В очереди к Богу

Эссе nata_scherbina ко Дню Независимости Украины.

Моей стране двадцать. Помню, я в двадцать имела довольно забавный вид. Крепкое спортивное телосложение, юношеский максимализм в глазах и невероятное желание подвига. А сколько во мне было сил… Можно было по несколько ночей не спать, то работая, то веселясь. Я ужасно радовалась свободе, но в то же время совсем не знала, что с ней делать. Преподаватели в институте грузили своим, начальство на работе другим. И все вокруг говорили про мой невероятный потенциал. Иногда мне даже казалось, что у меня растет горб, такой хрупкой я была для этого потенциала.

Надо отметить, я не была слишком разборчива в связях. Наверное, в двадцать все такие. Хотя со мной рядом учились ровесники, у которых уже были другие позиции, достижения и совершенно другие планы на будущее. Кто-то мечтал уехать за рубеж. Я негодовала: как? Как можно уехать из этой потрясающей страны?

Меня вскормила земля Западенщины. Семнадцать лет я питалась Карпатами и какой-то невообразимой, вековой мудростью этих мест. Когда-то давно в Закарпатском селе Королево археологи раскопали первую стоянку людей в этой местности. Говорят, ей больше ста тысяч лет. И судя по признакам, это был далеко не пещерный человек, который там жил. Никто точно не знает, когда там появились первые люди, но старики в тех местах, где я жила, имели право говорить даже нашим местным власть имущим: стихийные бедствия, сели, наводнения, землетрясения - от человеческой алчности. Уймитесь, соберитесь - Земля отступит, даст урожай, солнце виноградникам и дожди полям. Остановитесь. Эту мудрость не смогла убить даже КПСС. Работало. Люди останавливались, собирались, иногда дрались, но все равно строили. У них вообще кодекс - если ты любишь продолжение себя, ты должен оставить что-то детям. Вне зависимости от власти, национальности и религии. Не так ли в Конституции, к слову? Надо - пойдешь в церковь, надо - в костел, надо - в синагогу, но ты будешь работать над собой, над детьми, и над землей, которая тебя кормит. Она воздаст тебе удачей. Они живут этим кодексом до сих пор. Плюют в них шахтерским углем, а они живут.

В перерыве меня отправили к бабушке на три года. С этим огромным количеством внутренней любви, и настоящей дисциплиной, вселенными в меня с детства, я приехала в Днепропетровск. Рабочие кварталы поразили меня своей грязью. А кроме относительно небольшого центра, город весь состоял из них, построенных вокруг заводов. По кварталам ходить было стремно. Южный машиностроительный стоял, одна линия работала - делала трамваи. Потом кастрюли с претензией на тефлон. Потом и это умерло. Безработные работяги сновали пьяные и потерянные, отжимая барсетки у прохожих даже в 6 вечера. Весь город превратился в куплю-продажу-сдачу-съем жилья, торговлю, развлечения, и на этом фоне немного жила медицина и образование. Но люди жили, озираясь, на грани преступления. Мораль была таким аморфным явлением, как у Киплинга: "Да, я шакал Табаки, каждый за себя, но это джунгли, выживает сильнейший". Сильнейший, но не лучший. Это было для меня дико, но я выживала.

В год, когда я приехала туда, Леонид Кучма стал Президентом Украины. Когда уехала - город обрастал высотными "стекляшками", а на стене в моем классе вместо портрета Данилыча висела фотография, как он приезжал еще директором Южмаша на выпускной к отличникам. В этот же год мой отец стоял под автоматчиками, отвоевывая долги загородного элеватора перед вверенным ему банком, общаясь с быками Лазаренко. В стране объявили неурожай пшеницы. Хлеб стал стоить почти как водка. Пенсионеры умирали как мухи.

Миллениум я встретила в Крыму. Серая, унылая Евпатория, зимние пейзажи которой могли свести с ума любого здорового человека. В стемневший город лучше было не выходить - огромное количество заброшенных "строек века" облюбовали педофилы, обычные дрочеры и просто бомжи.

Уже осенью страна стала восстанавливаться. Те, еще первые зерна "бизнеса 90-х", дали ростки. Оставшиеся в живых и на свободе умыли лица в шрамах и сняли малиновые пиджаки. Я же, сидя на лекции в своем институте, услышала приветствие декана факультета журналистики: "Кто знает, что произошло на днях?". Так я узнала про Гонгадзе. Кучмогейт длился не один день, долгих четыре года. В 2002 я получила в руки книгу "Заказ крымского премьера" с автографом автора - Андрея Константинова, - после работы с ним. В книге была подробно описана история этой подставы. После подслушанных рассказов отца я стала что-то понимать. В 2004 я наблюдала Апокалипсис. У моей страны был переходный возраст, ей нужен был секс. Ей хотелось перемен. Папа, будь он три тысячи раз мудр и справедлив, утомил. Хотелось легкой, веселой, самостоятельной, европейской жизни, и желательно без Папы. Страна ликовала, как сбежавшая на дискотеку через окно девочка. Она никого не хотела слушать. Она хотела как все - Европа и демократия.

Она танцевала на площади, подпевая новые, революционные песни, которые потом канули в Лету вместе с революцией. Никому не нужные песни, никому не нужные пляски, никому не нужные революции. "Я хочу посмотреть на Украину без Кучмы", - горько улыбался Папа с экранов телевизоров.

