Софья Омирова. Стамуха Колчака-Полярного

150 лет назад, 16 ноября 1874 года родился военный и политический деятель, учёный-океанограф, полярный исследователь, флотоводец, руководитель Белого движения, Верховный правитель и Верховный Главнокомандующий русской армией А.В. Колчак. 

«Сила не в силе — сила в любви!»

…счастливее всех высокоодарённые люди, сознающие в себе способность
оздавать серьёзные, великие и связанные общей мыслью труды. Шопенгауэр

В Арктике потерять жизнь легче,
 чем потерять монету из дырявого кармана. Нансен

К слову, нам неведомо, о чём шла задушевная беседа Президента РФ в гостях у А. Солженицина в 2000 году. О судьбах мира, державы… о межконтинентальном кризисе или глобальном потеплении, не суть.

​

Примечательно то, что несколько скупых кадров о той встрече в троице-лыковской библиотеке Александра Исаевича, пущенные телеканалами в эфир, запечатлели портреты Столыпина и Колчака. Которые восхищённо показывал В. Путину нобелевский лауреат, называя их, — и неспроста: «Самыми великими деятелями России»! О жизни одного, ни в коей мере не помышлявшего о предназначении политика. А грезившего исключительно дальними странствиями и тайным уединением в тиши кабинета над картами открытых земель, наш рассказ…
*
Колчак пишет «дорогой Соничке» в октябре 1919 г.:

«…моя цель первая и основная — стереть большевизм и всё с ним связанное с лица России, истребить и уничтожить его. В сущности говоря, что я делаю, подчиняется этому положению. Я не задаюсь решить вопроса о всём том, что должно последовать за выполнением первой задачи; конечно, я думаю об этом и намечаю известные операционные направления, но в отношении программы я подражаю Суворову перед Итальянским походом и, перефразируя его ответ гофкригсрату, говорю: "Я начну с уничтожения большевизма, а дальше как будет угодно Господу Богу!" Вот и всё. Таким образом, я прошу тебя всегда руководствоваться этими положениями в отношении меня».

Рвутся с грохотом снаряды,
И вдали огонь блестит,
И достойного награды
Адмирала Бог хранит.

…Снова грозно над волнами
Вьётся гордый Русский флаг:
Так расправился с врагами
Славный адмирал Колчак.
Поручик Ключарёв. 1919 г.

Она ждала его из чудовищно затянувшейся служебной командировки 1917-го. Ждала из бесконечных полярных экспедиций. Она ждала его с войны. Ждала из японского плена… Она честно несла нелёгкий свой крест офицерской жены. Переезды с места на место. Чужие квартиры, болезни детей, бегство из-под обстрела. Соломенное вдовство и вечный страх за супруга — вернётся ли из похода?.. И не причиталось ей никаких государевых наград и почестей. Муж получал ордена и боевые награды. А она… ставила кресты на могилах дочерей.

И пробуравлены ледяными ветрами,
И вглубь расщеплены безмолвной жизнью льдов,
Они ютят в себе скромнейших из сынов
Твоих, о родина, богатая сынами.
К. Случевский. Именем которого будущий главком назвал оконечность о-ва «Колчака». 

«Разве нет задач более неотложных, более близких, требующих меньше затраты сил нравственных и физических, чем исследования безлюдных мёртвых неприглядных областей вечного снега? …Нужно ли оправдывать личные жертвы, приносимые людьми ради идеи: расширить круг человеческих знаний, стать властелином Земли… Всё это выказывает готовность переносить лишения, даже рисковать своей жизнью, служит порукою тому, что общество, воспитавшее в своей среде такой энтузиазм, еще юно, бодро, мужественно». (Участник русско-турецкой войны географ Ф. Врангель. В его честь назван огромный о-в в Чукотском море.)

А вот ещё одна цитата, менее возвышенная, чем у Врангеля. Сокровенная, приземлённая. От жены А. Колчака Софьи Фёдоровны (1915):

«За кем ты ухаживал в Ревеле на вечере? Удивительный человек: не может жить без дам в отсутствие жены! Надеюсь, что о существовании последней ты ещё не забыл… Подари мне то, что тебе самому нравится, но только не Мольтке¹, т.к. этот немец мне порядочно надоел одним своим видом… Ну, да Бог с ним, когда-нибудь оболью его керосином и подожгу (в случае войны с Германией)… А что, Сашенька, не поступить ли тебе в Академию? Или ты уже бесповоротно решил, что без неё обойдёшься? Тогда надо хоть на профессора защитить диссертацию… А в Чёрное море не хочешь? Всё же я мечтаю, что там ты будешь командовать судном первого ранга».

