Пять тезисов о мечте

Пять тезисов о мечте (концептуальный подход)

МЕЧТА КАК КОНЦЕПЦИЯ
Спору нет. Человеку, выделявшемуся с античных времён самим греческим мудрецом, Аристотелем, среди непомерного многообразия живого мира как «мыслящее существо», свойственно мыслить. От себя добавлю, и то лишь в порядке уточнения: любому мыслящему существу характерно ещё и мечтать. Ибо мысль и мечта, вступая атрибутивными чертами воцарения рода человеческого в мире животных, представляют собой двух китов, на которых держится вся наша цивилизация. Что представляет собой мысль, знает любой грамотный человек, мечтающий восславиться чем-то. А вот мечтание – как раз вступает особой загадочной плоскостью, манящей любое мыслящее существо вдаваться в мечту!
Итак, давайте немного пофилософствуем о мечте.
Лично я ни одной публикации на эту тему не читал. Но хотелось бы ознакомиться с серьёзной литературой о мечте. Что подразумевается под этим словом? К какой понятийной категории можно его отнести в плоскости научно-художественной литературы? Это метафора или её литературный образ? И какую ассоциацию может вызывать слово «мечта» у любознательного индивидуума, воспринимающего его как метафору, равно как и её литературный образ?
Попытаюсь изложить, хотя бы тезисами, собственное представление об этом феномене.

I.
Мечта, в моём понимании, являет себя фатальным впадением аскетического свойства разума в лоно соблазна, оказаться в фатальной власти вечно изменчивых, многоликих страстей. Одновременно, мечта представляет собой иной, т. е. неопознанный, «блуждающий» облик личности субъекта мечтания. Не скрою, мечта для меня, - это присутствие потаённой сокровенности в душе мыслящего существа.
Мечта с позиций философии представляет собой, прежде всего, атрибут разума, отражённый в душе определённого субъекта мечтания.
Мечта в плоскости логики мною будет воспринята как побег разума от суровой реальности, блуждание мысли по территории вечной изменчивости. Мечту сквозь призму логики я рассматриваю ещё и как блуждание бунтующей амбиции, именуемой недовольством в плоскости подсознания человека.
Мечта в своём литературном, т. е. художественно-метафорическом, преломлении представляет собой трепетную тоску по недостающему.
Оттого мечта, в своём иносказательном выражении, мною может быть представлена как несказанное слово разума, нежнейшее дрожание сердца, заветный клад души человека. Образно говоря, «мечта» в моём понимании это – колыбель недовольной личности, территория душевного покоя, убежище от мрака приземлённой суеты, вечный эпилог несказанности субъекта мечтания.
Мечта, с позиции психоаналитического восприятия, это - присутствие иного «я» в любом человеке. Скажу больше: это – отчаянное рвение иного «я» к самоутверждению.
И как таковой, это – тихий бунт мыслящего существа, отрицающего соответствующий внутренне- и планетарного характера «универсального» статус-кво (как внутри него самого, в его микромире, так и в масштабе мирового сообщества).
Это – стихия разума, подчиняющегося соблазну всплеска бурлящей эмоции.
Это – сконцентрированная «чистоплотная» надежда, пропитанная ещё и разумом, и потому так глубоко спрятана в дрожащем от волнения сердце индивидуума.
Это – присутствие ненасытного детства в ином измерении, именуемом многомерной вечностью. Образно говоря, это - присутствие вечного «многоликого» детства в нас!
И, наконец, это – потаённая, непрерываемая связь, если хотите магическая взаимозависимость, существующая между бытиём и инобытиём.

II.
Мечта, по своей природе, может быть заманчивой, мимолётной, преходящей, либо твёрдой, непреходящей. Ибо это – точь-в-точь зеркальное отражение сущности самого субъекта мечтания и как таковой функционирует вполне естественно, т. е. логически вытекает из природы субъекта, и закономерно гармонизирует с его душевной потребностью.
Отсюда, она у каждого бывает своя: в зависимости, по большому счёту, от внутреннего расклада субъекта мечтания, и подчас – от внешнего влияния, включая воспитание. К такому разнобою можно относиться совершенно спокойно. Определённого рода опасения могут вызывать лишь случаи, когда «привычка мечтать», перечёркивая все граны дозволенного, обретает иную черту: т. е. когда это явление становится угрожающей тенденцией.
Мечта подчас соседствует с иллюзией, и может быть попросту перемешана с нею, если она лишена рационального зерна, своей ценностной стороны – логики. Стало быть, её можно квалифицировать как «опознанную» и «неопознанную», «иллюзорную».
В этом контексте я допускаю предположение о наличии доброго либо злого начала в основе мечты, как и не исключаю гипотетического симбиоза этих двух начал в корне данного явления при доминировании одного из них.

