Геноцид усташских изуверов: предыстория и уроки

Зверства режима хорватских «усташей» Анте Павелича в отношении сербов, и не только, во многом затмевают даже многие преступления гитлеровцев. Но был ли такой сценарий абсолютно неотвратимым? Что привело к его реализации, можно ли было его избежать? Действительно, даже при беглом знакомстве всего лишь с отдельными эпизодами того, что регулярно (и, увы, очень массово) творили хорватские усташи со своими жертвами — даже зверства серийных маньяков-убийц образца Джека-Потрошителя или Чикатило покажутся «детскими играми в песочнике».

Что там десятки замученных и убитых жертв — если, например, только один усташский палач, 24-летний Петар Брзица, только за одну ночь 29 августа 1942 года лично убил на спор рекордное число заключенных концлагеря Ясеновац — 1 360 человек! Причем не с помощью, например, пулемета (или хотя бы пистолета), — но перерезая им горло специально сконструированным для этого усташскими «рационализаторами»-головорезами ножом-«сербосеком»! Правда, некоторые скептики не верят в эту ужасающую цифру, — но даже они соглашаются, что численность жертв изверга далеко превышает тысячу. А надо ж еще понимать, что число участников такого «дьявольского» чемпионата было больше одного. Так что количество убитых у тех, кто занял «второе», «третье» и последующие после «победителя» места, явно превысило несколько тысяч человек.
Вообще же, точное число жертв этих извергов доселе дискутируется — ибо доподлинно неизвестно. Называются цифры от 300 до 900 тысяч (и даже больше) человек, — включая женщин и детей. Не только сербов, конечно, — там были и евреи, и цыгане. И даже… хорваты, только «неправильно», или «недостаточно правильно» разделявшие идеи «хорватского патриотизма» по усташски. К первым относились в основном коммунистические партизаны Тито. Ко вторым — даже умеренные хорватские политики и их сторонники! А ближе к концу войны за колючую проволоку, и даже на казнь, начали отправляться уже и «предатели усташского дела» по версии местного «фюрера» Анте Павелича. Вплоть до «начальника особого отдела» его нацисткой партии — или нескольких ближайших соратников, попытавшихся начать переговоры с союзниками по антигитлеровской коалиции, когда для Третьего рейха уже «запахло жареным».

***

На первый взгляд, чисто «количественными показателями» усташских жертв удивить трудно. Особенно на фоне миллионов жертв Холокоста, десятков миллионов гражданского населения оккупированной территории СССР, погибшего если не от рук карателей, — то просто от голода. И все же — разница есть. Гитлер, хоть и объявил своему «воинству» об «освобождении от химеры, именуемой совестью» перед началом его «Дранг нах Остен», — но все же старался особо не злоупотреблять (и тем более не слишком афишировать) зверства на оккупированных советских, и не только, территориях. Так что те же «лагеря смерти» для евреев были секретом не только для самих будущих жертв, искренне веривших, что их привозят на конечную в их пути и жизни станцию не для ликвидации, — но для намеченного «переселения на новые земли», вплоть до обещанной многим из них Палестины. Однако и местные жители, поляки, немцы, часто даже не подозревали, что дымящая труба за забором принадлежит не какой-нибудь фабрике, — а крематорию.
Да и в «зондер-команды» и «айнзатц-группы» тоже старались набирать не обычных немцев «с улицы», — а эсэсовцев, уже на этапе своей молодежной подготовки натренированных выполнять любой самый жестокий приказ без размышлений и рефлексий. Но даже и такие откровенные «отморозки» старались при возможности перекинуть наиболее «грязную» часть своей работы на местное отребье. Как, например, на бандеровцев — в ходе Львовского погрома летом 1941 г., или других укро-нацистов в ходе массовых расстрелов еврейского населения в Бабином яру после захвата Киева осенью того же года. Потом, кстати, немалая часть этих «шуцманшафт»-извергов была переброшена в Белоруссию, — где играла ведущую роль в ходе зверской расправы над заживо сожженными жителями Хатыни. Во время которой признанные головорезы-эсэсовцы от вызывавшего оторопь своей жестокостью даже в СС Оскара Дирлевангера, больше лишь стояли во внешнем кольце оцепления вокруг обреченной деревни… 
В отличие от не слишком бравировавших напоказ своими зверствами гитлеровцев, усташи подобной «скромностью» не отличались. Вообще, читая воспоминания нелюдей, подобных упоминавшемуся выше «чемпиону по числу убитых за одну ночь сербов», просто диву даешься — с каким упоением они описывают свои ощущения по ходу и после резни! Это ж описание просто какого-то религиозного экстаза — ну, или наркотического опьянения, конечно. Притом что данных о принятии извергами всевозможной «дури» все же историки обычно не приводят. 
А ведь в мемуарах участников войн, литературных произведениях на военную тему, частым эпизодов выступает как раз тяжелая реакция бойца как минимум на первого убитого им противника. Вплоть до тошноты, рвоты, дрожи в руках — иногда даже обморока. Но среди «чемпионов-сербосеков» такие случаи не описаны. Наоборот — высший восторг, невероятный душевный подъем, садистское удовлетворение. Говорят, в былые века в Индии был довольно распространенным культ богини смерти Кали — адепты которой соревновались между собой в числе принесенных на ее алтарь отрубленных голов случайных жертв, получая от этого религиозное удовлетворение. Правда, к 20 веку этот культ в самой Индии перешел больше в область истории. А вот на Балканах, похоже, в 1941—45 годах возродился вновь… 

