Секретные архивы: как Горбачев приукрасил образ честного реформатора

Растапливая лед с «Гельмутом»

Летом 1990-го года, после того, как Горбачев и Коль провели переговоры по конкретным шагам объединения Германии, его отношения с канцлером поменялись. Лед, наконец, растаял, когда Горбачев с супругой приехали в ноябре в Германию, погостив у Колей в их доме в Оггерсхейме в западной Германии и посетив вместе с ними близлежащий Шпайерский собор. Они даже поужинали в любимом ресторане Коля Deidesheimer Hof. В ходе этой поездки политики стали называть друг друга по имени – и это стало прорывом в их отношениях.

Теперь, когда ситуация дома стала непредсказуемой, Горбачеву был нужен влиятельный канцлер Германии. В советских магазинах был дефицит всего – мяса, масла, сухого молока – и популярность Горбачева падала на глазах.

В те месяцы Горбачев все чаще и чаще снимал телефонную трубку, чтобы обсудить ситуацию со своим «другом Гельмутом», который внезапно превратился в его политического советника. Горбачев и Коль использовали особую телефонную линию, и практически ни один из этих разговоров между Москвой и Бонном не вошел в книги и воспоминания Горбачева. В своих мемуарах Коль также упоминал их лишь мимоходом. 

При чтении расшифровок этих разговоров, большинство из которых были подготовлены переводчиками, которые также должны были отчитываться перед КГБ, становится ясна причина подобных колебаний. Разговоры заполнены жалобами Горбачева, призывами о помощи со стороны тонущего человека – словами, которые когда-то горделивый советский лидер постарался скрыть два десятилетия спустя.

Однако в то время он хотел, чтобы Коль побудил Запад спасти Советский Союз. Он хотел, чтобы канцлер изобразил грядущий развал как катастрофу, способную ввергнуть в смятение весь мир. Конечно, он также надеялся на поддержку в своей борьбе против главного соперника, Бориса Ельцина. 

Вечером 20 февраля 1991 года между двумя политиками состоялся телефонный разговор. Коль позвонил Горбачеву после того, как в своем телевизионном выступлении, транслировавшемся в предыдущий день, Ельцин призвал Горбачева уйти в отставку со своего поста в Кремле. Горбачев никогда не публиковал этот разговор, потому что он демонстрирует, насколько он недооценивал своего соперника и неверно оценивал ситуацию:

Коль: Привет, Михаил. Ты ушел в отставку, как того требует Ельцин? 

Горбачев: Мне кажется, он ощущает, что теряет авторитет и оказывается во все большей изоляции. Его выступление вчера было актом отчаяния или глупой ошибкой. Ельцин по природе своей разрушитель. У него не осталось никаких конструктивных предложений. Он эксплуатирует текущую сложную ситуацию и пытается начать политическую драку. 

Коль: Это пойдет тебе на пользу. 

Горбачев: На сегодняшнем заседании Верховного совета СССР кто-то сказал, что подобные методы унизительны для человека его ранга. Ему, вероятно, придется взять свои слова обратно. Президент Казахстана и председатель Верховного совета Украины уже стараются держаться от него подальше. 

Коль: Это выгодно для тебя. Я чувствую, что тебе сейчас лучше. Я рад этому. 

Через четыре месяца более 45 миллионов избирателей выбрали предположительно ослабшего Ельцина первым президентом Российской Федерации, крупнейшей советской республики. Это стало началом двойного руководства, возвестившего конец советского государства. В телефонном разговоре 30 апреля Коль заверял кремлевского лидера:

Коль: Я делаю все возможное, чтобы заручиться поддержкой для тебя здесь, в Западной Европе. Я сделаю то же самое в Вашингтоне, куда я еду через две недели. Ты должен понять, что некоторые люди здесь высказывают мрачные мнения по поводу твоей ситуации. 

Горбачев: Да, я это знаю. 