III.
Мечта, структурально, может вступать трёхмерно и питаться таковым: приземлёно, эстетически, идейно.

При этом «питательная среда» по большому счёту и вступает доминантой характера трёхмерной структуры мечты.
Трёхмерная структура мечты может проявляться в разных конфигурациях: как, допустим, одноуровневая, двухуровневая либо трёхуровневая мечта. Такая градация соответствует уровню развитости субъекта мечтания. Почти в таком духе я бы разделил мечты на три условные категории: благородные, зловредные и «инертные». Каждой из них, естественно, соответствует определённая мотивация. Раскрыть сущности указанной разновидности мечты здесь я не собираюсь, аргументируя своё воздержание лаконичным стилем изложения (тезисным характером) настоящего эссе.
Отсюда, она может выделяться как своеобразный трёхмерный душевный (интеллектуально-эмоционального свойства) феномен, олицетворяющий соответственно сладострастие, целомудрие и чаяние своего субъекта.
Трёхуровневая мечта – совершенна, и воплощает гармоничную трёхуровневую зрелость человека: гормонально-телесную, духовно-эстетическую и интеллектуальную.

IV.
Мечта, по своей сущности, может оказаться преимущественно бинарной – исходя из внутреннего склада субъекта мечтания. Неслучайно в истории человечества появились пророки и демоны, святые и церберы. Ведь, и те и другие мечтали о процветании своих деяний. А разве в наши дни мало «таких» святых и церберов, мечтающих о прославлении своих дел?! Только «эти» действуют в ином измерении. И мечты у «этих» – не «те».
К слову сказать, мечта порою совпадает с призванием человека и олицетворяет внутреннее расположение духа и морально-психологическую либо творчески-деловую настроенность индивидуума. Её можно, весьма условно, квалифицировать как «опознанную» мечту. В таких случаях, она, и как это ни странно, находит своё адекватное отражение в фамилии, равно как и в имени, человека. Фамилия «Гагарин» – тому подтверждение. И это – отнюдь не исключение...

V.
В любом случае, мечта представляет собой недостающую ценность в личности, либо в жизни индивидуума. Иначе говоря, мечта вступает своего рода отражением иного, инородного качества в субъекте мечтания. Фактически, это – внутренний процесс, настраивающий человека на восприятие иного, инородного качества. Отсюда она предвещает готовность человека к изменению, которое должно происходить в строгом соответствии с этой настроенностью. Пожалуй, вот таково моё ассоциативное представление о мечте как о метафоре и её художественно-литературном образе. Говоря о литературном образе «мечты», следует уместно уточнить, что речь не идёт об отдельно взятом конкретном образе, а имеется в виду общелитературно-метафорический ассоциативный, к тому же абстрактный, образ этого явления.
Мечта в философском смысле иначе не может быть воспринята. И как бы её ни абстрагировали эту философскую категорию аналитики и исследователи либо писатели, выхолащивая её смысловую посылку, другой мечты в моём представлении о научно-философском либо художественно-литературном смысле этого слова просто быть, не может. Слово «мечта» в научно-философском обиходе, как и образно-метафорическое применение его в художественной литературе, мною будет воспринято только и исключительно ассоциативно.

ПОСЛЕСЛОВИЕ
Мечтают все, и мечтают по-разному. Это – обычное атрибутивное физиологическое явление, функционирующее в мыслительном аппарате (мозге) любого мыслящего существа. Фактически, мечта, как бы это ни звучало тревожно, являет себя недостающим звеном в шкале личностного самодовольства. Определённого рода тревоги могут вызывать исключительно те случаи, когда это явление, и то только в своём ярко выраженном либо широко раскрытом преломлении, переходя пределы дозволенного, задаёт тон.
Выделяя феномен «мечта» в качестве особой загадочной плоскости, манящей любое мыслящее существо вдаваться в мечту, однако, не следует нам сводить смысл своего существования исключительно к нему, как нельзя, кстати, и все свои усилия сосредоточить именно на его непременном осуществлении! Ибо такая сумасбродная усердность действительно являла бы себя полнейшим абсурдом!
Абстрагирование мечты, как и доведение её до абсолюта, означало бы встраивание реальной, полноформатной жизни в однополярное измерение, равно как и привнесение настоящего времени на алтарь невообразимого будущего.
Абстракция мечты, это – иллюзорная, гипотетическая попытка деформации времени как трёхмерного атрибута материи в сознании индивидуума; – это искажённое восприятие его благодаря умозрительному превращению объективного времени в одномерное явление (в виде субъективного, т. е. вымышленного, времени), умышленно воспринимая это одномерное явление за новую, инородную действительность, и соответственно – нарочитое подведение смысла существования под него.
Утрата мечты, в этом контексте, ознаменовала бы собой мгновение бесконечной печали. Ибо это – акт бесконечной трагедии, настигшей человека мгновенно. Только фатальный нигилизм, вступающий абстрактным неверием, в состоянии испепелить мечту.
Остригайтесь тотального притупления сокровенной мечты – паче чаяния!