Письмо бойцам СВО: «Дорогие наши защитники!..»

Ирина ПИЧУГИНА

Мать

…Она бесконечно устала. Эти полтора года в эвакуации тяжестью придавили плечи.
Всё на новом месте приходилось тянуть самой: троих маленьких детей, престарелую бабушку, болезнь матери, чуть не сведшую ту в могилу. И это на фоне беспорядочного и стремительного переезда в Курск, фактически — в белый свет, как в копеечку.

Она долго противилась, не хотела ломать привычный ход вещей, но война всё громче выла сиренами и гремела взрывами под окном, всё настоятельнее требовала от неё принять решение. И что было делать, когда их город начали «разбирать» вражеские снаряды, когда младший сын от своего первого класса успел увидеть только торжественную линейку первого сентября, да неполный месяц учёбы в школе, тут же перешедший в онлайн обучение, когда знакомые в сети возмущённо восклицали: «Что ты там сидишь? У тебя же трое!» — Наконец, их эвакуации стали требовать оба: муж и отец. Она сдалась.
Грех жаловаться на судьбу, ей на пути встречались в основном добрые люди, сочувственно предоставившие им своё «совершенно нам не нужное» жильё и просившие только оплачивать коммуналку. Её дедушка божьей милостью всего пару месяцев не дожил до того момента, когда наш триумфальный марш-бросок СВО на Украину вдруг обернулся необъяснимым «выравниванием фронта», фактически воплотившимся в то, что противник теперь стоит прямо в пяти-семи километрах от их ранее счастливого дома и обстреливает их приграничный город в Белогорье. И тогда они с детьми и бабулей уехали, разорвав семью по живому: муж и родители остались, обеспечивая жизнь, работая, сохраняя налаженное, выверчиваясь, выкручиваясь, терпя все превратности военного времени и не падая духом. А она с детьми и бабулей, нежное, но далеко не «слабое звено», в Курске берегут огонёк и надежды всей большой семьи из четырёх поколений. Удивительно, но дети вроде бы спокойно прошли через те грохотавшие и взрывающиеся месяцы. Или… это было только внешне? Вот бы узнать…

Когда бессвязность и хлопоты лихорадочного устройства на новом месте миновали, всё как-то приладилось, она занялась волонтёрством. Вот и сегодня она не ложится спать, упаковывает, готовит к отправке вещи для бойцов. День-ночь, лето-зима — всё слилось в бесконечную чехарду трудов, когда все заботы лежат на тебе, когда некому даже пожаловаться, всплакнуть. Дети взрослеют, конечно, но так долго, медленно…
На кухню заглянул смущенный старшенький. Ничего не объясняя, он сунул ей сложенный листок.
— Ты не спишь? Ложись скорее, завтра тебя не поднять будет.
Он ушёл, а она развернула листок: по краям корячились неуклюжие рисунки, а в середине по разлинеенному карандашом полю крупными буквами кричали слова:
— Дорогие наши защитники!..

Она прочла, смахнула непрошенную слезу с усталых глаз и упаковала лист вместе в набором средств личной гигиены для бойца.

Сын

…Сегодня был обычный день, точнее, не день, а школьный день. Уроки уже прошли, и я начал ждать, когда подъедет мамина машина. Я смотрел в окно школьной раздевалки и мечтал, что война уже окончилась, и мы из Курска возвращаемся домой в Шебекино. Там у меня своя комната на двоих с братом Лёшкой, там есть спортивный комплекс с лестницами и канатом, там из окон сад и небо! Мы замечательно жили!
И тут я стал про всё вспоминать. Прабабушка и прадедушка всегда радовались, когда мы трое: я, Лёшка и Юля приходили к ним в гости. Прадедушка позволял нам работать инструментами в его мастерской и сразу подарил нам её всю, чтобы мы были «с руками, а не бездельники». Он так говорил маме, когда она боялась, что мы себе пальцы оттяпаем. А ничего и не оттяпали! Прабабушка пекла нам пироги, какие хочешь. Мне тут же показалось, что я слышу запах свежеиспечённого пирога, я проглотил слюну.
От бабушки моей пирогов никогда не дождёшься, она только и умеет, что нас учить. Тут я попытался вспомнить, когда это было, чтобы мы не топали в её дом с учебниками, и не вспомнил. Она учила и шумела на нас всегда, ещё до того, как мы с Лёшкой пошли в первый класс, а сейчас продолжает делать с нами уроки. Вот дедушка — добрый, он нас не мучит, он гуляет с нами по лесам, и больше ничего не делает, только в шахматы с нами играет. Нет, неправильно. Не играет, а играл, потому, что мы уехали и теперь живём тут, в Курске.

