Бесславный конец «славной кампании»

Георгий АЛЕКСЕЕВ

Тут, правда, возникает вопрос — если вождь «льянерос» был всего лишь заурядным (ну, пусть даже и уникальным по своей маниакально-злодейской сущности) садистом и убийцей — почему за ним пошли многие тысячи местных пастухов? Они-то что — тоже были все сплошь такими же извергами?..

Тогда почему так долго ждали — вместо того, чтобы уйти поголовно в те же разбойничьи шайки, например, грабя богатеньких креолов? В принципе, Григулевич практически сразу же, пусть и несколько вскользь, описывает и более рациональные причины столь незаурядной популярности Бовеса в глазах своих соратников, отмечая: «Льянеро, работавшие на помещиков-креолов, охотно шли к Бовесу, тем более что он щедро раздавал своим соратникам не только награбленное добро, но и офицерские чины, не считаясь с цветом их кожи. В несколько месяцев Аттиле степей удалось привлечь на свою сторону около семи тысяч всадников, что намного превышало силы патриотов». — Другими словами, именно Бовес смог куда более эффективно, чем его противники, создать невиданные ранее «социальные лифты», являющиеся одной из самых привлекательных «изюминок» любой революции — в духе строк из «Интернационала»: «Кто был ничем — тот станет всем!». Тем не менее добиться настоящих высот — удел отнюдь не для каждого революционера. Что же заставило подняться на борьбу огромные массы «льянерос»? Да просто их, что называется, «довели до ручки»! Снова цитируем Григулевича:

«Первая республика, во главе которой стояли консервативно настроенные мантуанцы (помещики), озлобила их, приняв так называемый Регламент льянеро, согласно которому за покушение на частную собственность виновный подвергался штрафу или ста ударам плетью. Особенно сурово карались льянеро, охотившиеся без разрешения владельца земель на скот, бродивший без присмотра по степным просторам. Кража скота каралась смертной казнью. Льянеро был обязан регистрироваться, иметь при себе удостоверение личности, работать в каком-либо скотоводческом хозяйстве, что делало его полностью зависимым от воли хозяина. Льянеро, не имевший определенного занятия, при повторном аресте получал год тюрьмы. 
По словам американского историка Дж. Линча, цель Регламента заключалась в том, чтобы объединить собственность на скот с землевладением, ликвидировать общее пользование землей и стимулировать распространение в льяносах частной собственности, предоставляя крупный рогатый скот исключительно скотоводам и землевладельцам. Льянеро истолковали Регламент как посягательство на свои исконные права. Испанцам было нетрудно убедить их в том, что виновники их бед — креолы-помещики, сторонники независимости».

***

С последним можно согласиться однозначно — «испанцам было нетрудно убедить» местных «ковбоев» в том, что в их бедах виноваты креолы-помещики — потому что это так и было! Ведь пока Венесуэлой правил Его Величество испанский король — у его администраторов на местах хватало ума «не перегибать палку», оставив для «униженной и оскорбленной» бедноты всех цветов кожи «экологическую нишу» в виде пусть небогатого и нелегкого, но все же свободного существования в относительно малоконтролируемой степи. Да, кто-то из пастухов формально был рабом того или иного помещика, кто-то был вольнонаемным, — но многие могли и ни перед кем не отчитываться, выпасая свои небольшие стада на бескрайних просторах «льяносов». 
Но вот «проклятых испанских угнетателей» свергли «свободолюбивые помещики-креолы» — и оказалось, что свободу они воспринимают в качестве возможности получать бонусы лишь для себя любимых. При этом — за счет «закручивания гаек» в адрес окружающих «плебеев», которым та самая «Первая республика» отказала даже в элементарных избирательных правах! Разрешая избирать делегатов в Конгресс (и то в два этапа) лишь белым, — причем имеющим состояние от 10 тысяч песо (тех же долларов — в 18 раз дороже, чем нынешние). А для «льянерос» новый Регламент означал плохо завуалированное «закрепощение» — с прежде личной, пусть и бедной, — свободы.
Вообще подобные порядкам в венесуэльских «льяносах» — до революции «ниши»: своего рода «выпускные клапаны» народного недовольства — обычно существуют практически при всех относительно стабильных режимах. В Московском царстве, сменившимся Российской империей, таким «клапаном» был, например, институт казачества. Да, кстати, австро-венгерские короли и императоры тоже предпочитали не тратить огромные усилия и людей для полного искоренения не желающих мириться с холопьей участью «пассионариев» «низкого происхождения», — но заключили «социальный контракт», превратив их в сословие «пограничников» — так называемых «граничаров». Живших на своей земле, практически не платящих никаких податей и не несших никаких повинностей — кроме пограничной службы. Венценосцы еще имели с такой организации немалый гешефт — обычное дворянское войско выставляло одного воина в среднем на полсотни кормивших его «пахарей», — а вот «граничаром»-воином был каждый седьмой представитель этого сословия — с учетом женщин, стариков и детей, обычно не носящих оружие.