Коль: Подводя итог, говорится примерно следующее: да, Горбачев сильный политик, но он сможет добиться того, что запланировал. В этой ситуации чрезвычайно важно создать другую психологическую атмосферу. Поэтому, Михаил, мне и нужна от тебя правдивая информация. Ты должен рассказать мне, какова ситуация на самом деле. 

Горбачев: Ты знаешь, Гельмут, среди наших американских друзей много людей, которые шепчутся о «ситуации Горбачева». Они, например, говорят: смотрите, Горбачев выступает за сохранение Союза, в то время как Ельцин может дать прибалтийским государствам и другим республикам независимость. Ельцин поддерживает частную собственность, в то время как Горбачев выступает за смешанную экономику. Ельцина будут больше беспокоить внутренние проблемы, и поэтому он не станет мешать американцам в разных частях света. Это не заслуживающие доверия рекомендации. Буш и его госсекретарь (Джеймс) Бейкер по-прежнему держатся, но на них все больше давят. Конечно, мне тоже нужно справиться с этими трудностями. 

Коль: Ты можешь полагаться на меня, Михаил. Я достаточно ясно объясню это западноевропейским и американским лидерам. 

Пятого июля, когда Ельцин уже был фактическим президентом России, ожидающим лишь своей инаугурации, Коль встретился с Горбачевым в летней резиденции Коммунистической партии Украины в Межгорье. В тот момент ни один из лидеров не мог знать, что спустя полгода Украина уже будет независимой страной.

Пока их везли из киевского аэропорта в Межгорье, Коль рассматривал наихудший вариант развития событий:

Коль: Я тут подумал: что произойдет, если Горбачев внезапно уйдет, а Ельцин займет его место? Должен сказать, что одна мысль об этом ужаснула меня. Конечно, страну такому человеку оставлять нельзя. 

Горбачев: У нас, несомненно, единое мнение по этому поводу. 

Коль: Что ты будешь делать, Михаил, когда прибалтийские республики, наконец, выйдут из Союза? 

Горбачев: Конечно, они могут это сделать. Сложно переубедить их по поводу суверенитета. Они отказываются вступать в любые рациональные разговоры. Если они действительно хотят выйти, для этого есть единственный способ – конституционный вариант. Но конституционный подход внушает им ужас. 

Коль: Ты не можешь удержать их в союзе силой. С другой стороны, прибалтийским государствам нужно ясно показать, что у них нет никаких других вариантов, кроме описанного в конституции. И что устная поддержка Запада ничего в этой связи не меняет. 

Ни германский, ни российский политик не стали позже публиковать этот разговор, потому что мнение Коля о Ельцине было не менее уничижающим, чем мнение Горбачева. Канцлер также не хотел видеть в печати информацию о том, что он проводил четкую границу между своей публичной поддержкой принципа самоопределения и своей реальной позицией по этому вопросу. На самом деле Коль не поддерживал выход прибалтийских советских республик из Союза, и он требовал, чтобы подобные решения были одобрены парламентом в Москве, что к тому времени уже превратилось в принятие желаемого за действительное.

Коль: Только осел может предположить, что уничтожение Союза пойдет кому-нибудь на пользу. Развал Советского Союза станет катастрофой для всех. Любой, кто поддерживает это, ставит под угрозу мир. Не все соглашаются со мной по этому вопросу, но ты можешь быть уверен, что я не изменю свое мнение…Необходимо последовательно поддерживать курс реформ Горбачева. Если Ельцин приедет к нам, я скажу ему то же самое. Я скажу ему, что у него никаких шансов, если он не будет сотрудничать с тобой. Американцы сказали ему то же самое. 

Горбачев: Нет, они практически поощряют его. В их глазах он реформатор. 

Коль: Если Ельцин приедет в Германию, это будет рабочий визит.

Моя главная цель – чтобы вы не напали друг на друга. 

Горбачев: Возможно, было бы правильней не приглашать его от имени канцлера? Кто-нибудь еще может пригласить его, а затем канцлер может присоединиться ко встрече как будто случайно. 

