Боевой путь партизанского командира Курмана Кипкеева

Ирина ШАТЫРЁНОК (Беларусь)

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

В партизанских архивных папках хранятся подшитые приказы по отряду, бригаде, Барановичскому партизанскому соединению, аккуратно пронумерованы объяснительные записки, документы штаба с грифом «Секретно», переписка с командирами других отрядов, акты о сожженных деревнях, планы боев, схемы:

«Все походы и рейды были строго запланированы в штабах, подпольных райкомах и обкомах: задание, рейд, операция, возвращение в лагерь… в лагерях, в Налибокской пуще, при штабах всегда дежурили подразделения. Особенно важным считалось дежурство на партизанском аэродроме. Аэродром наш находился на месте бывшей деревни Печище… Сюда с Большой земли, из Белорусского штаба партизанского движения, ночью прилетали по два-три самолета с грузом: оружие, боеприпасы, мины, газеты, журналы, подарки, одежда, обувь».

Партизанские акты свидетельствуют: 

«С 5 по 22 февраля 1943 года внезапными налетами группа партизан 1-й роты под командованием политрука Кипкеева в фашистских маентках (поместьях) Маньковщина, Горбовщина, Петрошкевичи реквизировала для отряда: овса — 80 пудов, жита — 75 пудов, соли — 5 пудов, рогатого скота 4 головы, свиней — 1, коней — 1. Взята 1 винтовка…. 
25 сентября 1943 года в 0 часов 45 минут отряд име¬ни Кирова в составе рот под командованием Кипкеева, Азамата, Жемоздика на железной дороге Минск-Молодечно взорвал полотно на протяжении 1 610 метров. Дви¬жение поездов остановлено на трое с половиной суток. В бою с охраной убито 2 фашиста.
Ротой Кипкеева 29.9.43 уничтожен фашистский маенток (гитлеровское госимение) Горбовщина Радошковичского района. Сожжены предназначенные для отправки в Германию 1 100 пудов овса и ржи, 300 пудов сена».

Командир Кипкеев уже был известен в округе под партизанским псевдонимом Сулико. Сам Кипкеев после войны рассказывал: «Сулико — женское имя. Но я не обижался, знал, в Грузии эта песня была гимном свободы, к тому же и моя любимая песня, любимый мотив». Отряд Кипкеева — один из немногих, кто в августе 1943 года вырвался почти без потерь из немецкой блокады. Кодовое название карательной операции — «Герман» (Herman), это одна из самых крупных и самых жестоких акций против партизан. С момента ее начала и до самого конца оперативные группы СС и полиции применяли беспощадные меры, в районах, где шли бои и зачистки, немцы вместе с полицаями сожгли 150 населенных пунктов, молодежь угоняли в Германию. 
В отчёте главы карательной экспедиции говорилось: «...до 6.8.1943 полностью завершена эвакуация из района Еремичи—Старщина—Каращеты—Рудня—Першаи... населённые пункты, сельскохозяйственные и другие постройки сожжены или уничтожены...». — Садисты из батальона СС О. Дирлевангера, полицейских батальонов и группы СД насиловали, а потом вешали или расстреливали девушек и молодых женщин, вместе с жителями сжигали деревни, в т.ч. в Воложинском районе деревни Довгулевщина, Доры (сожжено в церкви 146 человек), Дубовцы (45 человек), Мишаны (43 человека), Полубовцы (21 человек), Среднее Село (70 человек) и др. Рядом с драматическими эпизодами немецкой блокады у автора уживаются жизненные истории:

«Сразу же зарезали барана, забили кабана, нажарили кавказских шашлыков, словом, накрыли богатый стол прямо на траве у костра. Сгодился и 50-литровый бочонок самогонки с бахшанским первачком что мы привезли с собой… Этой блокадой немцы ничего не добились…, немцы, как одержимые маниакальным психозом, стали бояться приближения темноты… Мы же все больше чувствовали себя хозяевами, все чаще совершали ошеломляющие по своей внезапности операции, нарушающие все школярские представления о военной тактике, стратегии».

В январе 1944 года Курман Кипкеев принимает под командование отряд:

«4 января. Спущен под откос вражеский эшелон. Убито 50, ранено 70 гитлеровцев. Отряд потерь не имеет. 8 января. Обстрелян фашистский грузовик. Убито три, ранено два гитлеровца. 17 января. Спущен под откос идущий к линии фронта вражеский эшелон. Разбиты: паровоз, три платформы с противотанковыми орудиями, три вагона с мылом, три вагона с махоркой. Еще три вагона повреждено. Убито десять, ранено семь гитлеровцев. Движение на железнодорожной линии Лида—Молодечно остановлено на 24 ч.».