В Латинской Америке же в 17—18 веках одной из подобных ниш являлся… морской разбой! Да-да, те самые «пираты Карибского моря», — среди которых были и неудовлетворенные своим статусом в мирной жизни испанцы. Но к 19 веку пиратство практически сошло на нет — даже не столько из-за преимущества военных кораблей над пиратскими, сколько из-за отказа великих держав использовать «своих» пиратов против конкурентов из враждебных государств. Проще самим захватить вражеского «купца» (а то и «золотой галеон»), — не делясь при этом с «джентльменами удачи». Которым заодно практически перекрыли кислород в покупке у них награбленного добра.
Вот и оставалось свободолюбивым, но бедным венесуэльцам только идти в «льяносы». Где как минимум на кусок мяса и одежду из шкур скота они всегда могли рассчитывать, — при этом «глубоко имея в виду» всяких там богачей-надсмотрщиков-чиновников. Но шибко умные (а еще более — шибко жадные) новые властители «свободной» (и олигархической) Венесуэлы сдуру перекрыли этот «выпускной клапан» для народного негодования — в итоге и получили прогнозируемый взрыв. Хотя, конечно, самые умные «нобили» скорее всего держали в уме подобный сценарий, — потому так долго и не хотели окончательно рвать с метрополией, надеясь на помощь от нее в случае столь опасных эксцессов. Но, как говорится, — что сделано, то сделано…
Интересно заметить, что хотя Бовес и его подчиненные, носящие мрачное, но гордое название «легион дьявола», хотя формально и подчинялись испанской короне (да, в общем, и реально были ее союзниками), — но флаг у них был отнюдь не испанский или венесуэльский. На знамени «Аттилы степей» красовался «Веселый Роджер»! В чем без труда можно усмотреть не только отсыл к бурному контрабандистскому прошлому вождя «степных ковбоев», — но и намек на ту же тягу прежде всего к свободе, что объединяла и «береговые братства» прошлых веков.

***

А насчет «запредельных зверств» в Венесуэле со стороны что испанцев, что «льянерос»… Так ведь по степени ожесточения «правоверные венесуэльские патриоты» от них не слишком и отличались!

Тут, конечно, можно долго спорить на тему «кто первый начал», обосновывая якобы «справедливость» ответных мер. Однако подобный подход выглядит очень сомнительным. Советские бойцы, например, не стали «зеркалить» военные преступления немцев на советской территории. То есть нынешние-то западные (и не только) либероидные писаки изгаляются на этот счет изо всех сил, — истеря о «миллионах изнасилованных немок». Конечно, без приведения достоверной статистики, судебных приговоров, хотя бы полицейских протоколов, — а не аргументов «бабушка недавно рассказала фройлен Эльзе, как ее полвека назад…». Но вот привести советские аналоги сожженной фашистами и их пособников Хатыни, «лагерей смерти» образца Освенцима и Дахау, массового голода на оккупированных Красной Армией немецких территориях не могут при всем желании. Да, кстати, и смертность среди пленных немцев была в разы ниже, — чем советских военнопленных в немецких лагерях.
И уж если говорить именно о «зверствах льянерос», — то эта социальная группа широко вышла на историческое полотно лишь в 1814 году. А вполне себе официальный декрет о «Войне насмерть» был издан Боливаром 15 июля 1813 года — еще до вступления в Каракас. В нем, помимо пафосных строк и увещеваний к новоизобретенной «американской нации», говорилось: 

«Мы явились, чтобы уничтожить испанцев, защитить американцев, восстановить республиканские власти Венесуэльской конфедерации. …Всякий испанец, который не борется самым энергичным и действенным образом за правое дело, станет считаться врагом и будет наказан как предатель родины, а следовательно, неминуемо расстрелян. Тех же, кто перейдет в наши ряды с оружием или без оного, кто будет помогать добрым гражданам в их усилиях сбросить гнет тирании, тех ждет полное помилование. Останутся на своих местах и в своих должностях строевые офицеры и чиновники, высказавшиеся за правительство Венесуэлы и присоединившиеся к нам. …Испанцы и канарцы! Вас ждет смерть, даже если вы будете нейтральными. Вы можете спастись, только активно способствуя свободе Америки. Американцы! Рассчитывайте на жизнь, даже если будете виновны».

