Виктор Правдюк. ЧП в ВКП(б), или «Простая история Сергея Кострикова»

Никита Хрущёв после смерти Сталина всячески старался затоптать мёртвого вождя, наваливая на него все мыслимые и немыслимые преступления.У кровавого тирана земли русской грехов, конечно, хватало. Но и, захватив все приводные ремни власти, Никите Сергеевичу не удалось доказать причастность Сталина к загадочному убийству 1 декабря 1934 года. Очень хотелось, образовывались комиссии, искали везде, допрашивали очевидцев, но ни одного реального факта, говорящего о вине Сталина, разыскать и предъявить миру не удалось… Сталину хватало других грехов… Затем подоспела перестройка, тогда уж совсем перестали искать аргументы, и в зоологическом желании двинуться назад, к ленинским нормам и стилю, на всех заборах прописали, что Сталин безусловно убил Кирова, да так ловко, что никаких следов не осталось. Искать ничего и не нужно, потому что и так ясно. Сегодня, когда многим нашим гражданам ясно другое, – что Ленин более жесток, чем Сталин, неизмеримо страшнее и подлее Сталина, – можно снять с глаз многолетние шоры и объективно рассмотреть убийство Сергея Кострикова, который одновременно и Сергей Миронович Киров, лидер ленинградских большевиков.

Впрочем, по отношению к русскому народу, русской истории и русским традициям все они были подонки, мерзавцы и палачи: Ленин и Сталин, Свердлов и Дзержинский, Троцкий и Каганович, Киров и ещё легион бесов-интернационалистов. Это, так сказать, фундаментальное и реальное представление о действительной истории XX века, а теперь займёмся деталями…

1 декабря 1934 года член Политбюро ЦК ВКП(б) и первый секретарь Ленинградского губкома Киров работал дома – в квартире на проспекте Красных Зорь. Вечером ему предстоял доклад на партийном активе в Таврическом дворце, который тогда носил имя Моисея Урицкого, лидера петроградских чекистов, убийцы первых послеоктябрьских месяцев, страдавшего невероятной бледностью кожи. На рабочем столе Кирова лежала раскрытая на 14-й странице переведённая на русский язык и изданная для высокой партийной номенклатуры книга Гитлера «Моя борьба». Сергею Мироновичу уже слышались бурные аплодисменты и единодушное вставание партийного актива. Он стал разбирать бумаги с тезисами доклада и вдруг обнаружил, что листок с цифрами промышленного прироста остался в его кабинете в Смольном. Подчеркнём, это очень важно: в этот день, 1 декабря, Киров не собирался быть в Смольном. И если бы существовал план его убийства, он предусматривал бы что-либо иное. Была же возможность позвонить его секретарям – и через полчаса недостающие сведения привезли бы ему домой… Я думаю, что приезд Кирова в Смольный был связан прежде всего с желанием повидать Мильду Драуле… И к Смольному он подъехал не к северному входу, где для него был особый подъезд, а к центральному и по главной лестнице поднялся на третий этаж… Киров не спеша шествовал в свой кабинет по коридору с красной ковровой дорожкой и деревянными панелями, и здесь его затылок увидел Леонид Васильевич Николаев, 1904 года рождения, член ВКП(б), человек ещё более низкого роста (всего 150 сантиметров). Чувства ненависти и ревности захлестнули Николаева, он вынул из внутреннего кармана наган и с нескольких метров выстрелил в широкий затылок вождя. Сергей Миронович Киров был убит наповал. А его убийца выстрелил ещё раз в потолок, упал на пол и забился в истерике. На первых допросах убийца говорил о личном мщении Кирову за поруганную честь и расстройство личной жизни… Стоит сказать сразу и о том,что наган Николаев носил на вполне законных основаниях, ежегодно продлевая своё право на ношение оружия. А получил он оружие в личное пользование, когда в Лужском районе проводил насильственную коллективизацию и вместе с чекистами «ходил на косьбу», как называли они свои подвиги против беззащитных русских крестьян…