Невзирая на запущенный уже бракоразводный процесс и предрешённую на «небесах»² связь адмирала с Анной Тимирёвой, — в центре душевного мира Софии Колчак обретался их с адмиралом сын. Вся остальная вселенная расходилась от него кругами, втягивая в себя детские вещи, игрушки, лекарства, дамские шляпки, дачные приюты и казённые квартиры. Наконец, миноносец мужа, его ремонты и кампании, думские дела, российские проблемы, политические события. Войну. Мир. Долгожданную почту. Всё это наполняло её послания нежностью и печалью. И заканчивались они как правило фразами от неизменного «дорогой мой Сашенька!» — до прощальных слов «любящая тебя Соня». И то было единственным его «движимым имуществом», которое пытались выискать вслед за кончиной Верховного недоброжелатели-доносители.
Нечастые конверты с ровными жениными строчками и детскими каракулями Колчак нежно берёг и хранил. …Затем их тщательно хранили чекисты в засекреченных нетленных папках. Навязанная в конце 1890-х отцом невеста не вызвала у Колчака отторжения. Наоборот, она оказалась именно такой невестой, потом женой, — непогрешимой и терпеливой, — какой подобает быть супруге вечно отсутствующего по не всегда зависящим от него причинам моряка, полярника, военного. Притом беззаветно преданного родине.
— Сам-то не очень спешил! — пенял Александр, неслучайно намекая Василию Ивановичу на его женитьбу в тридцать с лишним лет.
— Не надо повторять ошибки отцов… — парировал старший Колчак, настаивая на знакомстве. 

Вступление

«Десять дней я занимался политикой и чувствую к ней глубокое отвращение, ибо моя политика — повиновение власти, которая может повелевать мною». А. Колчак. Март, 1917

Сразу оговоримся — есть предвзятое мнение о Колчаке как о нереабилитированном военном преступнике. Его сравнивают с Маннергеймом³, также раздвоившим судьбу надвое — до революции и после. И звучит неоправданное сожаление, что подобным личностям пытаются установить памятные доски, знаки почтения и т.д. Мол, в стране нет ни одного закона, который запрещает устанавливать памятники военным преступникам. «Вообще нигде такого не прописано. Этим и пользуются!» — заявляют СМИ⁴. Не забыв и то, что в войсках Колчака открыто работали десятки секретарей Ассоциации молодых христиан — Young Men’s Christian Association — YMCA. 
Секретари — это профессиональные идеологи (экуменисты-провокаторы, вплоть до масонства, как тогда считалось, — авт.) из разных стран, главным образом из США. Одетые в униформу, символ которой — перевёрнутый треугольник. YMCA развернула свою работу практически на всём протяжении Транссибирской магистрали. Некоторые секретари Ассоциации прибыли в Сибирь с эшелонами Чехословацкого корпуса, бывшего ядром Белого движения в Сибири. Данный факт тоже, естественно, порицается⁵.
Невольно хочется спросить «правдорубцев»: «А кто однозначен: Сталин, Молотов, Ворошилов, Троцкий?» — И что сейчас, сносить под чисту́ю Кремлёвскую стену с захоронениями? Это давно уже история. Наша задача — чтить её, знать и изучать. Не осуждать и клеймить. А изучать, повторюсь, и делать выводы, выводы, выводы… И ежели некий человек, — уверенно считавший Ленина и его окружение агентурой германского Большого Генерального штаба, — часть своей недолгой жизни посвятил служению отечеству, мы обязаны отдать ему за это должное. Ежели совершил преступления, по чьему-то мнению (воевал с красными, к примеру), — надо сказать и об этом. Но не как прокуроры и прокура́торы, — а как сыновья, дети большой отчизны, — уважающие, чтящие её историю, трагедии и беды, великие победы и грандиозные достижения. 
Порицая всех и вся напропалую, можно скатиться (и уже скатываемся!) до суда над Петром I, Иваном Грозным, князем Владимиром. Или наизворот — до попыток реабилитации князя Курбского или царевны Софьи. Да и более того, всех ныне обсуждаемых (и осуждаемых, впрочем, так же как восхваляемых!) приснопамятных викингов из одноимённого блокбастера А. Кравчука можно запросто припечатать к расстрельному столбу, нет?.. Обвинить фильм, подать в суд на режиссёра. Сварганить иск на викингов, да и на актёров, их сыгравших. Но отвлеклись…
Тем паче что текст наш, в общем-то, не о политико-социальных явлениях. А о Любви с большой буквы: к своей земле, морю, к Арктике, — окружённой суровым неприступным Ледовитым океаном. О любви к женщине. Два слова о внешности «этого вспыльчивого идеалиста, полярного мечтателя и жизненного младенца» — из дневниковых⁶ заметок барона А. Будберга об омском периоде: 