Партизанская жизнь — не только боевые вылазки, многодневные дальние походы, засады и разведка, но и ежедневный быт, который организован хозяйственным командиром: «В каждом отряде были по две стрелковых роты, рота подрывников и хозвзвод. Каждый отряд имел свою разведку. При отряде были кухня, пекарня, баня, оружейная мастерская, часовые мастера, сапожники, портные. В моем отряде были по крайне мере мастера по изготовлению колбас…». Отряды бригады располагались в пределах 1-3 километров вокруг штаба, имели постоянную связь. Зимой на «зимние квартиры» в землянки, весной переходили в летний лагерь. Землянки были хорошо замаскированы в лесу. При бригаде был семейный отряд, он состоял из стариков, женщин, детей, был лагерь для евреев, для советских активистов. «Он размещался на недоступном для немцев островке и охранялся партизанами».

Узнаваемые места

Названия деревень, хуторов в изложении автора немного отличаются от современной карты. Кипкееву простительно, столько лет прошло после войны, можно и подзабыть белорусскую топонимику. У автора Татарище — а надо Татары, Хохло — Хохлово, Воложино — Воложин, Пугачевские хутора — деревня Пугачи. Из очерка «Лесное братство по оружию»:

«… мы начали отход в сторону Пугачевских хуторов по открытому лугу, на подъем. Спасительных лесов поблизости не было. Не успели мы добраться до ближайшего хутора, как немцы открыли по нас стрельбу. Отстреливаясь, мы отступали к хутору, где жил Антось Шнип. Он дал коня и подводу, и мы быстро уехали. Немцы за нами выехали на Пугачевские хутора, бросили гранату в гумно, сожгли его, нигде нас не обнаружили, повернули назад в Городок. С Антосем Шнипом я встречался несколько раз, он стал нашим разведчиком, а после войны жил в городе Воложин».

Белорус Антось Шнип — смелый человек, рискованный, не побоялся помогать партизанам, сделал свой выбор, хотя рисковал жизнью своей семьи. Он не оставил в беде двух еврейских детей-сирот, до конца войны они жили у его родственников. Спустя много лет выжившая девочка Ада (в замужестве Аристова) нашла спасителя. В мае 1997 года Антон Шнип получил звание «Праведник народов мира». Но кроме поддержки местного населения по партизанскому следу часто ползло предательство, немецкая комендатура получала доносы, прислужники власти полицаи-бобики окружали хутора, где останавливались на ночь партизаны, никого не щадили. Разведка отряда Кипкеева сотрудничала с крестьянами, была налажена своя осведомительская сеть агентуры, автор упоминает связных Филиппа Зенько, Галину Гончарик, Антона, Михаила Соус и других. В отместку партизаны жгли не только маентки (имения помещиков):

«…разгромили полицейский гарнизон, сожгли помещения управы, полиции, жандармерии, полевой комендатуры. Среди партизанских трофеев были автоматы, винтовки, пистолеты, боеприпасы, а также разнообразная продукция местной мельницы, маслосырзавода и обувной фабрики»; пускали под откос вражеские эшелоны, отбивали обозы с продовольствием: «Разбиты: паровоз, три платформы с противотанковыми орудиями, три вагона с мылом, три вагона с махоркой. Еще три вагона повреждено». 

В повествовании книги то и дело проскакивают белорусские слова, словечки, присказки. Неудивительно, почти два десятка лет провел Курман Кипкеев на белорусской земле — большой отрезок жизни. Учительствовал, был директором в Першайской сельской школе, жил с семьей в учительском бараке. Послевоенное деревянное строение, выкрашенное зеленой краской, сохранилось до наших дней. Деревня Першаи Воложинского района — глубокая провинция, хотя расположена на перекрестке трассы Минск-Гродно. Здесь во время войны нашим героем вдоль и поперек исхожены густые хвойные леса, березняки, дубравы, пригорки, глухие уголки заповедных болот. Общение с соседями, сослуживцами, местный дзекающий говорок, диалекты вошли в сознание кавказского жителя: солтас/староста, коваль/кузнец, у Кипкеева чабан/пастух.
«...лечился на Идейских хуторах». На карте не нашла деревню Идейки, обратилась к белорусскому писателю Виктору Шнипу, он родом из тех мест. Прислал сообщение: «На белоруском языке “вёска Ядзейкі”. Ядзе́йкі (трансліт.: Jadziejki, руск.: Ядейки) — деревня в Воложинском районе Минской области, входит в состав Дорского сельсовета). Так Идейка из книги обернулась в настоящее название Ядейка. В книге местечко — наши знаменитые Бакшты, звучат как Бахшты. С давних времен родиной 70-градусного «бакштанского» первача считается воложинский край. Во время войны многие жители спасались самогонкой, откупались от полицаев, работников комендатуры, врачи использовали первач в партизанских госпиталях вместо медицинского спирта. Немного отступлюсь от главной линии повествования...

