«Кругом измена, и трусость, и обман!»

Есть такая концентрация зла, такое сгущение тьмы, что человеку нужны нечеловеческие силы, особый подвиг, чтобы преодолеть ее, нет, не вовне, а внутри, когда она, властно и нагло врываясь, заполняет душу… Это самоубийца малодушно кричит: «Не хочу жить, и жить не буду», - а страдалец взывает: «Не могу жить, но жажду Жизни». Это подвиг Гефсиманский, моление до крови, моление о чаше… чтобы тьма не поглотила свет. Не в каких-то там галактиках, а здесь – в сердце, а потом в галактиках, которые по сравнению с сердцем человеческим – пыль и прах… 

«Кругом измена, и трусость, и обман!» - это не просто упрек императора Николая II, брошенный современникам, это его боль за них - «ибо не ведают, что творят». Если бы не было этой боли-борьбы, не написала бы дочь Государя как весть примирения, которую он повелел ей передать на волю: «Он всех простил…». Простил и нас, вот только мы, разве мы «не ведаем, что творим…»? 

Когда развеялся ядовитый угар революционной пропаганды, после заушений и плевания в адрес царской семьи всей советской историографии, когда открылись архивы, когда опубликованы письма, дневники, воспоминания, свидетельства очевидцев, когда мы стали свободны дать себе трезвый отчет в трагедии убийства царской семьи, с экранов телевизоров, из уст горе-историка вдруг услышишь: «Императрица была дурой». А другой умствующий ТВ-ведущий, любуясь собой, скажет с усмешкой: «Я не принадлежу к тем, кто считает Николая II человеком сильной воли». Эти люди не могут «не ведать», они ведать не хотят. 

Мир скорее поспешит на защиту своих негодяев, чем своих святых. Единицы сделают попытку прорваться в Царское Село для защиты тех, кому они присягали на верность. И это будут не генералы, командующие фронтами, которые в один голос советовали императору отречься от престола, видевшие, как никто другой в России, сколько сил, ума и души вложил Государь, выправляя положение в армии. «Держа победу уже в руках, - писал Черчилль, - Россия заживо пала на землю». Так падают от предательского удара в спину. 

Одному молодому корнету посчастливилось пробиться во дворец. Отречение было объявлено, но императора во дворце не было. Опасения за его судьбу и будущее детей нарастали с каждым часом. «Движением руки императрица подняла меня, ее чудные глаза еще более впали от бессонных ночей и тревог и выражали невыносимые муки исстрадавшегося сердца. Какой неземной красотой и величием веяло от этой высокой царственной фигуры!». Но не себя жалеет и успокаивает Александра Федоровна. «Очень благодарна вам за то, что вы пришли ко мне и не оставили меня в этот тяжелый, ужасный день! Я очень хотела, чтобы вы остались при мне, но это, к большому сожалению, невозможно. Я знаю и понимаю, как это для вас тяжко… Вензеля же мои я вас прошу снять, потому что мне больно будет, если их сорвет у вас какой-нибудь пьяный солдат на улице! Я верю, что вы будете продолжать носить их в своем сердце!» - утешала она корнета. И такую Государыню, нет, просто Человека, назвать на всю страну «дурой». И за что? Видите ли, граф Витте был как-то вызван к Государыне, которая с состраданием на лице выражала удивление, что в России так много нищих и обездоленных, и почти требовала от него прекратить это безобразие. «Ах! Какая наивность!». Да и какая драгоценная наивность! 

Снимая фильм, посвященный Великой княгине Елизавете Федоровне, наша съемочная группа работала в Дармштадте, родном городе двух царственных сестер. Все были поражены тем вниманием, какое уделяла семья Аликс и Елизаветы неимущим, сиротам и всем нуждающимся гражданам в этом скромном герцогстве их отца, размеры которого были, конечно, несопоставимы с российскими. Разумеется, Гессенское герцогство было европейской провинцией. В первые годы императрица не могла и, думаю, до конца жизни так и не смогла примириться с мыслью, что то, что можно было сделать на ее бывшей Родине, невозможно в ее новой, необъятной Родине, которую она полюбила всей душой. Кто же бросит за это в нее камень? «Кто невозможного желает, тот мне мил», - говорил великий Сервантес. 

Между прочим, Александра Федоровна принимала корнета в белом сестринском халате. С самого начала войны она вместе со своими дочерьми хлопотала об участи раненых, а вся семья жертвовала огромные личные средства на организацию больниц, санитарных поездов, закупку лекарств, оборудования, одежды для фронтовиков. 

Накануне войны ни одно правительство Европы так не отстаивало мир, как правительство в Петербурге.