А! Вот в раздевалку пришла Лиза, грызёт вкусняшку. Она настоящий грызун. Я с ней из-за этого поссорился, вернее сказать, я на неё обиделся за то, что она погрызла все мои ручки! Она уже про это забыла, а мама мне новые покупать не хочет, думает, это я их... Так что хожу с поломанными. За это мы с Лизой уже никогда не будем друзьями. Лиза быстро оделась и ушла, за нею пришли.

Мама всё не едет. Наши разошлись, а я уже устал в окно глядеть. 

В Шебекино школа новая и большая, такая светлая и просторная! Красота просто! Только ходить в неё пока нельзя. Мама недавно звонила учительнице, и та рассказала, что половина класса уже уехала, как и мы, а оставшиеся продолжают учиться онлайн, по компьютеру. Мы тоже раньше почти год так учились, пока не уехали. В такой учёбе никакого интереса нет, учительница всегда расстроена и сердится, что как воздушная тревога, так урок останавливается. Из-за сирен она ничего не успевала нам рассказать, только в «элжуре» вывешивала задание. 

Когда я ходил во второй класс, а Лёшка в первый, такое началось, что ужас просто. Мы с бабушкой сидели и разбирали математику, а тут весь дом трясётся! И над нами начали самолёты летать каждый день. Они так низенько, прямо по крышам нашим пробирались и рёв от них стоял такой, что сердце останавливалось. Так бабушка говорила. Эти самолёты «грачи» назывались, а дедушка каждый раз в небо смотрел и говорил: «Прямо картина художника Саврасова “Грачи пролетели”». — Мы тогда вместо школы с бабушкой учились и с ребятами почти не встречались — было опасно собираться.

Одни ребята шли вместе, и по ним кассетами попали, одного убили даже, а остальных ранили. А однажды случился особенно сильный обстрел, тут мама и папа решили, что это не дело, да и прабабушке страшно жить в её доме. Потому, что там рядом с нею большая электроподстанция, и враги по ней всё время стреляют. И мы уехали, чтобы нам с Лёшкой в школу по настоящему ходить. Нам сразу повезло. Потому, что в Курске у прабабушки и бабушки нашлось много старых друзей. Они нам дали трёхкомнатную квартиру. Мы с Лёшкой очень скучали, я даже плакал тихонько. Теперь привык.

Сначала с нами и бабушка переехала нас подтягивать, потому что место для нас нашлось только в математическом лицее, а мы до этого учились в простой школе. Потом мы все потихоньку приладились к новой учёбе. Бабушка уехала. Но домашку мы часто делаем с ней по видеосвязи. Мама всё время читает в телефоне, что там дома, опасно или нет. А мы на каникулы к себе уезжаем, потому, что любим дедушку и бабушку, и дом, и вообще весь город. Только прошлым летом приехали не сразу, это оттого, что и бабушка с дедушкой тогда убежали жить к моему дяде — так сильно обстреливали, что все жители из города уехали, а он стоял совсем пустой, как заколдованный. И снаряды много домов порушили, но сейчас их починили! К нам в сад тоже снаряд залетел и взорвался. Мы с Лёшкой потом рассматривали ямы от взрыва «Града» в клумбе, пеньки от срубленных снарядом деревьев, разбитую ограду, ворота все осколками пробитые. Тогда и окнам в доме досталось, но их быстро заменили, так дедушка говорил. Вся песочница была засыпана махонькими и острыми осколками от снаряда, как чешуйками, и мы с братом стали песок просеивать, чтобы их собирать. И набрали много, только они сразу, прямо на глазах, ржавели и из серебряных превращались в коричнево-рыжие. Так что мы их бросили.
А недавно, на осенние каникулы, мы опять там были; леса погорелые стоят, все чёрные снизу, а по городу бабушка с нами не ходила, опасно. Мы гулять в Белгород ездили. По пути видели танки и военные машины. Ещё видели в полях, как солдаты наши живут, прямо под открытым небом, как они себе из досок дома делают и маскируют их такими сетями из зелёных и желтых лоскутков. Меня в классе спрашивают, не страшно ли ездить домой. А мы давно ко взрывам привыкли. 
И всегда различаем: наши это палят или по нам. Вот этим летом я здорово задержался в Шебекино, и на первое сентября попал под самый обстрел, когда вокруг нашего дома от вражеских снарядов и беспилотников загорелись леса. Тогда громыхало несколько дней, а из окон видны были грибы чёрного дыма. Ночью, когда наши стреляют, небо сначала осветится, полыхнёт, и только через некоторое время звук бабахает так, что приседаешь. Дед говорит, свет быстрее звука прилетает. Похоже, что так и есть. А потом снаряд гудит в полёте и слышно, как он глухо взрывается на той стороне. Дед всегда считал, сколько секунд от выстрела до того далёкого взрыва и потом говорил, близко враг или далеко. 

