Что свело Гайдара в гроб?

20 лет назад – осенью 1991 года - взошла звезда Егора Гайдара. По легенде в ночь с 20 на 21 августа 1991 года во время защиты Белого дома Гайдар познакомился с Геннадием Бурбулисом, и вскоре Гайдару поручили разработку реформ, потом он стал и.о. премьера, и стал эти реформы претворять в жизнь. О раскаявшемся Гайдаре написал пьесу «Покаяние» политолог Станислав Белковский.

Клеветническая история

Ровно 20 лет назад избранный во всенародном ослеплении президент несуществующего государства Россия некто Б. Н. Ельцин, успевший смертельно перетрусить в роковые августовские дни (его тогда с трудом удержали от бегства по секретному туннелю в посольство США и силком загнали на танк), арестовав или убив (с инсценировкой самоубийства) участников ГКЧП, запретив и распустив КПСС и публично поглумившись над доставленным на Съезд народных депутатов М. С. Горбачевым, позволил себе наконец-то расслабиться в обществе проверенных десятилетиями собутыльников, внезапно ставших теперь министрами, генералами и государственными деятелями.

В многомесячном запое, так и не приходя в сознание, призвал по совету нудного преподавателя научного коммунизма, некоего пухлощекого, причмокивающего человечка, которому и препоручил руководство все еще великой и по-прежнему единой страной. Спохватился в начале декабря, когда ему внушили, будто Горбачев вновь набрал былую аппаратную силу; испугался еще сильнее, чем в августе, – и с перепугу в одночасье распустил СССР, чем обрек на неисчислимые бедствия десятки, если не сотни миллионов соотечественников.

СССР распускал тоже пьяный - и, будучи неграмотным, передоверил подготовку и написание важнейших документов причмокивающему человечку. Этому же человечку приказал, наспех набрав собственную команду, ограбить и разорить «дорогих россиян» под видом якобы позарез необходимых экономических реформ. Человечек, что называется, и бровью не повел. «Старушки голодают и умирают с голоду» - доложили ему уже на второй месяц так называемых реформ. «Старушки – не аргумент», – возразил пухлощекий причмокивающий человечек.

Будучи обжорой и пьяницей, он, однако же, не был вором, чего, увы, никак нельзя было сказать ни про одного из членов набранной им впопыхах команды «чикагских мальчиков в розовых штанишках», - но если голодающие старушки это не аргумент, то и ворующие сотнями тысяч (поначалу), миллионами и миллиардами сотрудники и соратники это не аргумент тоже. Тем более что вечно пьяный президент не давал своего и/о премьер-министра в обиду, а американский специалист по развалу советской экономики регулярно снабжал Причмокалу ценными руководящими указаниями.

В каждой шутке есть, как известно, лишь доля шутки. Всё, изложенное в предыдущем абзаце, можно, конечно, счесть клеветой на всенародно избранного и на его сподвижников (клеветой, вдвойне отвратительной из-за того, что главных фигурантов уже нет в живых) или, скорее, признать пародией на определенную систему общественно-политических взглядов, - но если это и пародия, то только стилистическая.

То есть всё то же самое говорят, пишут и думают на полном серьезе про события двадцатилетней давности и про тогдашних ключевых персонажей (я, кстати, и сам так думаю, говорю и, бывает, пишу), - вот только говорят без предпринятого нами сугубо в демонстрационно-пропедевтических целях стилистического усугубления. Того самого усугубления (когда чуть менее грубого, когда еще куда более грубого), на котором строится сатирическая пьеса Станислава Белковского «Покаяние».

Героическая история

Есть, впрочем, и противоположная точка зрения – и вы ее тоже знаете. Героическая защита Белого дома в исторические августовские дни и беспримерное личное мужество Бориса Николаевича Ельцина позволили растоптать и раздавить гадину имперского коммунистического реванша еще в колыбели, не говоря уж о том, что тем самым вызволен был М. С. Горбачев из Форосского плена.