В ноябре 1921 года в Вашингтоне на конференции по вопросу о морских вооружениях Президент США скажет: «Предложение ограничить вооружения путем соглашения между державами – не ново. При этом случае уместно вспомнить благородные стремления, выраженные 23 года назад в Императорском рескрипте Его Величества Императора Всероссийского». Далее шла пространная цитата из ноты Николая II, в которой он обратился ко всему миру с призывом созвать международную конференцию, чтобы положить предел росту вооружений и разработать механизмы предупреждения войн в будущем. Мир был удивлен, что предложение это исходило не от слабого, беззащитного государства, а от огромной и всемогущей империи. Все великие державы проигнорировали это предложение. Кайзер Вильгельм II заявил: «В своей практике я и впредь буду полагаться и рассчитывать только на Бога и на свой острый меч». Англия, имевшая сильнейший в мире флот, отказалась от каких-либо его сокращений. 
Япония, вынашивавшая свои планы на Дальнем Востоке, русскую ноту проигнорировала. Как образно заметил министр иностранных дел России граф Муравьев, «народы отнеслись восторженно, правительства -недоверчиво». У любого бы опустились руки, но Николай II не оставлял своих усилий. Последовала повторная нота, и Гаагская мирная конференция все-таки состоялась в 1899 году под председательством посла России в Лондоне. Был принят целый ряд важнейших решений, в том числе о неприменении ядовитых газов, разрывных пуль, разработаны условия содержания военнопленных, принципы мирного решения конфликтов, учрежден действующий и поныне Международный суд в Гааге. Не слишком ли много достижений для «слабовольного» и «слабоумного» царя, перед настойчивостью и дальновидностью которого склонилась упрямая Европа. Основные идеи российской инициативы более полно осуществились в создании Лиги Наций, позже передавшей эстафету Организации Объединенных Наций. Неслучайно в здании ООН в Нью-Йорке выставлена подлинная грамота, призывающая государства принять участие в Гаагской мирной конференции 1899 года, под которой стоит подпись Николая II. 

Александра Федоровна, как известно, была внучкой английской королевы Виктории. В своих письмах наследник российского престола нелицемерно называл ее «дражайшей бабушкой», поскольку она сыграла немалую роль в их браке. Преодолев сопротивление своего отца, в «твердой воле» которого не сомневался весь мир и который не благоволил к женитьбе наследника на дармштадтской принцессе, влюбленный цесаревич столкнулся с другим препятствием. Регламент требовал безоговорочного перехода будущей императрицы в православие. Это обстоятельство стало серьезным камнем преткновения на пути любящих сердец, и именно королева Виктория сумела уговорить и склонить к согласию на этот шаг свою внучку. Письма «Ники» пронизаны искренней теплотой и признательностью «дражайшей бабушке» за ее неоценимую услугу. Но вот в одном письме она упрекает молодого царя в антианглийских статьях, появившихся в русских газетах. На что последовал ответ: «Я должен сказать, что не могу запретить людям открыто высказывать свои мнения в печати. Разве меня не огорчали часто довольно несправедливые суждения о моей стране в английских газетах? Даже в книгах, которые мне постоянно присылают из Лондона, ложно освещают наши действия в Азии, нашу внутреннюю политику и т.п.». 

Спустя несколько месяцев молодые супруги выражают свою радость по поводу согласия королевы Виктории быть крестной матерью их первого ребенка Великой княгини Ольги. Привыкшая к европейскому звучанию имен царственных особ, королева Виктория, видимо, несколько недоумевала по поводу такого выбора имени русским императором. «Имя Ольга мы выбрали потому, что оно уже несколько раз было в нашей семье, и это древнее русское имя», - писал «Ники» в ноябре 1895 года. 

Но уже в следующем письме, посланном из Дармштадта, «дражайшую бабушку» ожидал «холодный душ», после того как королева Виктория попыталась «надавить» на «Ники» в интересах английской политики на Востоке. «Что касается Египта, дорогая Бабушка, то это очень серьезный вопрос, затрагивающий не только Францию, но и всю Европу. Россия весьма заинтересована в том, чтобы были свободны и открыты ее кратчайшие пути к Восточной Сибири. Британская оккупация Египта – это постоянная угроза нашим морским путям на Дальний Восток; ведь ясно, что у кого в руках долина Нила, у того и Суэцкий канал. Вот почему Россия и Франция не согласны с пребыванием Англии в этой части света и обе страны желают реальной целостности канала». 

Мартовские дни были роковыми для династии Романовых – убийство Александра II, отречение Николая II… «Может быть, когда мы бросим им корону Романовых, народ пощадит нас; Ставка, Алексеев и генералы давно уже сочувственно относятся к мысли о государственном перевороте», - пробормотал в те дни «мертвенно-бледный, с трясущейся челюстью» Гучков кучке насмерть перепуганных депутатов Государственной Думы. 

Так с кем мы? С ними или с тем, кто, сложив с себя корону, сказал: «Если России нужна искупительная жертва, я буду этой жертвой!».