Ура! Вот и мама за мной приехала! Выбегаю к ней, и мы мчим домой, обедать, потому, что потом у меня занятие в волейбольном клубе. …Хорошо поиграли! Я вообще люблю пляжный волейбол, только не люблю от песка отмываться. «Опять весь вымазался, — так мама говорит: — Не дом, а песочница какая-то от тебя». — Когда я зашёл в квартиру, то меня встретил Бобик. Он, конечно, сразу принёс свой мячик, а я, конечно, сразу его кинул, но отчего-то попал в робота-пылесоса… Тот обиделся и остановился. Потом подумал и пожужжал дальше. 

…Лёшка уже доделал домашку. А я вот только сажусь. 

Стрекочет, это военные вертолёты, они всегда парами над нами. И в Курске, и дома. Или два, или четыре. Однажды вообще шесть шло. Дома, в Шебекино, они к границе летят, чтобы там стрелять — шшшшууухххх! Мы прямо на границе живём, поэтому всё видно, всё слышно. А здесь, в Курске, вертолёты только тарахтят над нами и улетают куда-то. Мама говорит — к Судже. Сегодня весь день было тихо, не то что раньше, когда наши ПВО сбивали и сбивали над городом — ба-бах! Но сегодня даже сирены не было. Мама проверила, что я наделал в тетрадях, и сказала: «Всё правильно, с тобой всё». — И мы с Лёшкой легли спать. А мама пошла звонить папе, как он там в Шебекино. Я лёг, и мне снились чудесные сны.
А утром была суббота. Я очень рад выходным! После завтрака мы с братом пропылесосили и помыли квартиру, нас ещё в сентябре бабушка научила, потому, что маме и так забот хватает. Потом мы пошли гулять с другом Сашей и нашим пёсиком Бобиком, гуляли долго, часа два. Что ещё рассказать? В воскресенье ходили в гости все вместе, потом смотрели фильм… Пожалуй, вот и всё про выходные. …Как же мне хочется, чтобы опять мы были дома и все вместе, чтобы пили чай в саду и ходили в свой, а не чужой класс, чтобы не взрывалось и никто не боялся… Я даже немножко заплакал, но потом услышал в своей голове, как будто прадедушка говорит, что я мужик, а мужики не нюнятся. Ничего, что он уже умер, я все его слова хорошо помню. И его помню. И ещё у меня ножик есть, что он подарил на память. Вот. Я взял ножик и полюбовался немного. А потом сел и написал письмо на фронт:

— Дорогие наши защитники! Я знаю, как вам всем трудно приходится, я с вами встречался в моём городе и видел, какие вы усталые. Но поднажмите, пожалуйста, ещё немножко, чтобы мы с Лёшкой и Юлькой смогли бы вернуться и жить в нашем Шебекино, и чтобы другие ребята тоже вернулись, чтобы мы опять пошли гулять к ЦКРу и баловаться на аттракционах, чтобы в городе нашем снова было людно и красиво! Ну пожалуйста, дорогие наши воины, мы так этого ждём! С приветом и любовью к вам, я.

Я изобразил танк, который часто гнездится в нашем шебекинском лесу, нарисовал, как он из пушки палит по врагу, и враг бежит от него. Потом я сбоку пририсовал салют и красный флаг, как на картинке о Великой Победе, сложил письмо и отнёс маме, чтобы она отдала бойцам. Мне на душе стало легко, и я пошёл спать.