«Несомненно, очень нервный, порывистый, но искренний человек; острые и неглупые глаза, в губах что-то горькое и странное. Важности никакой; напротив — озабоченность, подавленность ответственностью и иногда бурный протест против происходящего. <…> …жалко смотреть на несчастного адмирала, помыкаемого разными советчиками и докладчиками. Он жадно ищет лучшего решения, но своего у него нет. И он болтается по воле тех, кто сумел приобрести его доверие… Жалко адмирала, когда ему приходится докладывать тяжёлую и грозную правду: он то вспыхивает негодованием, гремит и требует действия, то как-то тухнет, то закипает и грозит всех расстрелять, то никнет и жалуется на отсутствие дельных людей, честных помощников…» 

А вот характеристика 1897 года от капитана 1-го ранга, позднее адмирала Г. Цывинского, командующего парусно-винтовым клипером «Крейсер», сразу же обратившего внимание на вновь прибывшего толкового и широко эрудированного мичмана А. Колчака:

«…это был необычайно способный, знающий и талантливый офицер. Он обладал редкой памятью, владел прекрасно тремя европейскими языками, знал хорошо лоции всех морей, знал историю всех почти европейских фортов и морских сражений. Служил на крейсере младшим штурманом до возвращения в Кронштадт в 1899 г.».

Между этими двумя оценками 20 с небольшим лет… Напряжённых, насыщенных, живых и монолитных. По обыкновению замалчивается тот факт, что, будучи Верховным правителем России, Колчак единолично принял решение отказаться от власти. И последним его отчаянным поступком было спасение золотого запаса страны, который он, в семи эшелонах с бронепоездом, взялся сопровождать через Сибирь. Что трагически закончилось 7 февраля 1920 года. Но мы не об окончании пути главкома, а начале… 

О самом начале...

Героическом, блестящем и, — согласимся, — с ушедшим, увы, в мир иной (2007 г.) крупным специалистом-океанологом, ведущим научным сотрудником института истории естествознания и техники Валерием Васильевичем Синюковым: начале довольно-таки малоизученном. А ведь полярным исследованиям Колчак посвятил полтора десятилетия своей жизни — тогда как политическим «играм» в его судьбе отведён всего год с четвертью. 
Вообще А. В. Колчак — фигура многогранная и цельная. В каком-то смысле — фигура огромного масштаба. В каком-то — недооценённая. Относящийся к революционно-демократическим преобразованиям двойственно, не имея политического опыта, Колчак принял Февраль, но отверг Октябрь. Хотя, истово ненавидя коммунистов, в отношении террора, «жёсткой руки» и военной диктатуры вполне схож с Лениным. Непрестанно и непреложно заботясь о сохранении боеспособности армии и флота(!): в отношении глобальной стратегии он был негибок. Он был талантливый, и даже гениальный, — тактик! Несмотря на довольно настойчивое приглашение Морской академии США, Колчак не тормознул в Америке, вернувшись на родину, в пылающую Россию — главой Белого движения. 

«Я — моряк, партийными программами не интересуюсь. Знаю, что у нас во флоте, среди матросов, есть две партии: социалистов-революционеров и социал-демократов. Видел их прокламации. В чём разница — не разбираюсь, но предпочитаю социалистов-революционеров, так как они — патриоты. Социал-демократы же не любят Отечества, и кроме того, среди них очень много жидов...» — недоумённо вспоминал слова Колчака о положении в войсках патриарх социал-демократии Г. Плеханов: «Наверно, дельный адмирал. Только уж очень слаб в политике...» — резюмировал Георгий Валентинович, недавно возвратившийся в Россию из изгнания (1917). 