***

Нередко в этой связи историки и публицисты акцентируют внимание на едва ли не «благословении усташских палачей Католической церковью», — в которой состояла большая часть хорватов. Правда, есть сведения и о том, что самые кровавые изуверы, носившие прозвища образца «отец Сатана», выдававшие себя за законных священников и монахов, на самом деле давно порвали и с прежним монашеством, и со священным саном. Но безусловно, были и те католические священники и даже епископы, которые открыто благословляли кровавые деяния своей «паствы»:

«Так, в школе села Шарговац снова появился капеллан Мирослав Филипович. Он вошел в класс в сопровождении двенадцати усташей (отсылка к Апостолам) и попросил подойти к нему любого ребенка. Вышла девочка Радойка Гламочанина. Филипович обнял ребенка, потом сжал объятия крепче и начал медленно и напряженно резать девочку ножом. Началась паника, а капеллан обратился к хорватам: “Усташи, я крещу этих уродов во имя Бога, а вы идете по моему пути. Я первый приму в свою душу всякий грех, и я исповедую вас и прощу все грехи”. — Потом приказал вывести детей со всей школы во двор, построил усташей в круг, а детям приказал бегать внутри этого смертельного круга. Как только ребенок оказывался в зоне досягаемости усташа, тот его резал. Такой “дьявольский танец” до последнего ребенка, когда снег у школы плавился от детской крови. Так в этот день в окрестностях Баня-Луки зверски убили более 2 300 человек из мирного сербского населения. Из этого числа более 500 детей».

Все же считать такую позицию официальной позицией Ватикана не приходится. Подтверждением чему служит отношение хотя бы тех же итальянских военных, вплоть до генералов, тоже как правило верующих католиков, — которых усташские зверства откровенно ужасали. Итальянский генерал Александр Лузан в письме Муссолини сообщал об ужасающих картинах, увиденных им в ряде хорватских городков с преимущественно сербским населением:

«…В большом школьном кабинете я застал зарезанную учительницу и 120 ее учеников! Ни один ребенок не был старше 12 лет! Преступление — неуместное и невинное слово — это превосходило всякое сумасшествие! Многим отсекли головы и расположили их на школьных лавках. Из распоротых животов усташи вытащили кишки и, как новогодние гирлянды, развесили их под потолком и гвоздями вбили в стены! Рой мух и невыносимое зловоние не позволяли здесь долго задерживаться. Я заметил початый мешок соли в углу и с ужасом установил, что их резали медленно, посыпая солью шеи!»

