Как начиналась «финляндизация»

Николай ВОЗНЕСЕНСКИЙ (Молдова)

5 сентября 1944 года на советско-финском фронте прекратились боевые действия, что стало точкой старта уникальной для СССР системы взаимоотношений с бывшим противником.

Конечно, это событие произошло не одномоментно — ему способствовала кропотливая предшествующая подготовка, длившаяся как минимум больше года.

Считается, что финские политики задумались о выходе из войны уже в начале 1943 года — после триумфальной победы Красной Армии под Сталинградом. А уж после не менее триумфального разгрома гитлеровцев на Курской дуге, с их последующим «бегом к Днепру», к которому РККА подошли уже в сентябре, Тегеранской конференции лидеров «Большой тройки» в Хельсинки, стало понятно — дни Гитлера сочтены. Немедленному заключению мира, пожалуй, мешало лишь то, что можно назвать «синдромом Зеленского». С той лишь разницей, что «кровавый клоун» вот уже 2,5 года с маниакальным упорством добивается «возврата границ 1991 года и выплаты Россией триллионных репараций». А тогдашние финские политики всерьез надеялись сохранить за собой территории в границах 1939 года, потерянные по итогам советско-финской войны 39—40 годов. Тем более что с началом Великой Отечественной войны финны и так и оккупировали. Ну, и надо отдать им должное — совершенно дебильных ожиданий выплаты репараций от будущих победителей, СССР, в Хельсинки не высказывали. Вместо этого надеясь хотя бы избежать необходимости платить репарации самим — за разрушения советских городов и сел, сопровождавшихся гибелью мирного населения. 
Разумеется, об официальных переговорах речь не шла — происходило то, что обычно называется «зондированием почвы». Обычно через посредников в «третьих странах», — например, в Швеции, — через тамошние деловые круги и сотрудников советского посольства в Стокгольме, возглавляемого Александрой Коллонтай. В ходе такого «обмена мнениями» финская сторона грозила Москве готовностью «продолжать войну до последнего финна» в случае невыполнения своих требований, — а советская в ответ лишь пожимала плечами, дескать, воюйте на здоровье. Тем более что особого ущерба не таким уж и многочисленным подразделениям РККА на линии боевого соприкосновения финны и не наносили, — предпочитая вести больше чисто «полицейско-оккупационную активность» на занятых советских территориях. В совместных операциях с Вермахтом не участвовали, ограничиваясь минной блокадой Финского залива, предоставлением своих аэродромов под базы немецкой авиации — и не мешали действиям на Севере 200-тысячной группировки немцев генерала Рендулича. В общем, больше этакие ненапряжные боевые действия в духе вялотекущей «позиционной войны».

***

Перелом наступил летом 1944 года. Вначале 10 июня в качестве еще более убедительного советского аргумента «принуждения к миру» стартовала Выборгско-Петрозаводская наступательная операция. В ходе которой у «горячих финских парней» исчез «территориальный аргумент» к советской стороне — в связи с освобождением от их оккупации большей части территорий Карельского перешейка и Карело-Финской ССР. В третью годовщину начала Великой Отечественной, 22 июня 1944 года, Хельсинки через шведских дипломатов запросил мирные переговоры. Но, в очередной раз получив в ответ прежние советские условия, вновь попытался «встать в позу», объявив их «требованием безоговорочной капитуляции». И даже запросили у Гитлера срочную военную помощь техникой и боеприпасами, — чтобы, как говорят сейчас о политике Киева, «иметь к началу переговоров лучшие исходные позиции».
Но, несмотря на немецкую поддержку и официально декларируемую «готовность к сопротивлению», в руководстве Финляндии понимали, что «их песенка спета». Особенно с учетом высадки союзников в Нормандии и нового гигантского успеха РККА в июле — в ходе операции «Багратион». С освобождением Советской Белоруссии и новым гитлеровским «бегом» — уже к Висле. А тут еще советская авиация в ходе трех рейдов с, — в общей сложности: — 2 тысячами «самолето-вылетов» провела показательную демонстрацию того, что ожидает промышленно-экономические объекты финнов в случае упорства. Пусть пока бомбы и были сброшены лишь в окрестностях столицы, — а не на ее саму. Уже 4 августа в Финляндии сменилась власть. Причем это не носило характер военного переворота, позже объявленного победителями «революцией», — как в Румынии в августе и в Болгарии в сентябре. Со всеми полагающимися атрибутами таких действ — выводом войск в столице из казарм, стрельбой большей или меньшей интенсивности, арестом ключевых фигур прежнего правительства с началом судебного процесса над ними.
Нет, все произошло в рамках мирной конституционной процедуры — действующий президент Рютти подал в отставку, а на его место парламент избрал главнокомандующего армией маршала Маннергейма. В части источников можно встретить мнение, что это, дескать, было сделано финнами, чтобы «сохранить лицо» перед немцами, — да и перед остальным миром тоже. А то как-то неудобно в начале лета выпрашивать у Третьего Рейха срочную военную помощь, обещая за это «непоколебимую стойкость в борьбе с большевиками», — а потом отправлять этот договор в корзину для мусора. Но поскольку договор был секретным, по сути «джентльменским соглашением» между Гитлером и президентом Рютти, — то отставка последнего являлась типа «уважительной причиной» для «политического реверса». Данная гипотеза, конечно, имеет право на существование, — но не более того. Как показывает мировая история, щепетильность в соблюдении международных договоров обычно заканчивается сразу, как только последние становятся невыгодными минимум одной из подписавших сторон. 