Участник трёх войн (русско-японской, империалистической и гражданской), офицер, учёный-естествоиспытатель, Колчак в первую очередь — человек долга и чести. Государственные интересы (учитывая эпоху, интересы, разумеется, имперские, милитаристские) для коего превыше всего. Ведь даже потомки упомянутых викингов и норманнов не решались на столь отважные путешествия, какие пришлись на долю А. В. Колчака! — отмечал известнейший палеонтолог академик Ф. Чернышёв (1856—1914). Знающий условия работы в северных широтах не понаслышке.
Арктические изыскания Колчак начал в двадцать пять лет, — окончив Морской корпус. За немалые в них успехи, а также за Спасательную экспедицию партии барона Толля (1903), названную позже «важным географическим подвигом», Императорское русское географическое общество присудило лейтенанту А. Колчаку высшую награду: Константиновскую медаль. Полученную из рук выдающегося географа П. П. Семёнова-Тян-Шаньского. Незадолго до того (1896) вручённую будущему нобелеату Ф. Нансену за исследования Северного Ледовитого океана.

Земля Санникова

Без данного похода не было бы Колчака, во всяком случае такого, каким он вошёл в историю… Именно после этого трагического путешествия Александр Васильевич приобрёл постоянные страшные ревматические боли суставов⁷, связанные с длительным нахождением в холодной среде, ледяной воде etc. Всю жизнь тщетно борясь с недугом, — стараясь забыть, отвлечься. Но кстати, — что ярко говорит о его характере, — однажды провалившись сквозь трещину в море, он жалел не об обширном обморожении, а о потере единственного имеющегося в упряжке анероида — для измерения высоты ледников. 

«В упряжке Толля в качестве передовых вожаков были его любимая собака Туркан и любимая собака Колчака Печать. Турканом якуты называют птицу гагу. Самец гаги имеет брачный наряд, напоминающий чёрный плащ с белым воротником на груди. Такое прекрасное оперение, сверкающий оранжевый бугорок на клюве, зелёные круглые, как яблоко, щёки — всё это представляет изумительное зрелище. 
Собака Туркан и была названа в Усть-Янске именем этой птицы благодаря своей чёрной спине, белым шее и груди. Туркан принадлежал к числу сильнейших и красивейших ездовых усть-янских собак. 
Другая собака — Печать — хорошо слушала команду и сильно тянула. Во второй паре были Соколка и Шахмат, в третьей — Ласка и Крошка. Нарты Колчака в первой паре тянули Серган и его тёзка Чёрный Серган, во второй паре — Туркан-второй и Собака. В третьей паре шли Леска и умная и крепкая собака Деничка». (Из книги В. Синюкова «Колчак».)

За Землёй Санникова гонялись и русские, и канадцы, и американцы… Наверное, не сыскать в Петербурге свежеиспечённых морских офицеров, не мечтавших умчать на быстром барке в неведомую даль — на поиски легендарного материка-призрака! — загадочного, недоступного. К тому же вот уже почти 100 лет ускользающего от исследователей. Однажды, — на одном из выпускных собраний Морского корпуса, — император Александр III, крайне благоволящий к изыскателям, то ли в шутку, то ли всерьёз обнадёжил смельчаков-первопроходцев: «Кто откроет эту землю-невидимку, тому и принадлежать будет. Дерзайте, мичмана́!» — И «мичмана́», став лейтенантами, дерзали… Лейтенанты Коломейцев и Матисен, лейтенант Колчак, лейтенант Брусилов, старший лейтенант Седов…
И вот, в звенящем сиренью мае 1900 года, на Неве у набережной Васильевского острова второй офицер лейтенант флота Александр Васильевич Колчак, гидролог и топограф, недавний выпускник вышеуказанного учебного корпуса, до сих пор не верящий в несбыточное счастье уйти в Арктику, пришвартовал пахнущую свежей краской — новенькую «как с иголочки» — шхуну «Заря». Полностью переделанную для трудного путешествия. (Без ледовых подкреплений, деревянную, немагнитную, что очень влияет на ориентирование, — авт.) С Русской полярной экспедицией на борту — под патронажем известнейшего геолога — барона Э. Толля. Под непосредственным командованием лейтенанта флота Российского — Николая Коломейцева. Личный состав утверждён Президентом императорской академии наук Великим князем Константином Константиновичем. Благословлён Высоким посещением шхуны Венценосным Вождём Государства Российского императором Николаем II. Доходило до смешного…

Преподаватель физики, кандидат наук Фридрих Зееберг — астроном и магнитолог — попросил Великого князя взять его хотя бы кочегаром, если на корабль нет другой вакансии! Учитывая рекомендации директора Пулковской обсерватории академика Баклунда и проф. Юрьевского университета Левицкого, Зееберга включили в научную группу. (Математик Ф. Г. Зееберг вместе с доблестными спутниками — бароном Э. Толлем, якутами Н. Протодьяконовым по прозвищу Омук и В. Гороховым по прозвищу Чичак — погиб во время поисков Земли Санникова в 1902 г. О чём уведомляет мемориальная доска от Академия наук СССР на станции о-ва Котельный. С подписью при установке: «Якутская АССР. Лето, 1928 г.») 