Так что дело тогда было все же не сколько в католицизме как таковом, — но в его якобы «последователях» из числа хорватского духовенства, для которых человеконенавистническая идеология местного варианта радикального нацизма заняла куда более высокое место в шкале ценностей, чем заповеди Христа. Но такое ведь не только в Хорватии тогда отмечалось. Воинство Шкуро и Краснова в «освободительный поход против большевизма» (и во имя исполнения гитлеровского плана «Ост» относительно уничтожения значительной части славян, своих сограждан, с превращением остальных в рабов «высшей арийской расы») тоже благословляли архиереи из раскольнической «Русской православной церкви за рубежом». Официально оформленной, кстати, в югославских Сремских Карловцах в 20-х годах — на съезде православного духовенства, ушедшего вместе с Белой Армией Врангеля в эмиграцию. 

***

Есть сведения, что запредельная усташская жестокость не вызывала особого восторга и у Гитлера тоже. Не из-за какого-то несуществующего гуманизма в отношении к сербам, — не говоря уже о коммунистах, цыганах и евреях. Просто он чисто рационально осознавал — столь откровенный «беспредел» вместо «усмирения» поверженной за 11 дней апрельской кампании 1941 года Югославии наоборот вызывает все больший приток «мотивированного» пополнения партизанскому движению. Которому уже нечего терять у сожженных родных пепелищ — зато есть кому мстить за зверски убитых родных и близких.
Почему же «фюрер германской нации» не остановил самые вопиющие проявления такой бессмысленной в стратегической перспективе жестокости? Ну, в первую очередь, конечно, по тем же причинам, что и записной «демократ» американский президент Теодор Рузвельт, говоривший о никарагуанском диктаторе Сомосе: «Он, конечно, сукин сын, — но он наш сукин сын!» — Так и Анте Павелич с подельниками были однозначно «кровавыми собаками». Но все же не настолько «бешеными», — чтобы кусать своих настоящих хозяев из Берлина (частично из Рима тоже). А что их жестокость зашкаливала — так ведь и многие нынешние, хм, «собаководы» предпочитают заводить в качестве «друзей человека» представителей пород, часто (и не без оснований) называемых «псами-убийцами».
А во вторых, у Гитлера-то и особого выбора в назначении «сторожевых псов» его новой колонии не оставалось. Ведь усташи по сути стояли в его «списке на ярлык для княжения» лишь на третьем месте. Приоритет фюрер вначале видел за венгерским регентом Хорти — ведь именно к Венгрии территориально и во многом организационно относилась Хорватия до распада Австро-венгерской империи в 1918 г. При таком сценарии особой речи о какой-то «государственности» Хорватии просто не было. Но «адмирал без флота» в данном вопросе проявил однозначную мудрость — и благоразумно отказался от такого «подарочка». Помня, что предтечи усташей, вообще-то, появились задолго описываемых событий — и держали в напряжении имперские власти уже в 18—19 веках. 

Вторым в очереди числился умеренный хорватский политик, лидер Крестьянской партии Владко (Владимир) Мачек. Чья политическая сила на проводимых в Югославии выборах без труда опережала усташских выдвиженцев (и то в блоке с такими же радикалами) раз так в 8-10 минимум. Но Мачек возглавить марионеточное правительство якобы «независимого государства Хорватии» отказался — даже дважды. Второй раз — уже осенью 41 года, когда в Берлине всерьез задумались, не стоит ли им несколько «приструнить» своих хорватских «отморозков», заменив их на более умеренных сторонников. В основном потому, что «запутался в многовекторности», — то бишь «сидении на нескольких стульях». 
Так что Мачек в целом был не противником Германии — просто, как реалист, не очень верил в ее победу над антигитлеровской коалицией. Вот и решил дождаться оной в «нейтральном статусе» — и, не покидая свою страну и не входя в состав коллаборационистского правительства. Так что видящие в нем опасного соперника усташи даже было упекли его в тот самый концлагерь Ясеновац. Правда, ничего реально плохого сделать ему не успели — имеющие реальную верховную власть в «независимой» Хорватии немцы быстро показали своим «цепным псам», кто здесь главный, запретив «пускать в расход» человека, на которого они имели определенные виды. Так что скоро «главный крестьянин» оказался всего лишь под домашним арестом. Который, правда, все равно завершился для когда-то самого влиятельного политика Хорватии политическим крахом — прежние сторонники недолго сохраняли верность безынициативному лидеру, выбравшему тактику «ожидания, чья (и когда) возьмет». Частью перейдя на службу к усташам — частью влившись в состав партизанской армии Тито. 