***

Думается, куда более важным мотивом смены «первых лиц» финской власти стали именно внутриполитические резоны. Прежний глава государства, Ристо Рютти, был представителем правивших в Финляндии партий крупной буржуазии — и сугубо гражданским человеком. Недаром одним из прежде занимаемых им постов была должность главы Государственного банка страны. Между тем под конец лета 44-го перед правящими финскими элитами встал вопрос радикальной смены курса. Вместо прежнего обещания населению и армии «границ 39 года» (а лучше если с обещанным со стороны Гитлера разрушением Ленинграда — и ликвидацией СССР) — перспектива необходимости заключения мира с бывшей «метрополией» (в период Российской империи). С которой финны воевали за время своей четверть вековой «незалежности» целых 4 раза. 
Причем никаких гарантий, что этот мир будет «справедливым» с финской точки зрения (то есть по принципу «кому должен — всем прощаю») не было никаких. Как говорится, «не до жиру — быть бы живу». Да еще и с прежними союзниками-гитлеровцами пришлось бы не просто рвать отношения, становясь «нейтралами», — а начинать против них полноценные боевые действия. Что, собственно, и было реализовано Маннергеймом в течение сентября — с началом полноценных боевых действий против гитлеровских войск на севере страны уже в октябре. 
С другой стороны, в Финляндии все еще оставалось немало не просто «упоротых патриотов», но и откровенных германофилов. Особенно среди офицерства, — многие представители которого прошли выучку в Третьем Рейхе. Они, в ответ на такую «зраду», могли очень даже запросто поднять мятеж, — поддержать который могла хотя бы та же 200-тысячная «финская» группировка Вермахта под командованием генерала Рандулича. В октябре 44-го схожий сценарий Берлин достаточно успешно реализовал в Будапеште — после чего уже готовый перейти на сторону антигитлеровской коалиции Хорти отрекся от власти, уступив ее махровому нацисту Салаши. После чего венгерская армия воевала на стороне Гитлера практически вплоть до мая 45-го…
Чтобы такой губительный для Финляндии сценарий не смог быть реализован, правящие круги поставили формальным главой государства уже и так неформального лидера, пользующегося колоссальным авторитетом и в армии, и среди «гражданских» — маршала Маннергейма. Который, как опытный профессиональный военный (а как же — он же был до революции генералом Русской армии!), прекрасно понимал, что война проиграна. Но, как настоящий патриот своей страны (а не поставленная из-за рубежа жалкая марионетка образца Зеленского), не хотел ее разрушения в ходе переноса военных действий на финскую территорию. Того же мнения придерживалось и подавляющее большинство представителей финского бизнеса. Подобно их «коллегам» в Германии в 1918 году, — которые тоже предпочли заключить с Антантой пусть и не самый выгодный, — но все же мир вместо «войны до последнего немца». В отличие от Гитлера, считавшего, что если немцы потерпели поражение, — то они недостойны и права на жизнь. Ну, или его современных жалких эпигонов из «великой и незалежной», конечно. Готовых «могилизировать» хоть все свое население, лишь бы насолить «клятым москалям» в угоду Вашингтону и Лондону.