Пожалуй, кроме личной мести ревнивого мужа стоит назвать ещё одну версию гибели Кирова. О будто бы самостоятельных действиях и интриге карательных органов, то есть о том, что ЧК-ГПУ-ОГПУ вёл свою самостоятельную подпольную линию в политических разборках начала 30-х годов. Но после смерти Дзержинского и болезни его главного соратника Менжинского в карательных органах уже не было людей, хотя бы в малой степени определявших государственную политику. Ягода, Агранов, потом Ежов были обычными шестерёнками в механизме Хозяина. Диктатура Сталина была абсолютной, захват власти произошёл после битвы Ивановичей и Давидовичей на XIV съезде ВКП(б), а год великого перелома не просто упрочил лидерство вождя мирового пролетариата, но и сделал его власть бесповоротной и единоличной. К 17 году революции – в 1934-м – она начала закономерно поедать/уничтожать сама себя. Убийство Кирова не было ни подготовлено, ни осуществлено врагами революции, это было знаменательным событием самоистребления одних революционеров другими революционерами, ещё более мерзкими и жестокими. Во-первых, убийца Кирова был типичным революционером, а не уголовником. Во-вторых, он был неудачником и ревнивым мужем и имел на этой почве основательные претензии к Сергею Мироновичу. Быть убитым из ревности, на почве ухаживания/обхаживания чужой жены, – это, как нетрудно догадаться, самая невыгодная и даже позорная смерть для такого плакатного пламенного большевика, каким был Киров. Этому необходимо было энергично противодействовать, и товарищ Сталин, не склонный путешествовать, немедленно выехал переживать в Ленинград, где лично принял участие в следствии и первых допросах причастных к этому случайному убийству лиц. Под руководством вождя убийству ленинградского лидера немедленно был придан глубокий политический смысл, и такой глубокий, что до самой смерти Сталина в марте 1953 года в стране острейшей классовой борьбы арестовывали и расстреливали причастных к убийству Кострикова/Кирова. Можно было подумать, что по всему необъятному Советскому Союзу расползлись убийцы, которые охотились за Сергеем Мироновичем…

В Большой Советской Энциклопедии, в 21-м томе, абзац об убийстве написан словно под гром барабанов при казнях 30-х годов: «Киров был злодейски убит троцкистским выродком, агентом империалистической разведки, членом контрреволюционной зиновьевской подпольной группы, по прямому заданию врагов народа – Троцкого, Зиновьева и Каменева».

Какая густая ложь! После работы комиссий и многочисленных добровольцев, страстно желавших видеть Сталина в роли организатора убийства в Смольном, с этой версией тоже придётся расстаться, потому что ни одного документа, ни одного факта не найдено. И пора уже в этом деле реабилитировать товарища Сталина. Более преданного Сталину человека, чем Киров, во всей партии не найдётся. К тому же, устраняя претендентов на абсолютную власть, Сталин никогда не допускал такой топорной импровизации и случайности, как это произошло в Смольном…

В конце декабря 1934 года в балетной труппе Мариинского театра были арестованы две знакомые Сергея Мироновича, молодые и перспективные артистки: Аня и Людмила (точнее написать не могу, их родственники возражают). Девушки подверглись репрессиям «за распространение враждебных слухов». Далее их дела теряются во мгле секретности. Но если мы заговорили о секретах, то давайте подумаем, что же было самым секретным в коммунистическом государстве 20–30-х годов, существовавшем в обстановке сугубой секретности?

Что было самым-самым закрытым?

Деятельность карательных органов? О ней время от времени печатали отчёты.

Конструкторские разработки и новая военная техника? Но она могла быть секретом только до поступления на вооружение армии.

Самой секретной была личная жизнь крупных партийных руководителей. Вот о ней в Стране Советов действительно ни гу-гу… Это были сверхсекреты: роман Ленина с Инессой Арманд, уход из жизни Надежды Аллилуевой, а также то, что советские вожди, почти все, встав у власти, расстались со своими прежними жёнами и переженились на молоденьких еврейках. Возникла даже стандартная шутка, что еврейская жена является пропуском в Кремль. Ничего не было известно и о заседаниях Политбюро, на которых прорабатывали старика Калинина и Булганина за то, что они за кулисами Большого театра не давали проходу и выходу на сцену молоденьким танцовщицам… Надо отдать должное Кирову, который не отказался от своей жены, несмотря на её психиатрические недуги и недееспособность. Но романы с другими дамами Киров вполне допускал. И, чтобы не выходить за границы приличий, скажем, что один из любовных романов и стал причиной гибели лидера ленинградских большевиков и верного сталинца.

О какой поруганной чести и разрушенной семье мог говорить Леонид Николаев на первых допросах? Следуя логике, речь шла об отношениях Кирова с женой Николаева – красивой белокурой Мильдой Драуле. Мильда работала в Смольном и в других партийных и советских учреждениях. В последние годы её летний отпуск всегда совпадал с отпуском Сергея Мироновича. Знакомство Драуле с Кировым очевидно, их любовный роман проецируется в этой нелогичной трагедии без особых усилий. Нетрудно догадаться, что некоторые партийные деятели и тогда знали об этом – например, Орджоникидзе, который устраивал Мильду Драуле на работу в филиале Наркомтяжмаша в Ленинграде (вероятно, по просьбе своего близкого друга Кирова). В этой истории Сергей Миронович, не бросивший больную жену и тайно любивший другую женщину, может быть, выглядит гораздо более человечным, чем в своих длинных и трескучих речах.