***

К сожалению, и первых среди активистов «Крестьянской партии» хватало тоже. Собственно, без них у усташей как минимум при организации массового террора мало что бы и получилось. Ведь их организация вплоть до начала Второй мировой представляла собой больше группу мелких террористических ячеек с общей численность членов от силы в тысячу человек. Хотя, конечно, свой резерв «сочувствующих» в Хорватии они гордо оценивали в 40 тысяч. Но во-первых, всего хорватов в 1941 году было около 5 миллионов — и фаворитом их симпатий была, как указывалось выше, именно Крестьянская партия Владко Мачека. А во-вторых, кто знает, насколько бы далеко простерлось пресловутое «сочувствие» этих «40 тысяч резервистов» — если бы Гитлер в конце концов не сделал своим фаворитом Анте Павелича. Вполне мог получиться «вариант наоборот», — когда большая часть этих якобы «верных усташей» перешла бы на службу к Мачеку, стань он номинальным главой Хорватии. 
Увы, история не знает сослагательного наклонения. Главой марионеточной администрации стал «зоологический сербофоб», садист и убежденный нацист Павелич. А на службу к нему потянулись даже и те, у кого раньше он вызывал не самые радостные эмоции. Жить же за что-то надо, госслужба для многих кажется легче, чем тяжелый крестьянский или рабочий труд — вот и пошли. Тем более что не все же сотрудники коллаборантской власти служили карателями и палачами — для замещения последних по большому счету и убежденных усташей хватало… 
Вообще численность всех вооруженных формирований профашистской Хорватии колебалась на отметке около сотни с лишним тысяч человек.

На 5 миллионов населения — всего-то около 2 с хвостиком процента. Притом что в СССР в годы войны было мобилизовано 8 % населения, — а в Германии — вдвое больше. Хотя, конечно, статистика вооруженных формирований марионеток Гитлера не учитывает тех хорватов, что ушли в партизаны к своему земляку Тито…

***

Стоит заметить, что доминирующее в большинстве источников по теме усташского террора освещение проблемы слишком уж ограничено рамками чисто военного или ближайшего предвоенного периода. Что создает почву для не самых обоснованных выводов. От «появления опасного усташского терроризма — лишь итог недоработки тогдашних югославских «силовиков» — до выставления знака равенства между усташским движением и хорватами вообще. Ну, может, за исключением лишь только тех из них, кто пошел за коммунистами Тито. В ряде источников можно найти следующий взгляд на происхождение хорватского радикального национализма вроде нижеизложенной цитаты:

«Хорватские же националисты нашли благодатную почву для своих выступлений в прошлом, а точнее — в очень далеком прошлом. Они увлекали слушателей рассказами о могуществе Хорватского королевства в X—XI веках, не скупясь на гиперболы. Впоследствии эти идеи позаимствовали усташи. “Всё до Двины”, — их воинственный лозунг, намекающий на обширные территориальные приобретения».

