Вожделение на похоронах

Еще раз убедился в собственном скотстве.

Стыдно, конечно, рассказывать об этом, но стыдное нынче вроде как ценится, да и не такое уж это, наверное, стыдное, если сравнивать, например, с творениями наших продвинутых деятелей культуры…

Что же, им можно – а мне нельзя?

В общем, был я на похоронах близкого мне товарища и коллеги. И настолько смерть его меня оглушила, что я даже боялся разрыдаться там, поскольку стал замечать за собой в последнее время, похоже, уже старческую слезливость. Лет 50, наверное, ни разу не плакал, только в детстве, а тут что-то повадился. Какой-нибудь пафосный или сентиментальный сюжетик по телеку увижу, и тут же слеза набегает. Ну, и злюсь, конечно, на себя из-за этого. Тоже мне мужчина!

Так что решил держать себя здесь в руках, не распускать нюни, а еще – не смотреть на покойника… Я вообще считаю, что хоронить надо в закрытом гробу, не выставлять мертвецов напоказ – это и гуманнее, и достойнее… Я лично себя мертвого пиарить не собираюсь.

Поэтому и на своего покойного приятеля даже ни разу не глянул – просто возложил цветочки к его ногам и, не поднимая глаз, отошел…

Встал недалеко от гроба, изображая скорбь, хотя и на самом деле ее чувствовал, окинул мрачным взглядом собравшихся, его близких и углубился в свои мысли. Вспомнил с горечью о наших с ним откровенных беседах за едой в столовой – а теперь ведь и поговорить будет не с кем, все или уже на пенсии, или Бог забрал. Повздыхал о суетности нашей жизни, собственной недолговечности, когда и мне цветочки принесут. Ну и прикинул, что бы мне еще предпринять, поделать – в спорте, в лечении, чтобы как-то укрепить здоровье, продлить эту сучью жизнь…

И тут наконец внимательно посмотрел на его близких, жену, дочь еще достаточно молодую… Помню, покойный говорил мне, что не везет ей в личной жизни, муж оказался пустобрехом, а главное, с двойной ориентацией, осталась одна с сыном...

Женщина, как мне показалось, очень даже ничего, хотя, конечно, не красавица, но сразу бросилась в глаза ее стоячая грудь, не такая большая, но, видно, упругая, крепкая… Ну и я, признаться, вперился в нее, и уже все прочие мысли из головы вылетели. Забыл и о покойнике, и о своих траурных переживаниях, не думал больше ни о какой мирской суете, бренности всего сущего...  Волновала только её грудь.

«Ну какая же ты скотина! – устыдил я себя. – Нашел место для вожделения!?» Но взгляд все равно то и дело устремлялся на эту ее очень уж соблазнительную часть тела.

Тогда, чтобы хоть как-то отвлечься от этого наваждения, глянул осторожно на лицо покойника. Живой, он всегда при встрече со мной расплывался в улыбке, но тут смотрелся непримиримо злым, будто поймал меня на моих позорных сексуальных помыслах.

И, видимо, этот его неприязненный вид остудил меня. Я виновато опустил глаза, и тут вдруг уже опомнилась и взыграла моя задвинутая, разобиженная душа. Я почувствовал, как к горлу подступают слезы и, не сдержавшись, как малец, зарыдал, что, конечно, не прошло мимо присутствующих. Кто-то даже из сердобольных женщин протянул мне платочек. Да и дочка покойного, как я заметил сквозь слезы, тоже сочувственно взглянула на меня. Знала бы она, что еще какие-то минуты назад я так страстно взирал на ее грудь. А может, как раз и знала…

Но теперь я уже был действительно скорбящий. Как говорится, смыл свой грех слезами.