В начале 70-х годов попали мы с мужем по приглашению одного председателя колхоза на большую рыбалку. В деревне оставили нашу машину, пересели на председательский видавший виды газик, долго тряслись по ухабам лесной дороги, потом с опаской шли за проводником по зыбкой болотной гати, пробуя самодельными шестами ржавого цвета кочки. Наконец, вышли к узкой, но быстрой речушки без берегов, у камышей нас ждала старая лодка. На ней нас перевезли на песчаный островок, похожий на лысую плешь молчаливого перевозчика.
На большую рыбалку один раз в году собиралась большая компания, почти все руководство района. Рыба была уже заранее выловлена, в жестяных корытах плавала еще живая рыба. Номенклатурным женам досталась еще та работенка — они между собой тихо сплетничали, мужьям не перечили, с привычной покорностью нарезали хлеб, чистили горы картошки, зелени, овощей, на самодельные шомпола нанизывали мясо для будущих шашлыков. Скатерти стелили прямо на траве, вместо тарелок стояли большие миски, порции получались щедрые и гигантские, как будто живем последний раз.
На островке был устроен самогонный заводик для своих, о нем знал узкий круг приближенных, персональные водители служебных каждый месяц затаривались для своих начальников прозрачным первачом с островка. Уже дома жены районной номенклатуры для себя настаивали продукт на черной смородине или на ароматной зубровке, после чего жидкость приобретала ярко-зеленый цвет, а по теплому запаху от сухих пучков зубровки узнавался неповторимый ореховый аромат. Помню, как на большой рыбалке прокурор района не отличался трезвостью, все время сбивался в тостах и пил «за дам-с». Грузные номенклатурные дамы не уступали мужьям, ловко опрокидывали граненые стопки в рот и весело отзывались на тосты прокурора дружным гоготанием. 
Были среди гостей и «старые партизаны» Василий, Николай, Толик, Иван. В то время для меня седой человек, разменявший полтинник, считался глубоким стариком, а разговоры о войне казались призрачными как далекие мифы или странные сны. Можно в одном времени оказаться с какими-то незнакомыми людьми и не откликнуться на их откровения. Молодость и зрелость, как параллельные прямые почти никогда не пересекаются, увы.

Усатый Феофан пытался рассказать, как во время блокады в августе1943 года был ранен, как долго гнила у него рана на руке. Группа партизан оторвалась от карателей, знакомый лесник провел на этот затерянный среди болот островок, неделю боялись разводить костры, в небе низко летали немецкие самолеты-разведчики, люди давились сыроежками, черникой, ели заячью капусту, комары заедали. 
Подумала, комары и сейчас жалят, спасу нет. Взяла еловую ветку, поднесла к огню от костра, славно задымились еловые иголки, окутывая спасительным дымком. Но голос Феофана скоро стих, его по-дружески перебивали, подтрунивали — какая война! Живи, Феофан, работаешь бухгалтером, рука цела, вот и радуйся, больше не будет никакой войны. С немцами у нас полный freundschaft!
На этом пиру мы были случайными белыми воронами, отмалчивались. Перевозчик с лодки сидел особняком у костра, почти не пил, к вечеру его ожидала тяжелая работенка — грузить в лодку почти бесчувственные тела партработников и их боевых подруг. Феофан вдруг продолжил, глядя на меня:
— А знаешь ли ты, девочка, где размещался штаб Барановичского партизанского соединения?
Меня смутил его неожиданный вопрос. Промелькнула мысль «Барановичи в Брестской области, причем здесь Воложинская сторона», но промолчала. 
 — Здесь недалеко от Воложина в районе озера Кромань располагался штаб Барановичского партизанского соединения, был и военный, хорошо законспирированный аэродром, даже мы не знали про тяжелую артиллерию, сюда с Большой земли прилетали военные самолеты, немецкие зенитки воложинского гарнизона били по нашим самолетам, всяко бывало… Сам свидетель, как Федора Сурганова ранило в ногу, осколки снаряда пробили обшивку самолета. В отряде был госпиталь, Федор Анисимовича быстро прооперировали. Сурганов по спецзаданию ЦК КП(б) Беларуси из Москвы через линию фронта прилетел в тыл врага, организация партизанского движения и партийно-комсомольского подполья. Это сейчас он большой человек в Минске, председатель Президиума Верховного Совета Белорусской ССР, и слава богу, жив-здоров! — закончил бывший партизан.