— Если я когда-нибудь открою остров, назову его вашим именем, — расставаясь, прошептал Колчак на ушко своей невесте Софье. С которой его познакомил неуёмный отец Василий Иванович. Высмотревший и «вычисливший» её по земляческим каналам. Невзирая на Сашино сопротивление. Омирова — статная, утончённо-красивая, не в меру серьёзная девушка, дочь покойного предводителя каменец-подольской Казённой палаты. Круглая сирота, она зарабатывала на жизнь домашней учительницей. Вела себя уверенно и наравне — живо, эмоционально. Относясь с элегантным юмором и неприкрытым интересом к неведомому и опасному миру морских скитаний.

И много лет прошло
Томительных и скучных.
И вот в тиши ночной 
Твой голос слышу вновь.
И веет, как тогда, 
Во вздохах этих звучных,
Что ты одна — вся жизнь, 
Что ты одна — любовь…

Этим фетовским строкам, переложенным на музыку романса, Колчак внимал в минуты отдыха на «Заре». По невиданной доселе европейской новинке — фонографу, — привезённому на корабль Толлем из родного Ревеля. Замуровавшись в тесной каютке, — за крохотным откидным столиком и с листком почтовой бумаги, — он быстро, не выбирая слов, писал Софье: «Прошло два месяца, как я уехал от Вас, моя бесконечно дорогая, и так жива передо мной вся картина нашей встречи. Так мучительно и больно, как будто это было вчера, на душе…»⁸

Прошёл год...

Шхуна стоит на зимовке⁹ в Таймырской губе.

Один из выступов суши на п-ве Таймыр уже назван Толлем именем А. Колчака. В благодарность за его беспримерное научное подвижничество. Позади — первый этап по обустройству партии в устье Лены. В следующую зимовку 1902-го предполагалась высадка десанта на о-ве Котельный и далее — собственно закрепление на Земле Санникова. Пока туда не высадились скандинавы либо посланники новоизбранного (1901) Президента США республиканца Теодора Рузвельта по прозвищу «разрушитель трестов». Тем более предыдущий, — застреленный «бешеным» анархистом президент Мак-Кинли, — нацелил внешнюю политику US сугубо на Восток и на Север: оккупация, аннексия, протекционизм. Есть одна причина, о которой широкой публике не сообщали. 
Ещё американский полярный исследователь Дж. Делонг обнаружил на острове Беннетта бурый уголь. Барон Толль, в свою очередь, считал, что третичные угленосные пласты о-ва Новая Сибирь простираются до Беннетта и дальше — вплоть до гипотетической Земли Санникова. Этот фактор очень важен с геостратегической точки зрения: суда, идущие из Архангельска во Владивосток Северным морским путём, могли бы пополнять запасы угля в середине долгого пути. А военные корабли получали бы возможность огибать Чукотку и достигать Владивостокского порта не вокруг Африки, а кратчайшим и практически внутренним российским путём. У американцев тоже имелись планы и на уголь, и на морской путь…

*

Отвлекшись добавим, что провидческий смысл той экспедиции стал ясен не менее чем через 100 лет. То была кампания стратегической важности! Она проводилась скорее в интересах Военно-морского флота, нежели в интересах Академии наук. Да, учёные искали Землю Санникова. Но искали также и залежи каменного угля для того чтобы кораблям, переходящим с запада на Восток, из Мурманска и Архангельска на Камчатку и во Владивосток, было чем заправлять свои бункеры на полдороге. Правда, к тому времени, когда такие походы стали проводиться, транспорту уже не требовался уголь, — а жидкое топливо соляр. 
Но — гидрограф Колчак и его сотоварищи — весьма основательно проштудировали арктический покров: движение льдов, толщину, природу образования, плотность. Изучали столь скрупулёзно, будто наперёд знали, что именно ледяной панцирь Северного океана станет последним щитом России. Потому что крайний рубеж обороны, прибежище подводных ракетодромов, атомных крейсеров с баллистическими ракетами в шахтах — мощные паковые льды. Под которыми сверхсложная и сверхсекретная техника сохраняет неуязвимость.
Сквозь толщу паковых льдов — ледяной щит России! — не проникают поисковые электронно-лазерные системы обнаружения. Не проложены кабели для донных гидрофонов. На том виртуальном щите, обильно политом русской кровью, огромными буквами выгравированы фамилии полярников, пришедших сюда на «Заре» в 1901 году. А на открытых и описанных в увертюре XX в. Яковом Санниковым (внуком того Санникова) о-вах Столбовом и Фаддеевском стоят станции навигации ГЛОНАСС и GPS. 