Недаром бывшего главкома ВСУ Залужного, еще осенью прошлого года фактически признавшего неизбежность поражения Украины (без срочной помощи Запада в полтриллиона долларов, во всяком случае), Зеленский снял с поста и отправил послом в Лондон. Туда, где сидят наиболее оголтелые антироссийские ястребы, — много раз срывавшие уже намечающиеся мирные решения по завершению военных действий. Еще бы — авторитет генерала тоже был слишком высок (а потому и опасен для президентствующего клоуна) и в рядах «вийска», и многих рядовых украинцев. Так что при определенных условиях заключенный им мир отнюдь не означал бы крах его политической карьеры. 

***

Как показала история, решение финских элит было абсолютно правильным. И в отношении Маннергейма, — который, сосредоточив в своих руках и военную, и гражданскую власть, сумел предотвратить прогитлеровский переворот и заключить жизненно важный мир с СССР. И в плане дальнейших отношений с нашей страной, — позже получивших в политологии слегка ироничный термин «финляндизация». Под последним в первую очередь подразумевается сохранение за Финляндией ее многопартийной системы и рыночной экономики. Но — при обязательствах однозначного недопущения у себя антисоветских проявлений в политике. Внеблокового статуса, — но с дружественными отношениями с Москвой.
Конечно, осуществлялось все это не только благодаря подписанным на бумаге формальным договорам — и неформальным устным договоренностям. «Базисом» стабильности этой системы являлись два фактора — военно-политический и экономический. То есть финские политики понимали, что их выход за определенные «красные линии» очень быстро приведет к тому, от чего спас их страну в 1944 году маршал Маннергейм сотоварищи — вводу войск Ленинградского военного округа. Однако кроме «кнута» был и «пряник» — хороший и вместительный советский рынок сбыта для финской продукции с многолетними контрактами. То есть то, что в условиях циклически повторяющихся мировых экономических кризисов является «голубой мечтой» любого бизнесмена. Ведь классическая западная рыночная модель решает проблемы спада покупательного спроса через «оптимизацию» штатов предприятий — обычные сокращения персонала на «староязе». Японцы «смягчают пилюлю» для «кадрового костяка» наиболее преданных своим корпорациям рабочих и служащих, — создавая для них систему «пожизненного найма». Компенсируя рыночные колебания за счет фактических «сезонников», которых в кризис и уволить не жалко. А вот работавшие на предприятиях бумажной, мебельной, кораблестроительной промышленности финские рабочие де-факто и так являлись «пожизненно нанятыми» ввиду наличия стабильных советских заказов! Рискуя пополнить «армию безработных» разве что по причине лени, производственного брака или пьянства. 
Однако и с советской стороны преференции в отношении финской промышленности не были какой-то «благотворительностью». Как минимум по причине «палки о двух концах» — беспрецедентных социальных гарантий для тех советских рабочих, кто предпочитал «работать спустя рукава». Уволить которых за тот же брак было просто архисложно. Да и толку — если на каждом столбе висели объявления «требуются, требуются, требуются…» Оттого немалая часть советских «товаров широкого потребления» и заметно проигрывала в качестве с импортом. Зато финская сантехника, мебель, те же холодильники «Rosenlew» (кстати, не только упоминавшиеся героями «культовой» «Кавказской пленницы» в качестве «калыма» за «отличницу, комсомолку, спортсменку», — но и успешно выпускающиеся до сих пор) пользовались в СССР очень большим уважением. Да, формально за них тоже надо было платить валютой. 
Ну, так ведь и финны оплачивали покупаемые в СССР продовольствие, энергоносители, другие товары тоже не за обычные неконвертируемые рубли. А финская армия, кстати, обучаемая советскими инструкторами, вооружалась советской же боевой техникой — отнюдь не бесплатно. Или «условно-платно» — как многие когда-то «дружественные страны», ныне с радостным визгом готовые сдавать хоть за бесценок оставшиеся у них запасы на пополнение ресурсов «укровийска». Взамен же от финских политиков требовалось не так уж и много. Не торговать территорией и собственным населением в качестве «дешевого тарана» против СССР — пусть даже в плане лишь готовности к этому. Как это ныне делают сплошь и рядом множество «маленьких, но гордых» соседей России, из которых «великая и незалежная» лишь самая радикальная, но увы, отнюдь не уникальная в этом ряду. И соответственно, не допускать как минимум массового распространения идей реваншизма, антисоветизма и — исповедующих их политиков. Которые вплоть до распада СССР просто не допускались не просто к власти, — но даже и к борьбе за нее, оставаясь откровенными маргиналами.