На самом деле взгляд этот донельзя упрощенный. Не будем спорить о пресловутом «могуществе» вышеупомянутого Хорватского королевства тысячелетие назад, — но оно как минимум существовало (с чуть изменявшимися названиями) вплоть до 1918 года. Да, в составе Австро-венгерской империи, чей император был «по совместительству» и хорватским королем. Ну, так он одновременно был королем австрийским и венгерским тоже! Причем после реформы 1868 года в ведении, как сказали бы сейчас, «федерального центра», столицы империи в Вене, остались только иностранные дела, финансы и армия — остальное перешло в ведении более чем автономных парламентов и назначаемых ими правительств Австрии и Венгрии. Полномочия королевства Хорватии и Славонии, правда, были несколько уже, — но тем не менее там был свой парламент («Сабор»), да и «бан» (наместник), представлявший императора, обычно выбирался тем из местной хорватской же элиты. 
Тем не менее ряд хорватских политиков тяготел все же к тому, что принято называть «югославизмом». Объединению с близкими по духу и крови южными славянами — словенцами, черногорцами, сербами — в рамках одного государства. Но только не жестко-унитарного, которым для хорватов не была даже Австро-Венгрия, — а таким, которое бы обеспечивало им реальную автономию не меньшую (а лучше — большую), чем прежняя. Хотя да, были тогда среди хорватских партий и более националистические. — действительно выступавшие за полную независимость и восстановление того самого «могущества времен Хорватского королевства 10—11 веков», о котором можно узнать из вышеприведенных «штампов» по этому поводу. Просто тогда эти партии были — даже среди только чисто хорватских политических сил — в заметном меньшинстве. 

***

Катализатором ситуации как водится выступила Первая мировая война. Под ее финал, осенью 1918 года, приведшая к распаду Австро-венгерской империи. Причем  уверенности в готовности прежнего либерального отношения Вены к Хорватскому королевству, территориально входившего в Венгрию, от нового «сюзерена», Будапешта, у хорватов уже не было. Да, в общем, и еще раньше страны Антанты, чтобы переманить на свою сторону первоначально входившую в союз Германии, Австро-Венгрии и Турции Италию — пообещали ей солидный кусок Адриатического побережья. Который в значительной степени и представлял собой часть как раз исторических хорватских земель. 
Оказавшись перед не самым простым выбором, хорватские элиты в большинстве своем предпочли выбрать путь в сторону «югославизма». Тем самым получив политическую и военную поддержку уже не только от наличного на тот момент Сербского королевства (довольно-таки слабенького самого по себе — недаром в годы Первой мировой оно большей частью оказалось под оккупацией), — но и его могущественных союзников, стран Антанты. Тем более что первое де-факто федеративное государственное образование славян распадающейся Австро-венгерской империи, «Государство словенцев, хорватов и сербов», провозглашенное в конце октября 1918 года, так и осталось непризнанным в мире. Хотя в него  добровольно вошли Королевство Хорватия и Славония, Королевство Далмация, Кондонимиум Боснии и Герцеговины и Герцогство Крайны.
Пришлось самопровозглашенной федерации проситься в состав страны уже признанной — Сербии. Которая вроде бы тоже была за «югославизм». А потому ее власти в лице наследника престола и фактического руководителя страны принца Александра Карагеоргиевича приняли новых членов в состав уже «ребрендированной» страны — Королевства сербов, хорватов и словенцев. Вообще сами по себе вышеперечисленные названия дают немалую пищу для анализа. Хотя с первых классов школы ученикам и излагается правило «от перестановки мест слагаемых сумма не меняется», — но в политике и отношениях между народами это правило актуально далеко не всегда. Действительно, накануне Второй мировой население Югославии в процентном отношении было представлено следующим образом: 43 % сербов, 34 % словенцев и 7 % македонцев. Остальные приходились на более мелкие национальные группы — боснийцев, немцев, евреев, цыган…
Так что с формальной точки зрения «национальная приоритетность» в названии Королевства сербов, хорватов и словенцев (КСХС) выставлена правильно. Но при этом обращает внимание и то, что в «старшинстве» так и не признанного единого государства «австро-венгерских» славян сербам досталось лишь третье место. Хотя хорваты, имевшие в «государстве словенцев, хорватов и сербов» абсолютное большинство, застолбили за собой в его «бренде» лишь второе, а не первое место, — отдав его словенцам. Притом что сербы в их новом королевстве со своими 43 % процентами до абсолютного большинства явно не дотягивали. 

