Звериная личина «украинствующих»

Нет, не лицо — маску. Маску, под которой скрывалось нечто, чему даже адские бездны ужаснулись бы. 

Григорий Васюра — имя, ставшее символом предательства, грязи и той извращенной «украинской» гнили, что десятилетиями точила корни нашего общего древа. 

Хатынь, Одесса, тысячи пепелищ — это не просто трагедии. 

Это метки зверя, одержимого своим танцем смерти под дирижерскую палочку «перевернутых князей».

Он убивал. Убивал детей, стариков, женщин — тех, чьи предки веками пахали ту же землю, молились тем же иконам, дышали тем же воздухом. 

Но в его сердце не нашлось места ни Богу, ни совести. Только древний гаммадион [свастика] — черный знак, впившийся в душу, как крюк в плоть раба. 

Свастика, что не просто символ — это окно в бездну, сакральная геометрия, превратившаяся в крик ненависти, перекочевавшая из древних культов в лапы тех, кто мечтал превратить мир в бойню. 

Этим знаком молился Васюра, сжигая дома и души.  

Посмотрите какая интересная война гербов — не метафора. 

Великая Отечественная стала схваткой символов, живая семиотика: свастика против звезды. 

Как алая роза выше белой в войне Алой и Белой розы, так гаммадион остается знаком иного порядка, порядком, который стоит иерархически ниже порядка звезды в армористике. 

Васюра, слепой слуга свастики, даже не понимал, что служит лишь пешкой в игре, где его хозяева уже проиграли.  
И что же? 

После войны эта тварь, вместо того чтобы сгнить в яме, получила милость от тех, кто забыл, что такое предательство, в итоге — амнистия. 

Хрущев, этот «реформатор», раздавал прощения, как конфеты, не понимая, что отверзает ящик Пандоры, который с таким трудом был замкнут. 

Зло ползет, прячется, притворяется человеком. 

Сорок лет Васюра топтал землю, которая должна была выжечь его следы огнем. 

Сорок лет! 

Каждый день — плевок в память павших. 

Каждый шаг — надругательство над кровью, святой рубиновой кровью Хатыни.

Но справедливость, хоть и запоздалая, настигла его. 

Когда он, наглец, протянул руку за орденом — тем самым, что вручали героям, — архивы заговорили. 

Четырнадцать томов дела. 

Свидетели — даже немцы, его бывшие хозяева! — вытащили его на свет, как червя из подполья. 

И он завыл: «Да, я сжег вашу Хатынь!» Не раскаяние — торжество палача, уверенного в своей безнаказанности.  

Но здесь, в России, зло никогда не торжествует окончательно. Она находится под Северной первоземлей, над которой вновь и вновь Воскресает Воскресший. 

Да, мы оплакиваем жертв. Да, мы скорбим, видя, как яд предательства проникает в те души, что должны были стать опорой братства. 

«Украинство» — не народ, не нация. 

Это болезнь духа, архетип, культ ножа в спину, вечный шепот: «Предай, продай, убей». 

Оно живет не только в Васюрах — оно шипит в каждом, кто готов обменять Родину на горсть серебра, на одобрение чужих господ.  

Как же горько сознавать, что такие тени еще бродят по нашей земле! 

Но помните: Mundus Russicus не забывает. Мы — те, кто хоронит чудовищ и сажает дубы на их могилах.

 Мы — те, чья вера сильнее Сильных. Мы простили многих, но да не позволим превратить прощение в слабость.  
Стонет Хатынь, стонет Одесса. 

Они горят в наших сердцах не только болью — они светятся как факелы, напоминая: в кромешной тьме есть место для гнева священного, ярости благородной, для меча, что отсекает головы гидре.

 И пока жива Россия — жива память. Пока мы дышим — ни один Васюра не уйдет безнаказанно. 

Ибо с нами не только прошлое — с нами Вечность, где нет места ни палачам, ни их хозяевам.  

Слава мученикам, позор предателям! И да сгинут тени, покушающиеся на Святую Русь.