***

Конечно, среди части «ультра-патриотов» и тогда, и сейчас нередки были мнения образца «ах, слишком уж милосердно поступил товарищ Сталин с убежденными врагами нашей страны — надо было довести дело с капитуляцией Финляндии до конца». — Интересно заметить, что часто те же люди обычно критикуют того же Сталина за то, что «он присоединил к Советскому Союзу Галичину». Дескать, если бы не это — так и страна бы не развалилась, и бандеровщина на Украине не расцвела бы столь пышным цветом. Так ведь Западная Украина на фоне Финляндии показалась бы скорее всего «Финляндией на минималках»! Что убедительно показала советско-финская война 39—40 годов. Которую РКККА, увы, не без труда, завершила победой. Но сколько ж при этом понесла потерь от финских снайперов-«кукушек», отрядов «шюцкора», внезапно появляющихся из приполярной тайги, нанося чувствительные удары по коммуникациям наступающих советских войск. И 200-тысячную армию Рендулича бы непросто пришлось громить самостоятельно, — но на ее стороне бы выступали остатки финских войск и просто озлобленных на русских финнов-антисоветчиков.
С другой стороны, а чем сама по себе плохой показала себя «финляндизация»? Тем, что финны в НАТО вступили? Ага — почти через 80 лет после заключения перемирия с СССР. В то время как многие другие, вроде бы «классические» союзники, с правившими там коммунистическими и рабочими, дружественными КПСС партиями, время от времени едва не становились злейшими врагами. Хорошо что по отдельности, — а не все вместе. Да и в НАТО они ринулись практически сразу после гибели Союза. Мятежи в ГДР 1953-го, в Венгрии — 1956, Чехословакии — в 1968. Это не считая «особого (ну очень особого!) пути» Югославии, Румынии и Албании. Тогда ж часто проблему приходилось решать с помощью полноценных войсковых операций. Да что там о венграх с чехами говорить — если вопрос «готовы ли вы воевать с Россией?» начал задаваться офицерам украинской армии отнюдь не при Зеленском, Порошенко и даже Ющенко. Но уже при первом министре обороны «незалежной» Морозове. Пошедшему на службу к Кравчуку и получившему за предательство повышение с генерал-майора и комдива авиадивизии — до генерал-полковника и командующего целым «вийском». 
А вот вроде бы «напрасно недобитая» Финляндия достаточно тихонько сидела себе в нейтральном (а фактически — реально дружеском) статусе не только в годы могущества СССР, — но и после его распада… Почти 80 лет — это ж средняя «учетная» продолжительность смены целых 4 поколений! И даже ее нынешняя «НАТОвизация», как представляется, особой трагедией не является. И даже (как это не горько сознавать) — достаточно логично вытекает из текущего хода СВО. До недавнего времени представлявшую собой больше «позиционную войну» с продвижением по 100 метров в сутки. Да, стратегия «войны на истощение» обычно и не предполагает ярких (но одновременно и кровопролитных!) сражений с блестящими победами. Но все-таки финские элиты задумались о заключении мира не в декабре 41-го. Когда министр вооружений Рейха Фриц Тодт доложил Гитлеру: «Мой фюрер, большевики полностью восстановили за Уралом свою оборонную промышленность — мы проиграли эту войну, пора начинать искать пути ее завершения». — Но лишь после реального разгрома прежде считавшегося непобедимым Вермахта под Сталинградом, на Курской дуге, на Украине и в Белоруссии.
А чисто «технически» выйти из НАТО при желании очень несложно. Франция и Греция тому пример — в 1966 и 1974 гг. соответственно. Потом, правда, вернулись… И если финны решат, что им выгоднее оставаться нейтральными, — думается, они так и поступят. Тем более Запад ныне наказывает непокорных союзников не как Гитлер: диверсантами Отто Скорцени в Будапеште 44-го, — а максимум «цветными мятежами». 

Но при наличии хотя бы реально действующего инстинкта самосохранения и понимания сути действительно национальных (а не американских, британских и откровенно глобалистских) интересов подобный фактор однозначно будет играть не самую кардинальную роль. Доказательством чего и служат перипетии заключения мира между СССР и Финляндией — фактически «бескровной революции» в истории последней…