По-другому в этой личной истории выглядит и убийство основного охранника Кирова чекиста Михаила Борисова. Существуют два варианта гибели Борисова: по первому из них, Борисова везли из тюрьмы «Кресты» в Большой Дом на Литейном проспекте в грузовой машине, на мосту чекисты умышленно направили грузовик в поребрик и во время удара убили Борисова, инсценировав автокатастрофу. Во втором варианте Борисов был убит в «Крестах», а в автопроисшествии участвовал уже его бездыханный труп. Второе предположение точнее, легче исполнимо. Но зачем было спешно убивать Борисова? Потому что охранник Борисов был доверенным лицом Кирова и участвовал во всех ночных прогулках ленинградского вождя, что было серьёзным нарушением положения об охране партийных лидеров: во всякие «гости» полагалось ходить в сопровождении пятерых охранников; таким образом, само земное существование Борисова разрушало навязанную версию о троцкистско-зиновьевских убийцах, иностранных разведках и происках агентов империализма.

Мы уже называли очевидные факты, говорящие прежде всего о случайном, неорганизованном характере убийства в Смольном. К этому надо добавить и личные качества убийцы Леонида Николаева. Болезненно-мнительный волею судьбы муж красавицы Мильды Драуле, страдающий нервными припадками, легковозбудимый, догадывающийся о неверности жены, но пользующийся выгодами фаворитизма при поисках удобной для него работы. Многое могли бы прояснить допросы Мильды: она была арестована одной из первых вместе с её сестрой и затем обе расстреляны, но все архивы уже давно подчищены, и с этой стороны мы уже ничего не узнаем.

Очередная вспышка-припадок ревнивого мужа разрешилась в тот момент, когда Леонид Николаев неожиданно (ведь по распорядку дня Кирова его появление в Смольном 1 декабря действительно неожиданно) увидел впереди себя плотный затылок ненавидимого им человека. Какая разница: Киров это был или не Киров?..

Но разница, конечно, была. Уже на следующий день страна поняла эту разницу. Сталин в очередной раз с громадной пользой для себя использовал случайный трагический эпизод в Смольном. Для расправы с оппозицией и для расстрелов «бывших людей», к которым причислялись офицеры Императорской армии, священники, дворяне и просто инакомыслящие.

5 декабря 1934 года в газетах печатается постановление. Историки установили, что написал его лично товарищ Сталин, и очень оперативно написал – уже 1 декабря: «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик». Постановление содержало всего пять пунктов. «1. Следствие по этим делам заканчивать в срок не более десяти дней.

2. Обвинительное заключение вручать обвинённым за одни сутки до рассмотрения дела в суде.

3. Дела слушать без участия сторон.

4. Кассационного обжалования приговоров, как и подачи ходатайств о помиловании, не допускать.

5. Приговор к высшей мере наказания приводить в исполнение по вынесению приговора».

Погибли тысячи неповинных людей, будто бы по всей стране готовивших убийство Кирова. Автор просмотрел советские газеты за декабрь 1934 года. В них печатались списки убитых по ускоренному судопроизводству. Но ведь и ускоренного не было, убивали подряд – и всё. Печатались длинные списки по каждому городу и губернии. Убивали в основном русских людей: по Ленинграду «расстрелять Клочкова, Фадеева, Антонова, Стоянова, Хлусова Михаила Ивановича, Комарова Николая Сергеевича» и многих других. По Москве «расстрелять Строганова Степана Сергеевича, Васильева Павла Владимировича, Булыгину Зинаиду Георгиевну» и многих других.

Слово «Киров» и, например, слово «гильотина» одинаково значимы для своих периодов истории. То,что понимали под словом «гильотина» в конце XVIII века во Франции, при слове «Киров» значило примерно то же в 30-е и 40-е годы антирусского XX века. Мёртвый Киров играл большое значение во внутрипартийной большевистской борьбе за власть. Шаг в сторону в рядах ВКП(б) – и шагнувший оказывался среди убийц и пособников убийства этой «светлой личности». Навьи чары Кирова простирались до начала 50-х годов. Потом в 1957 году вышел сборник речей и докладов Сергея Мироновича – и мыльный сталинский пузырь лопнул: в увесистой книге не было ни одной собственной мысли. Все речи оратора и трибуна годилась только для произнесения тостов на большевицких застольях и здравиц в юбилейные и праздничные дни. Постепенно выяснялось, что весь Киров был создан Сталиным за две недели траурных декабрьских дней. В партии Кирова звали «грубый сатрап» – именно таким Сергей Миронович был при расказачивании на Тереке и в Астрахани, при кровавом подавлении рабочего восстания в Астрахани, при проведении в Ленинграде операции «Бывшие люди». Да и не Киров он был – его настоящая фамилия Костриков, и при этой негрозной фамилии заслонялся он псевдонимом, как почти все они: Ульянов и Бронштейн, Гольдштейн и Апфельбаум, Джугашвили и Бриллиант, Скрябин и Розенфельд…

Тогда убивали многих замечательных русских людей. Сотнями и тысячами. И только иногда кировых.