***

Между тем очень скоро выяснилось, что под «югославизмом» Александр Карагеоргиевич с соратниками понимает прежде всего доминирование Сербии. С максимальной централизацией власти — и, соответственно, дискриминацией даже минимальной автономии на местах. Собственно, даже новое административное деление КСХС было проведено подчеркнуто без учета границ компактного проживания отдельных национальных групп. Местное самоуправление также носило больше лишь символический характер. Лидеры национальных партий, такие как первый глава Крестьянской партии Хорватии Степан Радич, нередко арестовывались по малейшему поводу. 
Дошло до того, что с партией Радича в середине 20-х стала блокироваться Независимая демократическая партия Светозара Прибичевича, — представлявшая проживающих в Хорватии… сербов! Тем не менее недовольных тем, что их  вроде бы «единокровные братья» в Белграде интересы проживающих на окраинах соотечественников что называется и в грош не ставят. Кстати, весьма показательный пример того, что хорваты вполне могли не просто мирно жить рядом с сербами, — но даже объединяться с ними для достижения общих интересов. 28 июня 1928 года межнациональные «разборки» дошли уже до стрельбы — причем в здании парламента! Тогда депутат от провластной сербской Народной радикальной партии Пуниша — Рачич — из захваченного с собой «Люгера» застрелил несколько депутатов-хорватов, включая упоминавшегося выше Радича. Что вызвало уже международный скандал — с осуждением таких методов (и попустительства к ним властей) со стороны всемирно известных деятелей науки и культуры, включая даже Альберта Эйнштейна. В ответ Рачича даже было осудили на 60 лет тюрьмы. Которые, правда, скоренько потом «скостили» втрое. Разрешив, хм, «отбывать срок» на комфортабельной вилле с множеством слуг — под домашним арестом. Причем с правом выхода в город, — когда душа пожелает.
Ну, а в качестве «профилактических мер» против роста радикального великосербского гегемонизма уже полноправный король Александр не нашел ничего лучшего, как в канун православного Рождества 6 января 1929 года… распустить парламент и ввести режим абсолютной монархии! Которую, впрочем (и не только коммунисты), гораздо чаще предпочитали называть «диктатурой». При этом как раз и пообещав своим подданным ускоренное строительство «югославизма». То есть монолитной югославской нации — опять же (чисто случайно, конечно, — что тут поделать?) с доминированием в ней сербских элит. 
Прежнее королевство сербов, хорватов и словенцев было официально ликвидировано (видимо, чтобы последние два народа побыстрее забыли о своей самобытности) — с переименованием в Королевство Югославия. С новой «перенарезкой» его на уже всего 9 «бановин» — с еще более «волюнтаристским» подходом к учету границ компактного проживания отдельных народов югославского государства. Что потом немало «аукнулось» кровавыми межнациональными конфликтами уже в годы Второй мировой — с выяснением «кто на этой территории коренной и главный» 

***

Именно это форсированное продвижение насильственного унитаризма (сам принцип которого в отношении будущей Югославии был осужден Коминтерном еще в начале 20-х годов) и сыграло роковую роль в последующих событиях. В первую очередь, кстати, в судьбе самого «отца югославизма» короля Александра, — застреленного во время визита во Францию в 1934 г. Кстати, даже не хорватом из движения усташей, — а их союзником (хоть и опытным инструктором) из формально югославской, но куда больше тяготевшей к Болгарии Македонии. 
Сменивший своего брата-короля регент при его 11-летнем сыне Петре принц Павел быстро понял, что одним «закручиванием гаек» нарастающий взрыв не предотвратить. Вскоре в стране была восстановлена Конституция, выборы в парламент. А практически постоянным членом коалиционного правительства в ранге первого вице-премьера до самого гитлеровского нападения стал работать упоминавшийся выше лидер Крестьянской партии Хорватии Владко Мачек. При активном участии которого в 1939 году его родине, наконец, была предоставлена немалая автономия. К сожалению — поздновато. За предшествующие два десятилетия прежде имевшую статус королевства (пусть и в составе Австро-Венгрии) Хорватию лишили минимальной самостоятельности. И даже права на какую то самоидентификацию — вне рамок формально очерченных в Белграде границ отдельных провинций. Что изрядно охладило прежние симпатии хорватов к «югославизму» — особенно в его белградском понимании «Великой Сербии». А это в свою очередь сыграло немаловажную роль в поражении югославской армии в апреле 1941 года — из-за откровенного саботажа значительной части хорватских солдат и офицеров. 
Но все же, будь лидер «умеренных» хорватов Владко Мачек более решительным — с большой долей вероятности кошмарного сценария с сотнями тысяч жертв усташских изуверов, наверное, удалось бы избежать. Увы — в итоге получилось так, как получилось…