Коль: Хорошо. 

Стремление Горбачева испортить Ельцину шансы на дальнейшее продвижение и заручиться по возможности поддержкой Коля понятны с человеческой точки зрения. Однако с политической точки зрения его поведение было абсурдно.

Еще более абсурдным кажется то, что Горбачев по-прежнему хотел, чтобы в нем видели лидера мировой державы, несмотря на то, что он был вынужден молить о помощи за кулисами. 

«Нам нужны деньги на текущие расходы»

Спустя две недели он отправился в Лондон, чтобы впервые принять участие в саммите семи ведущих развитых стран и обратиться с просьбой о включении его страны в этот клуб экономических тяжеловесов. Коль проложил Горбачеву дорогу в Лондон, несмотря на возражения американцев и японцев. Однако на самом деле Горбачев отправился в Лондон, чтобы умолять о сумме в 30 миллиардов долларов, необходимых, чтобы спасти разваливающийся Советский Союз и его президента.

Многие из отчетов, написанных в те недели – ни один из которых Горбачев не стал позже публиковать – дают понять, что он считал всю эту ситуацию унизительной.

На встрече в Киеве он отчитал человека из свиты Коля, превратившегося на ближайшие недели в его ключевой контакт – Хорста Кёлера, ставшего позже президентом Германии, который на тот момент был госсекретарем Министерства финансов Германии и «шерпой» (личным представителем) Коля на саммите «большой семерки».

Когда Кёлер призвал Совет подчиниться правилам Международного валютного фонда, кремлевский лидер взорвался: «СССР - это вам не Коста-Рика. Направление, в котором будет двигаться история, зависит сегодня от того, как вы организуете отношения с нами».

Что же касается идеи «плана Маршалла» для Советского Союза, Горбачев назвал ее «возвращением прежнего высокомерия, в соответствии с которым советский экономический поезд нельзя затащить в гору без капиталистического локомотива».

На самом деле, этот локомотив был единственным вариантом, остающимся у Советов. Их уверенность в Коле в те недели была беспредельна. На самом деле они были почти в эйфории, считая, что ситуация для Советов улучшится, если держаться поближе к влиятельному канцлеру. В Киеве советник Горбачева Черняев заметил:

Новая дружба с немцами была зацементирована еще крепче. Если в отношении советско-германского фактора все будет хорошо, это определит судьбу как Европы, так и всей глобальной политики. 

По дороге назад, в Москву, Горбачев сказал:

Коль… сделает все, чтобы помочь нам подняться вновь и стать современной супердержавой. Ну, он очень тревожится из-за Украины (Коль также встретился в Киеве с украинским руководством). Но для него это больше не «жизненное пространство Гитлера».

К началу сентября, примерно через три недели после августовского путча, финансовая ситуация в СССР была столь нестабильна, что Горбачев отвел тогдашнего министра финансов Германии Ганса-Дитриха Геншера (Hans-Dietrich Genscher), бывшего с визитом в Москве, в сторону, и отбросив в сторону гордость, сказал:

Горбачев: Нам нужны деньги на текущие расходы, чтобы мы смогли продолжать жить и оплачивать импорт, пока идут переговоры о реструктуризации наших краткосрочных долгов. Я планирую обсудить это с Колем сегодня по телефону. 

Геншер: Я не уверен, что столь деликатное дело стоит обсуждать по телефону. Я могу сейчас же отправить канцлеру шифрованную телеграмму, которую сможет прочитать только он. 

Горбачев: Нам нужно два миллиарда долларов. Возможно, вы авансирует полмиллиарда из платежей, которые мы должны получить от вас в октябре, и мы возьмем вторую половину из наших резервов. Мы надеемся получить второй миллиард на Ближнем Востоке. Я отправил (замглаву КГБ) Примакова туда с этой миссией. 

Геншер: У меня нет полномочий дать Вам ответ, но я все немедленно передам канцлеру. 