*

Колчак с Толлем и двумя каюрами в это время совершают множественные санные поездки — уточняют карты, проводят топографические съёмки. Наносят высоты, делают географические привязки. Выйдя в конце апреля 1901 в один из санных походов, они вскоре поняли, что не рассчитали полностью силы. И продуктовые запасы к тому же. Отправив каюров с одними нартами обратно на «Зарю», двинули дальше, к мысу Инклинаторный. («Инклинатор» — прибор, служащий для измерения величины наклонения силы земного магнетизма, — авт.) Колчаку хотелось достигнуть самой северной точки Сибири — мыса Челюскин. Оттуда уже вернуться на зимовку. Провизии не хватало — собаки постепенно оголодали. Оттого приходилось чрезвычайно экономить. Ночью усть-янские ездовые, пусть и необычайно по натуре крепкие, вовсе отказывались двигаться дальше, особенно если предстоял подъём в гору: «Леска в пути поедала помёт передовых собак; вероятно, вчера во время кормёжки соседние собаки похитили у неё рыбу, и дело обошлось без драки благодаря её добродушию. Весь день она ухаживала за Крошкой, у которой было укушено ухо, и заботливо зализывала её рану», — отмечал Толль в журналах. 
Колчак с Толлем впрягались в нарты, подбадривая поникших с голодухи животных, плетущихся вдогон, спотыкаясь и скуля. К концу мая дневной километраж упал до 12 км — при необходимости 20 и более. (Вообще же, хорошая упряжка с двумя седоками преодолевает до 250 км в сутки, — авт.) Измученные животные валились с ног, превращая упряжь в «живую глыбу». Мучила дикая усталость тридцатидневного пути. Часто поднимался жесточайший ветер, превращающийся в ураган. Супротив шквальной жгучей мороси собаки просто не в состоянии были устоять, невмочь продвинуться ни на сантиметр. Падая навзничь. Шторм бушевал до июня. Прошла ещё неделя тяжелейшего пути. Июнь принёс небольшое успокоение. 
По утрам вместе с палаткой и нартами откапывали собак, вмёрзших в лёд. Лайку и Крошку пришлось убить, — что, несомненно, облегчило их участь: идти они уже не могли, тем более тащить. По подсчётам, до «Зари» надо было одолеть километров двести. Псов делили надвое — одни тянули нарты, другие влачились рядом. «Сегодня съели последний сухарь, — пишет Толль в дневнике, — осталось немного крошек, которые бережём в качестве приправы к супу… Мы оба обессилели, питаясь в штормовом лагере одной четвертью рациона. Чувствую себя особенно плохо — болит голова и наступила апатия, а также потерял голос. Гидрограф Колчак бодрее и сохранил достаточно энергии, чтобы дойти сюда, в то время как я готов был сделать привал в любом месте».

В конце концов собаки начали гибнуть одна за другой. Полярники впрягались в лямки и волокли упряжку до потери сил, еле переступая, — нестерпимо болели руки, ноги, всё тело. Уверенность, что они доберутся до шхуны, таяла с каждым часом. Шанс повстречать оленя или медведя для пропитания — один к тысяче. Надежда — на закладку примерно в сорока километрах от барка. Но увы, в кромешном тумане достигнув мыса Миддендоф и направляясь по знакомой уже дороге к Таймырскому проливу, они прошли мимо! — не заметив сигнальных шестов с оленьим черепом на рогатине. Решили не возвращаться. Оставалось километров десять. Они совсем ничего не ели уже несколько суток. Вместо еды — для подкрепления сил… — курили трубку с крепким поморским табаком. 
Затягиваясь чудом сохранившимся куревом, Александр Васильевич каждый раз думал, — мысленно прощаясь с семьёй, невестой, — дескать, не последняя ли это затяжка в его короткой путешественнической жизни?.. Пока на горизонте не появились мачты шхуны. В отчёте по поводу обследования западной части п-ова Таймыр Толль резюмировал: «Наша экспедиция продолжалась всего 41 день, из которых 9 пошли на стоянки во время сильной пурги, а 4 — на безуспешную работу по раскопкам депо. В течение остальных 28 дней мы совершили около 500 вёрст». 