***

Да уж, «Вас ждет смерть — даже если вы остаетесь нейтральными» — это что-то! Даже известный «перл» испанского диктатора Франко «для друзей все — для врагов закон» покажется на этом фоне образцом человеколюбия. Поскольку Боливар и его соратники обещали — даже не только врагам, но и просто «нейтралам» — не «закон», а просто однозначное уничтожение. Действительно, это ж так просто — жить, имея многие поколения родившихся здесь предков, в испанской (только заморской) провинции, не просто разговаривая на испанском языке, в испанской культурной традиции, но еще и считая себя законопослушным подданным короля, которому, вообще-то, при вступлении на престол еще и присягу было приносить принято. А нарушать оную вообще как-то не очень, — а уж в период, когда твоя историческая родина борется с французскими завоевателями, и подавно не комильфо. Но это ж такие «мелочи», конечно — в сравнении с «борьбой за свободу». Правда, провозглашенную кучкой богатеев-аристократов, выбранных чуть большей кучкой белого «среднего класса» с имуществом от 10 тысяч песо, — но это «мелочи» тем более …
Хотя ж да — в принципе, у не принявших идеалы креольской аристократии жителей Венесуэлы был выбор — в духе «чемодан, вокзал, Росс… — сорри, Испания!» Бросить свою «малую родину», дом, в котором родился, большую часть имущества, которую не удалось продать перед отъездом (или продать за бесценок), — чтобы уезжать беженцем, в неизвестность. В противном случае печальный итог в виде казни был весьма вероятным — декрет Боливара был издан отнюдь не для красного словца. Тем более что потенциальных его исполнителей у «Освоободителя» было вполне достаточно. Например, один из его самых талантливых генералов, Кампо Элиас, кстати, этнический испанец в первом поколении — слова которого приводит Григулевич в своей книге: «Проклятая испанская раса должна исчезнуть. Я бы всю ее уничтожил, а потом сам зарезал себя, чтобы не осталось от нее и следа в Венесуэле». — Кампо Элиас расстрелял даже своего собственного дядю за симпатии к годам (испанцам).
Да уж, поневоле приходят в голову аналогии с воюющими на стороне «юго-западных небратьев» и боевиков неовласовских «легионов», и просто ряд тамошних ультрабандеровских патриотов с почему-то русскими фамилиями. Да, в общем, вспоминается и, например, живший на рубеже 19—20 веков один из видных идеологов украинского национализма Дмитрий Донцов тоже. Часто подобных персонажей называют метким словом «вырусь». Интересно, есть ли у него аналог с учетом испанской специфики? 

***

Так что враждующие в Венесуэле стороны во многом стоили друг друга. Понятно, что неграмотные пастухи-льянерос не могли сравниться с культурным уровнем аристократа Боливара, получившего отличное образование, который все же чаще всего чурался откровенно запредельно-жестоких методов убийства врагов. Но, например, незадолго до падения Второй венесуэльской республики без особых колебаний приказал расстрелять несколько сот испанских пленных. Обычно это объясняют печальным опытом восстания таких же пленных в тюрьме Пуэрто-Кабильо летом 1812 года, — после чего командовавший крепостью молодой полковник Боливар потерял это важнейшее укрепление. Ну, так ведь у заключенных, что уголовников, что попавших в плен солдат, как говорится, «работа такая» — мечтать о побеге, и при малейшей возможности его осуществить. А работа охранников заключается как раз в эффективном противодействии таким актам. Но она отнюдь не включает в себя «массовый профилактический расстрел» — да еще без суда и следствия, подобное задолго до современных международных трибуналов вполне обоснованно считалось военным преступлением. Вообще же, очень правильную оценку восстания «льянерос» дал однозначно харизматический лидер современной Венесуэлы — покойный Уго Чавес, сказавший 12 февраля 2012 года:

«В народном восстании 1814 года многие венесуэльцы боролись не только за порядки Боливара и Рибаса, но и за порядок Бовеса… Богатые землевладельцы не хотели освобождать рабов, не хотели социального равенства. Даже Боливар тогда ещё чётко не определился в этих вопросах. И что же случилось? Негры, мулаты, индейцы, бедняки пошли за человеком, который предложил им свободу. Его звали Хосе Томас Бовес. Он был неутомимым вождём бедноты. Это был гнев бедных против богатых, да и вообще против белых».

Именно поэтому восстановление Венесуэльской республики в 1813 году, начавшееся как «славная кампания», несмотря на взаимное ожесточение сторон доходящее до откровенного террора, к концу следующего 1814 года завершилось очередным крахом — и возобновлением испанского колониального владычества. Правда, под конец этого процесса Бовес пал от рук республиканцев в решающей битве с ними — пусть его соратники и одержали в ней стратегическую победу. Однако борьба Симона Боливара на этом не завершилась — об этом в продолжении данного цикла…