26 декабря 1976 года в автомобильной аварии на трассе Брест-Москва погибли председатель Президиума Верховного Совета республики Федор Сурганов и командующий авиацией Белорусского военного округа, герой Советского Союза, прославленный военный летчик Леонид Беда.

Карачаевец Курман Кипкеев и белоруска Людмила Савченко

«Савченко Людмила Селиверстовна 1924 г.рож. Могилевская обл., Быховский р-н, Кучинский с/с. Учительница, член ВЛКСМ с 1938 г. Прибыла в партизанский отряд дер. Слобода, Воложинского р-на, Барановичской обл. В партизанском отряде с 28 марта 1943 г. по 14 мая 1944 г. Боец-повар. Отряд Кипкеева, бр. Васютина действовал в Воложинском р-не Барановичской области». 

В конце книги Кипкеев вводит короткий рассказ о жене Людмиле: «Она всегда говорила: “С тех пор, как мы познакомились, у меня стало две жизни, два сердца, два тела…”».

— Как часто я опаздываю в своих исследованиях, только-только нащупаю тонкую ниточку, за которую можно зацепиться, узнать у свидетелей что-то новое, как она обрывается. Так случилось и с заслуженным журналистом Карачаево-Черкесской Республики, многолетней сотрудницей газеты «День республики» Аминат Джаубаевой, она лично знала семью Кипкеева, его жену. Позвонила в редакцию газеты «День республики», услышала неутешительное — 29 ноября 2024 года трагически ушла из жизни Аминат Хасановна Джаубаева. Она одна могла ответить на мои вопросы, на которые, увы, не могу найти ответы. С Аминат мы почти ровесники, и родились в один день, какое странное совпадение! Отрывок из очерка Аминат Джаубаевой «Воевали до последнего»:

«…Если бы мы жили вечно… Кто знает, сумели бы так любить, так страдать от разлук и расставаний, от трудностей и невзгод. Сумели бы тогда понять, что в любви нет и не может быть замены? Они ушли из жизни один за другим. Сначала Людмила Сильвестровна. Следом ушел Курман Рамазанович, про которого она всегда говорила: “С тех пор, как мы познакомились, у меня стало две жизни, два сердца, два тела…”. Он никогда не рассказывал, не мог рассказать жене о любви, которая, может быть, и была той самой большой силой, что помогла ему пройти через все испытания, каких и в послевоенной жизни было немало…».

Сохранились ли те школьные тетрадки Людмилы Кипкеевой-Савченко, о которых упоминает Аминат Джаубаева? «…уже практически перед своей смертью эта мудрая, благородная, женщина положит на его рабочий стол почти сто тетрадок в клеточку. Сказалась школьная привычка. Людмила Сильвестровна заносила своим красивым ровным почерком в школьные тетради все его воспоминания…» — Трудно представить женщину на войне, вся ее мягкая природа создана не разрушать, но созидать, растить детей. А партизанская среда мужская, суровая, как бы самой в лесу не заматереть, не огрубеть. Не каждый партизанский командир соглашался принимать в отряд женщин. Исключение составляли обученные минерному делу диверсанты или радистки, присланные с Большой земли. Например, командир кавалерийского отряда, потом бригады Дмитрий Денисенко, Митька, был категорично против женского присутствия, опасался за своих молодых неженатых ребят, не раз говорил — где баба, там и блуд. 
Белорусскую молодежь угоняли на работы в Германию. Люда Савченко могла в любой момент попасть в немецкие списки, поэтому весной 1943 года бежала с подругой от преследований полиции в лес, попала в отряд Кипкеева. До прихода Люды Савченко в отряд, с женскими обязанностями на кухне, в госпитале, в мастерских прекрасно справлялись вышколенные в строгости бойцы-верховые. Девушку командир пожалел, определил поваром. Решил взять новенькую под свою опеку, молодые люди не заметили, как их дружеские отношения переросли в настоящие, искренние чувства.
В апреле 1944 года под железнодорожной станцией Молодечно отряд Кипкеева напал ночью на охрану, взорвали полкилометра железнодорожного полотна и с боями отступил. Ночью добрались до деревни Волчки, наутро деревня по доносу была окружена полицейскими и фашистами. В этом бою Кипкеева тяжело ранило:
— Когда я пришел в себя, то увидел, что голенище сапога на правой ноге разорвано разрывной пулей, а оттуда кровь бьет фонтаном. Я попытался приподнять ногу, да где там!.. Она, как тряпка, повисала в воздухе. От сильной потери крови стал видеть смутно, как в тумане, но нашел в себе силы приподняться, взять в руки оружие. Временами чудилось, что это не я, а кто-то другой вместо меня держит автомат и отстреливается.