Вкратце же основные этапы можно обрисовать следующим образом¹⁰.

• Ушли в 1900 г. и пробыли на Севере до 1902 г. 
• Две зимовки провели на Таймыре и на о-ве Котельном, — в исследованиях Новосибирских островов.
• На третий год барон Толль, понимая, что не удаётся пробраться дальше на север, предпринял ещё одну экспедицию. У него были собственные предположения о неизведанном материке. 

Кораблём дошли только лишь до Земли Беннета. После чего неутомимый Толль ушёл пешим. Приказав оставшимся обследовать Землю Беннета и возвращаться через устье Лены домой. Завезти в Петроград¹¹ документы, все добытые коллекции — и, не медля! — за ним. Толль рассчитывал автономно вернуться с земли Санникова на Новосибирские о-ва — к законсервированным продовольственным складам. Барон Толль со товарищи, не найдя нового материка, погиб при переходе на большую землю с Земли Беннета. В январе 1903 академик Ф. Шмидт отбивает архангельскому губернатору телеграмму:

«Прошу Ваше превосходительство приказать безотлагательно мезенскому исправнику выбрать для Русской полярной экспедиции восемь человек самых опытных мезенских поморов, предпочтительно из участников Шпицбергенской экспедиции, в том числе одного хорошего шлюпочного мастера, и подготовить две отборные лодки для зимних промыслов. Для заключения условий с людьми и осмотра лодок прибудет около 20 января лейтенант Колчак». 

Так началась Спасательная экспедиция под руководством А. Колчака. Наполненная трагизмом — в плане борьбы за жизнь. И яркими победами — в плане научных открытий. Колчак нашёл останки экспедиции Толля. Нашёл собранные им коллекции геологических образцов, документы и журнальные архивы. К сожалению, не сыскав подтверждения существования пресловутой Земли Санникова. Завещав её дальнейшие поиски потомкам.

«8 февраля 1904 г. я приехал в Якутск, — отчитывается по итогу Колчак перед Академией наук, — и на другой день уже получились тревожные известия с Дальнего Востока. 10 февраля получено известие об объявлении войны. И я, испросив разрешение Великого князя Константина Константиновича отправиться на эскадру Тихого океана, сдал окончание дел экспедиции в Якутске. Куда и прибыл со своей командой 11 марта. 15 марта я отправил под командой Железнякова четырёх поморов в С.-Петербург, а сам остался с боцманом Бегичевым, пожелавшим также ехать со мной в Порт-Артур. 22 марта я и Бегичев¹² уезжаем в Порт-Артур». 

То был финал Спасательной экспедиция Александра Колчака. Финал поисков Земли Санникова. В 1913 году экспедиция Б. А. Вилькицкого (в 1919 — в звании контр-адмирала — возглавившего белогвардейскую продовольственную Карскую экспедицию, организованную Колчаком) открыла исполинский архипелаг, не нанесённый на карту Арктики. Побольше того, что ожидал увидеть якутский зверопромышленник Яков Санников в 1810 г. Вилькицкий назвал архипелаг землёй Императора Николая II. Большевики — Северной Землёй. На 42 000 квадратных километров приросла тогда Россия. Это оказалось последним великим, величайшим географическим открытием на Планете! Земля Санникова же навсегда осталась прекрасной неисполнимой утопией…

Софья. Белая полоса

«Боже, мы сделались посмешищем у соседей наших, поруганием и посрамлением у окружающих нас… Пусть скорее встретит нас милосердие Твое, ибо мы весьма измучены… Пусть придут перед лицо Твое вздохи узников, силою мышцы Твоей сохрани обречённых на смерть…». Библия. 79 псалом.

