Возвращение Достоевского

Автор: Александр Гончаров

На Западе пробуждается удивление: несмотря на проведение оголтелой политики отмены русской культуры, молодежь начала усиленно читать книги великого писателя Федора Михайловича Достоевского.

Электронное издание из Великобритании UnHerd 15 июля разместило статью редактора The Financial Times Криса Эйкерса под названием «Почему поколение Z сходит с ума по Достоевскому» и с подзаголовком «Молодые люди жаждут пророка-антикапиталиста». В ней автор констатирует факт: «С какой стороны ни посмотри, Достоевский нашёл отклик в сердцах нового поколения читателей. Самым продаваемым произведением Penguin Classic в прошлом году – благодаря шумихе в сообществе BookTok в социальных сетях – стала его повесть «Белые ночи» (1848), а продажи «Братьев Карамазовых» (1880) и «Преступления и наказания» (1866) с 2020 года выросли примерно в три раза».

Журналист откровенно поражается тому, что даже СВО не повлияла на рост популярности русского мыслителя. Хотя на самом деле он должен был сообразить, что, пожалуй, украинский конфликт и подстегнул его.

Пропаганда пропагандой, но те люди, которые желают самостоятельно разбираться в проблемах, которые сотрясают современный мир, обязательно постараются найти точку опору в религии, философии, изобразительном искусстве или литературе.

Творчество Достоевского пришлось кстати: оно актуально, злободневно, лежит вне эпох и воистину бессмертно, как и трагедии Эсхила и Еврипида, как и «Божественная комедия» Данте Алигьери, и пьесы Уильяма Шекспира.

Конечно, Федор Михайлович не любил капитализм, но, откровенно говоря, он его просто не очень интересовал: человеческие типы, описанные русским классиком, можно найти еще и у Гомера.

В «Подростке» (1875) есть совершенно точное и досконально выверенное высказывание о власти денег: «В том-то и «идея» моя, в том-то и сила ее, что деньги – это единственный путь, который приводит на первое место даже ничтожество». И еще: «Деньги, конечно, есть деспотическое могущество, но в то же время и высочайшее равенство, и в это вся главная их сила. Деньги сравнивают все неравенства».

И XXI столетие от Р. Х. подтверждает эти слова на сто процентов.

Если бы в средние века какой-нибудь немецкий герцог Фридрих Лошадиное Копыто, подняв свой ржавый меч, воскликнув «Все, кто любит меня – за мной!», ринулся в гущу врагов, то его вассалы наверняка тоже последовали бы за ним.

А теперь вообразите себе на минутку, что нынешний канцлер ФРГ Фридрих Мерц, схватив гранату, бросился на супостата… Невозможный вариант. Вместо рыцарей к вершинам власти сейчас добираются чиновники, менеджеры, спортсмены, юристы и банкиры, и нередко при посредстве чужих денег. И «вклад» затем приходится отрабатывать. Отсюда вытекают: и ничтожество публичных правителей, и сила «закулисы». На этом и зиждется столп демократии.

Не стоит, впрочем, переоценивать рыцарство, он часто было грубым, неграмотным и излишне агрессивным к низшим сословиям. Однако у него имелись представления о вере в Бога, чести (пусть лишь и в отношении к своим!), долге и о верности сюзерену (иногда понимаемой превратно!). Естественно, идеалы далеко не всегда соответствовали реальности, но они разительно отличались от поведенческих эталонов «третьего сословия», завязанных на денежный фетишизм.

Исследователь Ю. Д.

Давыдов в работе «Деньги и общество. К истории денежного фетишизма» подметил, что деньги приобретают свойства мерила всего и вся в конце исторического цивилизационного цикла, когда распадается аксиологическая сфера социума.

Западно-христианская цивилизация в XIX столетии как раз и подошла к деградации, а ныне господство субпассионарной стихии развернулось на полную катушку. И молодые поколения чувствуют процесс острее, чем предыдущие, ибо не имеют якорей в своем мировоззрении.

Русский Мир – это цивилизация фронтир, этакое пограничье между азиатскими культурно-историческими типами и европейским. Проблемы соседей к нам приходили позже и обретали формы, более ярко выраженные на фоне сохранившейся традиции.

Достоевский потому и появился на Руси, что мало обладать талантом, надо, кроме того, попасть и в определенную атмосферу, где вместо полутонов прослеживается абсолютное противостояние черного и белого, как вне, так и внутри человека.

На Западе тот же Раскольников, неотягощенный сомнениями, вряд ли бы пошел сознаваться в убийстве старухи-процентщицы и Лизаветы, а украденные деньги пустил на себя и, вероятно, на благотворительность (для самоуспокоения – достаточно!). На сем бы европейский Родион Романович и умирился, не терзая нервную систему.

Русский Раскольников, приняв принцип «тварь я дрожащая, или право имею», после преступления в итоге осознав себя «дрожащим» пошел сдаваться в полицию отнюдь не раскаявшись. Денежный фетишизм ему не важен, но только статус, а раз его не достоин, то и не следует вести себя соответственно ему.

Покаяние Родиона Романовича настигло только на каторге. Федор Михайлович, похоже, проецируют собственную судьбу на жизнь литературного героя.

Западная молодежь поверила Достоевскому из-за того, что он предельно честен в своих произведениях и увидела множество «тварей дрожащих» воображающих себя «право имеющими», которые напропалую коверкают окружающий мир ради иллюзий и фантомов нового нигилизма.

Все сексуальные, этнические и иные меньшинства Европы косвенным образом копируют методику Фомы Опискина, но пока до «Села Степанчикова и его обитателей» поколение Z еще не добралось и этого не понимает.

Молодых людей, безусловно, привлекает и тема одиночества, рассмотренная русским писателем лучше всякого французского, английского или немецкого автора.

Как ни странно, но может быть наиболее близко к Федору Михайловичу Достоевскому здесь продвинулась Урсула Ле Гуин в фантастическом рассказе «Апрель в Париже» (1962). Но американка не увидела за человеческим одиночеством, прорывающим времена и пространства, руку «Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, иже от Отца рожденнаго прежде всех век: Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, имже вся быша».

Беда Урсулы Ле Гуин является общей для обезбоженной современной западной цивилизации, порабощенной той самой революцией, которую прозрел Константин Леонтьев.

В «Дневнике писателя», «Братьях Карамазовых», «Бесах» и «Записках из подполья» Достоевский показал, как революция искажает и духовную, и физическую константы мира и в него проскальзывают через бреши «духи злобы поднебесной», зачисляемые людьми XXI столетия в «ангелы света».

Честно говоря, нельзя предсказать, окажется ли в состоянии молодежь США и Европы понять и принять всего Достоевского или нынешний всплеск интереса скоро испарится.

Однако нам не надо озадачиваться европейскими делами, в России тоже не все благополучно – ресоветизация поднялась не на пустом месте.