***

К счастью, основным итогом тех трагических событий стало переосмысливание прежнего однобокого понимания «югославизма» в виде доминирования идеи «Великой Сербии». И после победы коммунистов Тито Югославия стала действительно федерацией равноправных юго-славянских народов в ее составе. Правда, к сожалению, ненадолго пережившая своего основателя, — распавшись спустя десяток с лишним лет после его смерти в 1980 году. Почему — во многом можно судить, например, по этим оценкам сербского публициста Ранко Гойковича в «Русской народной линии»:

«…верхушка партизанского движения во главе с Иосипом Броз Тито проводила глубоко антисербскую национальную политику, и если мы хотим провести некоторые параллели между сербами и русскими, можно падение монархизма во время Второй мировой войны в глазах сербских патриотов сравнить с ощущениях русских патриотов по отношению к  падению русской монархии в 1917 году. Также можно сказать, что сербы могут приравнять свирепого сербофоба хорвата Тито к свирепому русофобу Льву Троцкому, а не к Иосифу Виссарионовичу Сталину. Сербофобия Тито известна, не хочу здесь много об этом писать, это особая тема, только хочу подчеркнуть, что существуют целые тома свидетельств о сербофобии Тито и его ненависти к православным сербам, похожей на болезненную русофобию Троцкого. Вот почему русские братья должны понять, что отношение сербского народа к борцам под руководством Тито не может быть таким же, как отношение русского народа к Сталину и бойцам Красной армии».

Конечно, подробно анализировать вышеприведенный тезис — нужна отдельная статья. Все же хочется заметить, что Сталин, несмотря на его однозначное уважение к русскому народу (и не меньшее уважение к нему у большинства россиян), сам был грузином. И за все более явно высказываемые идеи организации отдельной Компартии РСФСР отправил под суд даже своих бывших любимцев — Кузнецова, Вознесенского, ряд других фигурантов так называемого «Ленинградского дела». Чем однозначно отодвинул гибель великой страны на 4 десятилетия, — когда опьяневшая от горбачевской перестройки часть верхушки российских коммунистов таки добилась организации собственной отдельной российской компартии. За чем последовали декларация о суверенитете (от остальных республик Союза, потом и кровью столетиями собираемых героическими предками вокруг Москвы?), избрание Ельцина — и, наконец, августовский «путч» и Беловежский сговор.
Но это, как говорится, — наши дела. А читая о «свирепой сербофобии» Тито на фоне дифирамбов «сербским патриотам» коллаборанту Недичу и «четникам» Михайловича, остается лишь сделать грустный вывод: а ничего-то нынешние «сербские патриоты» до сих и не поняли. Ни того, почему «свирепому сербофобу» Тито удалось почти полвека сохранять единой и довольно-таки процветающей единую Югославскую Федерацию, где вполне комфортно чувствовали себя и сербы тоже. Ни почему и в 20—30-е годы, и после смерти Тито народы, населяющие Югославию, не захотели оставаться в лучшем случае почти бесправными «младшими партнерами» вожделеемой все теми же сербскими патриотами Великой Сербии. 

Что ж, каждому свое. Просто до слез жалко тех, кто потом поневоле становится невинной жертвой в борьбе за вроде бы такую красивую и соблазняющую идею лишь собственного национального величия…