Алексей Сахаров, чисто советский режиссёр

Михаил ДРЯШИН

Смотрю его фильмографию. Занятный дядечка оказался.
Начал в 1955-м с совместной режиссуры телеспектакля «На бойком месте». Судя по молодости, был там пятым подбегающим. Затем понесло его в Киргизию, где в соавторстве со своим сокурсником, впоследствии орденоносцем, советским функционером, борцом с советской оккупацией, трибуном, режиссёром и педагогом Эльдаром Шенгелая снял считающуюся ныне чуть ли не авангардной национальную как бы сказку — «Легенду о ледяном сердце».

Сказку, чем-то перекликающуюся, на мой взгляд, со столь же цветистой лентой Калика «Человек идёт за солнцем». Потом вновь условная «Снежная сказка» с тем же Шенгелая, которую чуть ли не на полку положили, усмотрев в Евгении Леонове, изображавшем старый год, вставляющем палки в колёса году Новому, Никиту Сергеича Хрущёва. После — снова Киргизфильм с единоличной, без Шенгелая, экранизацией «Тополька моего в красной косынке» Чингиза Айтматова. Ещё год, и уже Москва, оттепельные столичные щёголи-борзописцы. В 1962-м «Коллеги» по Аксёнову, в 1965-м «Чистые пруды» по Нагибину. Любопытно, что сказочник Сахаров никуда не делся, и ирреальное пробило-таки залежи реалистических копролитов в обеих лентах.

Кадр из "Коллег"

Плятт в "Коллегах"

Так, «старик» Дампфер в «Коллегах» в исполнении Ростислава Плятта получился вполне себе демоническим. И разговор этот экзистенциальный на жутковатом ночном пирсе пробирает впечатлительного зрителя даже сегодня. Экзистенциальный в самом первобытном, классическом своём понимании: о красоте исполнения вышнего долга перед неминуемостью пустоты, перед чёрным небытиём. И кажется, Дампфер — с той стороны. Оттуда уполномоченный. Бородка клинышком, взгляд умный и беспощадный, фуражка командорская остро ненашенская, чёрный плащ-нуар, зловеще-героическое небо в сполохах, сумрачное картинное байроновское одиночество. От ирреальной сцены этой, сцены беседы с существом высшего порядка, своего рода отцом Гамлета, посреди глуповато-радужного, безоблачно-телячьего, в общем-то, фильма — как-то непроизвольно вздрагиваешь. 

Антипод Дампфера — «амбарный вредитель» — ласковый, обволакивающе-лукавый кладовщик Ярчук. Тоже в полумраке, но в замкнутом, практически в погребе, подземелье. Лукавый пытается соблазнить героя. Но лукавство мелкого беса разбивается о выстроенную Дампфером крепостную стену полуночной проповеди, гасящую любые разрушительные колебания (Dämpfer же), коей непоколебимый уже в результате высших стараний герой Ланового оказывается защищён, предупреждён и вооружён. Глаза его теперь раскрыты. Но никто не отнимает у него свободы воли. Решает он сам. Дампфер притом декларативный атеист. Как бы… Да и герой Ланового ещё до своего назначения уже чувствует холодящий ветерок вечности: «Я вообще не знаю, что будет после моей смерти, может, этот мир лишь сон», — произносит он фразу, за которую в иные времена исключили бы из комсомола в Воркуту с клеймом субъективного идеалиста, а то и солипсиста бы впаяли по расстрельной статье. 

В результате вроде бы центральная история таёжного обустройства выпускника столичного медвуза кажется проницательному зрителю наивной пионерской белибердой, ибо главное испытание выпало совсем не на долю незадачливого доктора Саши Зеленина (Ливанов), но карантинного инспектора Алёши Максимова (Лановой). «Чистые пруды» вышли и вовсе поэтическими, ахмадулинскими, оттого и рыхлыми, трудноупотребимыми. Реальности в них мало, одно лишь манерное висельничество с неотвратимой погибелью всего и вся. 

Кадр из "Чистых прудов"

На реалистическую дорожку Сахаров вырулил к 1970 году с весьма достойной работой «Случай с Полыниным».

Ну, так там и сценарист был, на секундочку, Константин Симонов. После этого постановщика ещё больше развернуло в сторону уже кондового стоеросового соцреализма. На исходе четвёртого десятка, похоже, настала пора что-то решать. Результатами усилий по бытовому обустройству туловища стали: два фильма о бескомпромиссных передовиках трудовых вахт, эпопея «Вкус хлеба» в четырёх частях, выпущенная, как сейчас сказали бы, в рамках кампании по продвижению брежневской «Целины», госпремия за оную эпопею, пост художественного руководителя второго творческого объединения Мосфильма и — семилетнее молчание. 

​

В 1987-м, только дунули звонкие перестройкины ветра, вновь продрал зенки Сахаров-сказочник, вылез из берлоги и захотел реабилитироваться за годы служения антинародному режиму. Сошёлся с полуформальным сценаристом Житинским и представил публике картину «Время летать». Дескать, вот оно, время это. Наступило, наконец, долгожданное. Огромный аэропорт. Старого директора сместили, нового ещё не назначили. Пассажиры разных национальностей стремятся разлететься по своим национальным окраинам. Однако что-то сломалось, и самолёты перестали взлетать. Возмущённый народ ждёт метеоусловий в зале ожидания, вздыхает о железном порядке, что был во время оно при некоем Силине, и гадает, кого ж назначат новым директором, слухи ходят разные, из-под ковра меж тем доносится яростное шебуршание. А тут ещё спиртное запретили, так что в ресторане приходится приносить своё и разливать под столом. 

"Время летать"

Дальше я смотреть, понятно, не стал. Притом что актёров первой величины нагнали выводок. И музыка тухмановская. И на рязановский «Гараж» похоже. И даже условность специально прописана — начинается с того, что в кинопавильоне собираются фанерные декорации внутреннего убранства аэропорта. Притча, — смекнул догадливый зритель.

"Лестница"

Через пару лет, в 1989-м, Алексей Сахаров взял, наконец, себя в руки, нюхнул нашатырю и, пусть и с тем же Житинским, выпустил не то что выдающуюся, но нестыдную и достаточно занятную «Лестницу» с Меньшиковым в главной роли. Сюрреалистическая по завязке лента хоть периодически и пукает антирежимными обобщениями да толстыми метафорами, но в меру. Её бы переснять сейчас умелому человеку — конфетка бы получилась. 

Следующим этапом вновь стал шестилетний период молчания, после чего, в постсоветскую уже эпоху, переключился мэтр на безопасную лёгкую классику, поставив сначала «Барышню-крестьянку», а затем, в 1998 году, и вовсе закольцевал самоё себя экранизацией «На бойком месте» всё того же Островского, но уже в виде коммерческой жеребятины с песнями и плясками. А на следующий год преставился, а было ему всего 64. 

 
«Барышня-крестьянка»

Режиссёр Алексей Сахаров