

«А я вообще не понимаю, в чем моя точка зрения».

Душевный вопль одного футбольного фана.

Вообще-то она у меня есть, но не в голове, это явно. Где-то в утробе, или вообще летает в  атмосфере. Либо в утробе, либо в атмосфере – где же еще ей быть! При этом моя атмосферная точка зрения очень чувствительна к земной погоде, а утробная к сытости или голоду. Первая тянется к спокойствию; вторая к сытости. Обе как бы и не зависят друг от дружки, но это на первый взгляд. Мой аппетит хоть и не зависит от погоды, но вот его насыщение зависит от атмосферных осадков, от атмосферной ясности и атмосферных бурь. Хотя бы урожаем морковки. Значит атмосферная точка зрения поглавнее.

Но это как сказать.  Сами бури зависят от моего аппетита и его утоления – нестрого, иногда в обратной пропорции, иногда в прямой. В самом деле, когда я сыт, атмосфера спокойна, но когда я вижу, что кто-то сыт до отрыжки, моя атмосферная точка зрения приходит в завихрение, делает кульбит. Но странно не это. Когда я стаю голодным волком и вижу голодными сотню других, моя воздушная точка зрения приходит в реактивное беспокойство и ракетно взлетает, как будто ее успокоение находится за облаками. Такое впечатление, что летит за советом. Если это так, то там за облаками скрывается моя третья точка зрения, и она выше всех.

Хорошо, заотмосферная точка зрения выше всех.

А как же мой голод, урожай морковки, ведь с высоты стратосферы морковка исчезает в земном рельефе, ни посеять, ни полить, ни углядеть? Получается, что заоблачная точка зрения зависит от утробной через атмосферу, а вот обратного движения в зависимости нет!  Дело выглядит так, будто мое морковочное спокойствие не подотчетно заоблачному, а вот заоблачное подотчетно морковному. Значит все-таки морковная точка зрения главнее всех остальных?

…Так рассуждая, я подхожу к своей грядке. Вижу на ней кролика. Он занят своим делом, меня не видит. Я узнаю его по хитро чернобелой внешности; это один из десятка кролей, которые разбежались из усадьбы бабы Таси после ее смерти. И одичали. Сейчас он мятый и тощий, не то, что был. Я гляжу, как сей ворюга уминает мою родную морковку, как будто он ее сеял и поливал.

«А, черт с тобой, жри, не то совсем истощаешь!», решаю я.

И сам себе не верю: мой аппетит на морковку как-то сам по себе пропал.