…Мы сидели на пляже Юсуповского дворца, летней резиденции Ющенко. Директор всего этого великолепия был мрачен.
- Балога опять бунтует. Вышел из сауны, бассейн ему слишком теплым показался, - сетовал он. - Пришлось ему рефрижератор льда заказывать. Официантку чуть не избил, говорит, вода в чае невкусная. Бычье…
- А наш что? - лениво потянулся за сигарой человек, которого мне не представили.
- А что наш. Книжки читает, детей в вышиванки наряжает, козу доит, специальным боингом доставили, это еще ладно, в прошлом году всю пасеку привезли.
- Вот ему делать нечего.
- Дурак ты. Слабый он, не политик, но очень воспитанный и нормальный вообще человек. Я на своей памяти таких и не припомню, чтобы без проблем. Просто мирный слишком. Хочет, чтобы все дружили. А так не бывает. Бычья много. Не справляется он с ним.

Я училась в Киеве. Два года странного ощущения - одинаково по-украински говорят в метро и в стенах университета. В офисах по-русски. В кинотеатрах вообще каша. К нам в университет приезжал Саакашвили. Читал речь. Я жала ему руку и брала короткое интервью. Он был настолько идеально американским и таким логичным, что мне стало не по себе. А в это время на кухнях люди сводили свои разговоры к политике даже после чашки чая. Кухонная революция была страшнее Майдана. Всем казалось, что они тогда поучаствовали в чем-то великом, а остановиться не могли. В это же время я съездила в Днепропетровск. Он стал изящно-гламурен. Но качества человеческой души в нем не стало больше. Это по-прежнему был рабочий и голодный город. Просто с другой степенью голода. Народ, ощутивший запах крови вожака, хотел охоты.

Казалось, страна была на подъеме. И в азарте. Шторм так и не улегся, не все корабли потопили. Севастополь воевал за маяки, в Украину миролюбиво приезжал "благотворительный" Сорос, парламент визжал от восторга при виде распущенной косы, а парад Победы мог бы войти в Книгу рекордов Гинесса по количеству мнений. Бандера стал Героем Украины. Народ выл - ебут от души, а оргазма нет. Страшное состояние, если ты на улице ни с чем. Разухабистое, румяное и сексуально активное совершеннолетие страна встретила в отчаяньи. Надо менять мужика. Не удовлетворяет.

Тогда же случилась моя поездка в Донецк. "Да мы заебались кормить эту Западенщину!" - орали пьяные горняки, переступая через мусор на улицах. "Эти сволочи кормятся нашими дотациями!" - вопили жители Мариуполя, не обращая внимания на заколоченные старинные особняки в центре города. К моему великому стыду, я испытала брезгливость, как удав Каа к бандерлогам. Нет, мне не захотелось взять пулемет. Брезгливость - это чувство жалости, смешанное с бесперспективностью восстановления жалеемого. Мне было брезгливо. Я прошу прощения у всех, кто живет в Донецке. Но у меня, привыкшей к настоящей чистоте, и порядку, было время сделать выборку и по тому, что я видела тогда, и по тому, что я вижу сейчас. Людей, созидающих с любовью, можно прощать за временную нищету. Жерло ненависти ко всему сущему, плодящее демагогов, разрушителей и политиканов - нет. Тогда и появилось щемящее чувство - они не хотят созидать, они хотят власти. А знают ли они вообще, что с ней делать?

Строилась Донбасс-Арена. По телику крутили фильм, в котором смачно подчеркивались цифры, специалисты, немного казусов... Хорошая работа пиарщиков. Мы вообще научились, как китайцы, делать все почти хорошо, почти так, как у тех, кто живет, а не выживает. Почти настоящая европейская страна. Немного цинизма, немного опыта, немного швов и шрамов. Хорошая девка на выданье. Готовая. Все умеет. Новый Президент страны говорит: "Так, будем жить по понятиям, Бог сказал, всем делиться, десятину в бюджет". Спонсор понятий говорит: "А в рыло?". Президент миролюбиво соглашается: "Ну хотя бы кумовство, Ахметыч, Макеевка - кузница кадров, чем я не креативщик?". Соседний Путин посмеивается и начинает из мальчишеского задора поддерживать Тимошенко. Ну так, чтобы медом не казалось. Янукович дает в честь своего дня рожденья интервью: "Нет, ну у меня конечно дом, но не дом-дом-дом".

Есть старое предание. Оно еще у Шевченко описано. Стояла Украина в очереди за судьбой, да отвлеклась на другую очередь, к Богородице, за красотой. А как вернулась, так судеб уже не осталось, провтыкала очередь, одна красота осталась. И Бог сказал - ну теперь тебе только за мудростью. Правда, это можно всю жизнь стоять, да так и помереть в очереди. И мужиков у тебя теперь нормальных не будет, раз уж ты сама не знаешь, чего тебе надо.

Я на девять лет старше моей родной, бесконечно любимой страны. И сегодня, когда моей девочке двадцать, у нее нет мужчины, нет желания подвига, нет азарта, нет желания жить. Но зато у нее уже есть опыт. И может быть, она больше не будет пытаться "выйти замуж" за первого встречного.