Немедленно занявшись назревшими и даже скорее давным-давно перезревшими реформами, Б. Н. Ельцин бесстрашно приблизил к себе молодых завлабов. Дело реформ было поручено внуку писателя и сыну контр-адмирала, владеющему пятью иностранными языками, и другим блестящим молодым умам. А когда неблагодарный Горбачев, отдышавшись, задумал-таки перетянуть одеяло власти на себя, президент РФ выдернул из-под него весь федеральный матрас заодно с кроватью!

Пьяных в Беловежской пуще не было; пить им было там некогда, да и все боялись, что Горбачев их отравит. Роспуск СССР практически единогласно одобрил Верховный совет. Вслед за этим (но не вследствие этого) стране начали грозить голод, холод, гражданская война и колоссальный денежный навес в виде трудовых и гробовых накоплений. Но тут Гайдар одним махом всё это побивахом. И разрыхливахом почву для ваучерной приватизации по Чубайсу. И отошел в сторону. Вернее, его отошли, променяв на красного директора Черномырдина.

И, хотя Гайдару дали на прощанье всё, он не взял ничего (кроме одного института) – и без малого двадцать лет спустя умер с горя. А настоящие реформы – они нет, еще даже не начинались. Гайдар хотел, но ему не позволили – и он умер с горя.

Пятый вариант

Вот, кстати, едва ли не ключевой вопрос: что же все-таки свело Егора Тимуровича Гайдара в относительно раннюю могилу? Одни говорят: страдания за Россию, в которой так и не удалось провести настоящих реформ. Другие говорят: пьянство и обжорство. Третьи говорят: страдания за Россию, в которой так и не удалось провести настоящих реформ, обернувшиеся пьянством и обжорством. Четвертые говорят: пьянство и обжорство, обернувшиеся страданиями за Россию, в которой так и не удалось провести настоящих реформ.

Пятый вариант предложен в пьесе «Покаяние», написанной известным политологом и (хотя он сам это отрицает) политтехнологом Станиславом Белковским. По его версии, - разумеется, фантастической (хотя и ничуть не более фантастической, чем любая из изложенных выше), - «человека, похожего на Егора Тимуровича Гайдара» (а именно Игоря Тамерлановича Кочубея) приговаривают к смерти и казнят ближайшие сподвижники, один из которых (главный) «похож на Анатолия Чубайса», другой – на Леонида Гозмана (и немного – на Альфреда Коха), а третий – на профессора и бывшего министра Евгения Ясина.

Отвратительны, естественно, все трое, но, пожалуй, «Ясин» получается даже гаже обоих своих учеников. Правда, «Ясин» (Дедушкин), на мой вкус, слишком сильно смахивает на Игната Присядкина (похожего, в свою очередь, на писателя Анатолия Приставкина) из давнего романа Андрея Мальгина «Советник президента», зато Гоцлибердан с Толем, да и сам Кочубей, - образы вполне оригинальные; а на заднем плане (но далеко не на последних ролях) мелькает некто Полевой, похожий в свою очередь на некоего Лугового – на того самого Лугового, который фигурирует в истории с чаем с полонием. В пьесе «Покаяние» полоний вызывает скоротечный отек легкого.

Гайдар (ну, Кочубей, какая разница!), по версии Белковского, внезапно прозрел. И обратился к Богу. И покаялся в неисчислимых грехах - и своих, и подельников. Перестал делать бесстрастное «покерное лицо» - и тем самым подверг опасности «последующего разоблачения» весь двадцатилетний сеанс черной магии либерализма, весь блеф якобы вынужденных, якобы успешно проведенных и якобы все еще не доведенных до конца реформ. После чего остальным политическим шулерам оставалось его только убить. Впрочем, эти шулеры стали кровопийцами уже давно. Да и сам «Кочубей» отстрелял бездомных собак по числу бакинских комиссаров. Вообще, это число – 27 («двадцать шесть их было, двадцать шесть, их могилы песком не занесть» плюс благополучно избежавший расстрела Анастас Иванович Микоян) – обладает в пьесе «Покаяние» определенной мистической аурой.