Коль отправил в Москву Кёлера. Горбачев, уже предсказывающий ужасающие сценарии в свете неохотной поддержки Запада, встретился с Кёлером 12 сентября.

Горбачев: Что происходит с помощью СССР? Мы ведем переговоры, взвешиваем все варианты и проводим расчеты. Это просто непростительно. Это напоминает Веймарскую республику в Германии. Пока демократы спорили друг с другом, Гитлер пришел к власти без каких-либо особых усилий. Иностранные государства должны нам около 86 миллиардов долларов, что примерно равно тому, что нам нужно сейчас. Я надеюсь, вы сделаете необходимые выводы из того, что я сказал. 

Кёлер: Канцлер уполномочил меня проинформировать Вас, что мы одобрили первый запрос на миллиард немецких марок. Что же касается второго миллиарда, у нас никакого выбора, кроме как привлечь к этому наших партнеров по Европейскому Союзу и «большой семерке». Поиск возможных вариантов осложняется довольно завышенными финансовыми ожиданиями с вашей стороны. 

Горбачев: Разве вы не можете найти способ предоставить кредит на более благоприятных условиях? Может быть даже беспроцентные кредиты? 

Кёлер: Это очень сложно. Я попытаюсь убедить наших партнеров (в «большой семерке»), что ваша по-прежнему кредитоспособна. Для этого, однако, мне нужна информация о вашей внешней задолженности и возможности продажи золотых резервов. 

Горбачев: Показатели по урожаю нехороши. Я разговаривал с (президентом Казахстана Нурсултаном) Назарбаевым перед вашим приездом. Он сказал мне, что урожай на целине хуже, чем предсказывали даже самые скромные прогнозы. 

Кёлер: По информации американских агентств, урожай в вашей стране составит в этом году 190 миллионов тонн зерна по сравнению с 230 миллионами тонн в прошлом году. Это большая разница. 

Горбачев: Было бы хорошо, если бы нам удалось собрать 180 миллионов тонн… Во время войны в Заливе (после вторжения Саддама в Кувейт) все сошлись вместе и собрали огромную сумму денег в поддержку этих усилий, около 100 миллиардов долларов. Но когда дело доходит до поддержания этого исторического процесса в огромной стране, от которой зависит все в этом мире, мы начинаем торговаться. 

Кёлер: Американцы победили в той войне, не инвестировав ни единого доллара. 

Горбачев: И как насчет всего, что Советский Союз сделал для мира? Кто подводит эти итоги? Сколько сэкономили наши перестройка и новое мышление? Сотни миллиардов долларов для всего мира! 

Кёлер: У нас нет времени. Счет идет на недели, даже на дни. Одним из просчетов Вашей перестройки была недооценка экономической стороны дела. 

Но планам закачать с помощью Германии миллиарды долларов в Москву и таким образом спасти Горбачева не суждено было сбыться. Когда 1 декабря 1991 года украинцы подтвердили свою независимость с помощью референдума и избрали собственного президента, жребий был брошен. Спустя семь дней Россия, Украина и Белоруссия сформировали Содружество независимых государств, к которому затем присоединились восемь неславянских республик.

Советский Союз находился в стадии ликвидации. Германия праздновала Рождество, когда 25 декабря Горбачев ушел в отставку с поста президента, и Советский Союз пришел к мирному концу. В тот же день он отправил в Бонн письмо:

Дорогой Гельмут! 

Хотя события пошли не так, как я считал правильным и наиболее целесообразным, не теряю надежды на конечный успех дела, которое я начал шесть лет назад, на то, что Россия и другие государства, вошедшие в новое Содружество, превратятся в современные демократические страны. 

От всего сердца желаем мы с Раисой Хеннелоре, всей твоей семье здоровья, благополучия и счастья. 

Твой Михаил 

В этом письме Горбачев вновь показал себя государственным деятелем. Это объясняет, почему оно оказалось среди немногих документов судьбоносного 1991 года, которые позже были опубликованы несостоявшимся реформатором.