Первую помощь оказал хирург соседней бригады Юрий Тайц:

«Меня привязали к операционному столу из жердей, покрытых мхом, дали выпить стакан самогона. Я все слышал и чувствовал до того момента, пока пила не врезалась в кость…, ногу удалили с помощью обычной ножовки…Когда пришел в себя… Санитар, видимо, испугался моего молчания и выражения лица и бросился ко мне. Нога, раненая нога, болела со страшной силой. Тогда я еще не знал, что есть фантомные боли, боли-призраки, самые страшные из всех призраков, достающиеся человеку при жизни, потому что эта реальная ощутимая боль не стареет вместе с человеком и с годами не щадит его».

Боевая подруга, самый дорогой человек в жизни командира — Людмила — была рядом с Курманом, поддерживала раненого мужа, вместе они уже строили планы на будущую мирную жизнь. Наконец, она могла не стесняться своей нежности, приободряла добрым словом своего Сулико.

«Днем и ночью не отходила от моей постели жена Людмила… Тяжелые, суровые годы, проведенные мною в белорусских лесах, подарили мне законную долю простого и великого человеческого счастья, называемого любовью. Разумеется, тогда мы были очень молоды, нам предстояло пройти через многие испытания, открыть для себя многие истины, но никто и никогда не понимал меня так, как эта женщина с тонкой славянской душой».

Генерал В. Чернышев/Платон, руководитель Барановичского партизанского соединения связался с Москвой, за раненым Кипкеевым 15 мая 1944 года прилетел с Большой земли самолет «Дуглас», сопровождать мужа в столичный госпиталь разрешили Людмиле. Здесь, в лесу на аэродроме у Печище, из-за нелетной погоды ждали самолет десять дней. Вместе с раненым Кипкеевым «…ожидали самолет Чернышов, секретарь Гродненского обкома КПБ Калинин, Донской и секретарь ЦК ЛКСМБ Сурганов». На партизанском аэродроме Кипкеев принял последний свой бой, не раз он проявлял находчивость и смелость, за ним в бой бросались другие. Неожиданно в небе на небольшой высоте появился немецкий самолет:

«Все бросились в рассыпную. Самолет начал обстреливать наши землянки. Я соскочил с подводы, на одной ноге приподнял с земли находящееся здесь под сосной противотанковое ружье ПТР и выстрелил несколько раз по самолету. Самолет задымил, за ним потянулся тонкий шлейф черного дыма… Партизаны потом рассказывали, что самолет сгорел и упал близ местечка Камень».

Недаром первый секретарь Барановичского подпольного обкома КПБ Василий Ефимович Чернышов подготовил документы на представление К. Кипкеева к званию Героя Советского Союза, но Москва откажет, партизанский командир на тот момент принадлежал к депортированному народу. ЛИЧНЫЙ ЛИСТОК по учету партизанских кадров Людмила Савченко заполнила уже в Москве в Белорусском штабе партизанского движения (БШПД).