А почему, кстати, «Покаяние»? Название отсылает (обговаривается это и в самой пьесе) к знаменитому грузинскому фильму четвертьвековой давности.

Помнится, я спросил тогда у известного московского переводчика Ананиашвили: «Но почему же «Покаяние»? В фильме речь идет не о покаянии, а об искуплении. Наверняка просто неверно перевели ключевое слово с грузинского». – А по-грузински это одно и то же слово, - с невозмутимой важностью возразил мне Элизбар Георгиевич. И, озвучь я свою спонтанную, но, к счастью, мысленную реакцию на эти слова, получить бы мне по нынешнему законодательству 282-ю статью, а по тогдашнему – 15 суток. Но, пожалуй, в каком-то смысле так и есть: искупление это деятельное покаяние – и в пьесе у Белковского с этим связана сюжетная перипетия совсем уже ирреальная.

Уморительно смешно

Кочубей не просто молится и постится и не просто разоблачает «реформы» и «реформаторов» в серии интервью зарубежным корреспондентам и в ходе триумфальной гастрольной поездки по США (организованной все тем же «Чубайсом», чтобы отвлечь своего друга и учителя от дурных мыслей); нет, он замышляет вернуться во власть – с тем чтобы во искупление содеянного ранее провести наконец-то настоящие реформы, провести «реформы с человеческим лицом».

И, самое интересное (но, кстати, и самое фантастическое), дерзкие планы давным-давно спроваженного в политическое небытие «Гайдара» находят заинтересованный отклик наверху. На каком верху? На самом верху. Да, но все-таки, на каком именно?

Здесь необходимо обратиться к фигуре самого драматурга. В сегодняшней параноидально раздвоенной политической и общественной жизни одни считают его беспощадным критиком режима (то есть всей действующей власти в ее совокупности), а другие – засланным казачком, а конкретнее, - казачком, засланным Игорем Ивановичем Сечиным с тем, чтобы, изрядно напугав Путина возможным и явно нежелательным развитием событий в случае его ухода из власти, принудить «национального лидера» к формальному лидерству на неопределенно долгий срок.

Есть, естественно, и третья версия, согласно которой Станислав Белковский – и засланный предположительно Сечиным казачок, и, вместе с тем, сорвавшаяся с цепи корабельная пушка, вслепую палящая, куда вздумается. Надо ли уточнять, что вопрос о гипотетическом возвращении Гайдара («Гайдара») во власть по отмашке с самого верха, играет совершенно разными красками в зависимости от того, кто этот вопрос формулирует, - засланный сечинский казачок или независимый критик режима. Надо ли уточнять, что в зависимости от этого меняется и общий мессидж заведомо неоднозначной пьесы?

То есть реформы - дрянь и реформаторы – дрянь-людишки, это ясно при любом раскладе. А вот дальше-то что?

Однако кем бы ни был на самом деле Станислав Белковский, литературной одаренности у него не отнимешь. Пьеса (разумеется, пьеса для чтения, хотя ее вроде бы собираются ставить) прежде всего прекрасно написана: уморительно смешно для сторонников первой версии происшедшего со страной за последние двадцать лет – и смертельно обидно для сторонников противоположной версии.

Политолог Белковский может быть (или не быть) не просто политическим провокатором, но провокатором двойным и тройным, вроде попа Гапона, - а вот сатирический писатель Белковский неожиданно хорош, я бы сказал даже, чрезвычайно хорош, - и никакая предполагаемая гапоновщина этого отменить не может.

В конце концов, у изряднопорядочной рукопожатной публики туманного Альбиона есть что в этом смысле предъявить и самому Свифту. Или, продолжая разговор о сатириках, давайте вспомним, на кого, собственно, работал Джордж Оруэлл, - или давайте лучше не будем вспоминать об этом.