«Из личной беседы (прибыла без документов).
Тов. Савченко до войны работала учительницей в Воложинском р-не Барановичской области. С оккупацией немцами района работала в д. Среднее село до 28.03.1943 г. у крестьянина в с/х. В парт/о вступила 28.03.1943 г., самолетом вылетела из тыла противника, сопровождая раненого мужа, ком. отряда Кипкеева. Замуж вышла в п/о в 1943.3.05. В сов. тыл направлена по беременности и ожидает родов через 4 дня.
Заключение (приписка другими чернилами). Тов. Савченко заявляет, что она была в сан. отделе БШБД, и роды как бы будут не скоро, а потому просит отправить ее по м/жительства ее мужа в Ордженикидзевский край г. Микоян-Шахар. 
Я считаю, что нужно ее отправить по ее просьбе. 18.05.1944. Подпись: Борисов».

​

Родила Людмила не через четыре дня, а в июне 1944 года в роддоме города Черкеска, куда отправил ее муж с рекомендательными документами БШБД к своей близкой родне. Только на родине мужа молодую женщину никто не ждал, родители Кипкеева вместе с другими представителями кавказских народов были депортированы еще в ноябре 1943 года в Среднюю Азию. Была такая мрачная страница в истории карачаевского народа. Реабилитация депортированных карачаевцев началась с отмены Указа ПВС СССР № 115/13 от 12 октября 1943 года о «ликвидации Карачаевской автономной области и об административном устройстве ее территории» и статьи 2 Указа от 16 июля 1956 года в части запрещения карачаевцам возвращаться на прежнее места проживания. «Местные власти ей материально помогли: выделили квартиру и талоны на продукты». Вскоре Людмила с новорожденным сыном вернулась в Воложин, устроилась работать учительницей в школу. Следом за женой из московского госпиталя вернулся в Беларусь и Курман Кипкеев: «Поправился, на протезном заводе сделали мне протез, научился ходить». В 1957 семья Кипкеевых вернулась на родину. И все дальнейшие годы рядом с Курманом в счастье и бедах была его любимая женщина, мать троих детей — Геннадия, Руслана и Елизаветы — Людмила. 

О Беларуси

Каждое слово автора книги имеет свой вес и цену, за ними стоят годы войны, мирные дела, большая ответственность:

«Линия моей жизни — парня из Теберды — не всегда переплеталась с судьбой земли, не покорившейся врагам, не сдавшейся им на милость, не сложившей оружия, земли, где издавались газеты со сводками Совинформбюро, где немцы, сломившие сопротивление Парижа и Вены, Праги и Варшавы, так и не смогли справиться с партизанами. Интернациональное чувство было для меня и моих друзей столь же органично, как и великое чувство патриотизма.
Пережитое неотступно возвращает меня в череду тех дней, когда усилия партизан и жизнь местного населения — все смешалось, и возник неповторимый образ народной войны. Самоотверженной войны. И ещё: есть какая-то высшая мудрость о том, что внутренний и внешний облик того или иного народа, его историческая перспектива, как в прошлом, так и в будущем, находится в полной гармонии с природным окружением. Там, в Белоруссии, я узнал мудрую печаль осени и звонкую, возносящую в небо радость, радость весны, цену дружбы и — истинную любовь. Заканчивая рассказ о своей военной одиссее, хочу сказать, наше поколение сделало все, на что было способно. Новые поколения должны сделать отчизну еще более сильной, более счастливой».

Для современных исследователей книга «Огненный путь длиной в четыре года. Воспоминания командира партизанского отряда» представляет несомненный интерес не только с точки зрения открытия новых историографических источников, но и мало изученных страниц военной и краеведческой литературы.

P.S. Дети Курмана и Людмилы Кипкеевых — Геннадий, Руслан и Людмила — состоялись в профессиях. Из автобиографии партизанского командира 1968 года: «…Имеем троих детей: старший сын студент Академии им. Темирязева, дочь — студентка Воронежского мединститута, сын — Рязанского радиотехнического института… Адрес. Ставропольский край, Карачаево-Черкесская автономная область, Карачаевск, Мира, 2, кв. 4. 18.05.1968».

​

К сожалению, нигде не нашла фотографию Людмилы Селиверстовны Кипкеевой-Савченко. Надеюсь, что дети Курмана Кипкеева, внук Борис Геннадьевич Кипкеев — помощник по связям с регионами руководства федерального государственного унитарного предприятия «Информационное телеграфное агентство России (ИТАР-ТАСС)», председатель Попечительского совета женского профессионального гандбольного клуба, — откликнутся на мое письмо. Может получиться продолжение партизанской истории.

На фото обложки: в центре Курман Кипкеев, справа — комиссар Плахин С.М., слева — начальник штаба Широков Андрей Михайлович.