В Якутске Колчак получил извещение о том, что японцы напали на русские корабли в Порт-Артуре. И что командующим тихоокеанским флотом назначен губернатор Кронштадта адмирал Макаров¹³, океанограф, близкий знакомец и учитель А. Колчака. (Вскоре погибший на флагмане порт-артурской эскадры броненосце «Петропавловск».) Именно адмирал Макаров вынашивал на исходе века идею о переброске военного и торгового транспорта из Поморья в Приморье, с Крайнего Севера на Дальний Восток за счёт обнаружения залежей бурого угля. Вынашивал заодно с Дм. Менделеевым, неизменно предрекавшим важнейшую будущность Северного морского пути. Учитывая сложившиеся обстоятельства, Колчак был спешно отчислен из Академии наук и переведён в Морское ведомство. Александр Васильевич с ухмылкой изрекал, что ушёл женихом. А закончил путешествие супругом. Обвенчавшись, как говорится, без отрыва от производства, — в марте 1904 г. В Иркутске, перед отъездом на войну.
Примечательный факт. На о-ве Беннета по сей день существует мыс Софии, наречённый именем невесты Колчака Софьи Фёдоровны. В дни посещения о-ва Спасательной экспедицией в поисках партии Толля. В Карском море имеется маленький островок София. Названный уже именем законной жены адмирала Колчака. Расположен в архипелаге Норденшёльда. В группе островов данного архипелага имеются о-ва Торосный, Шилейко, Ермолова и др. Название же Софии дано в 1906 г. В награду лейтенанту. Когда весь Петербург чествовал на щите вернувшегося из японского плена Колчака. (Невзирая на проигрыш в войне и сдачу Порт-Артура.)
Императорское русское географическое общество подарило тогда жене Героя — кавалера орденов Св. Владимира, Св. Анны, Св. Станислава и Георгиевского оружия (за подрыв японского крейсера «Такасаго»): — затерявшийся в Карском море островок, открытый Русской полярной экспедицией в 1903 г. Причём самим А. Колчаком. С избранием лейтенанта Колчака действительным членом императорского Русского географического общества друзья и коллеги стали уважительно величать его Колчаком-Полярным! Подчёркивая выдающуюся деятельность А.В. на поприще естественных наук. На пять долгих лет, наполненных ожиданием, тревогой, разлукой и надеждами затянулась свадебная церемония четы Колчаков. Таков путь Сони Омировой от невесты до офицерской жены. Медовый месяц молодой семье значительно сократила русско-японская война. Образно говоря, он длился «одно мгновенье». Возможно, сутки или чуть больше. Мог ли подумать тогда Александр Васильевич, что пуля поджидает его не на порт-артурских сопках, а здесь — в этом городе, — где над ним только что держали свадебный венец?
Пройдёт всего 16 лет, — и не японцы, не турки и не германцы, — простые сибирские мужики выведут его на берег Ангары. Бездумно вскинув винтовки по взмаху чужой руки. 16 лет… Пока же ему предстояло новое поле чести и воинской славы — румбы Жёлтого моря. Колчаку было всегда экзистенциально грустно оттого, что всего себя он отдавал работе, флоту. Всегда испытывая чрезвычайный дефицит времени, — нещадно торопился, гнал, гнал вперёд, в путь, ввысь! Для личной жизни оставляя лишь «обрывки молодости». Даже во второй, такой короткой половине пути… Такой короткой страсти, похожей на вздох. Как-то в час очередного прощания он сказал невесте:
— Если бы я был капитаном судна, я непременно взял бы вас с собой. 

София, зная Колчака, поняла это скромное объяснение в любви. И приняла. И несла ту неизбывную любовь до конца дней… Не обращая внимания на вездесущие злые слухи и наговоры. Великая женщина! Большая судьба. Большая жизнь. (Дожила до 80. Впрочем, так же как её невольная соперница, невольная каторжанка с почти полувековым стажем отсидки — Анна Тимирёва.) Александр Васильевич частенько вспоминал учителя и партнёра по экспедиции Эдуарда Толля, их арктические скитания, полуголодные ночёвки в разрывающихся от шквального ветра палатках, обросших изнутри жёстким махровым инеем… превращающим лежбище в гроб. 
— А у вас есть невеста? — простуженным хрипом спрашивал Толль Колчака, отвлекаясь разговором от невыносимого холода.
— Есть, Эдуард Васильевич. Презамечательная девушка. 
Отсюда, из мрачных бескрайних пустынь Таймыра София казалась по меньшей мере живой богиней. Полуночной звездой…
— Очень хорошо, что вас кто-то ждёт. Раз ждёт, значит, молится. Ведь наши головы здесь порой на честном слове держатся. — Там, под вой пурги и заполошный трепет брезента на ветру, Колчак слушал превосходные(!) лекции по геологии и о суровых неизведанных землях. Ну и о женщинах говорили конечно. Толль — об обожаемой жене Эммелине, оставленной бог весть на сколько в Ревеле. Колчак — рассказывал о Софье. И только о Софье.

Софья Фёдоровна Омирова (в архивах используются оба варианта: и София, и Софья), чьё имя сохранили (по недосмотру КПСС) все географические карты России, была на 2 года старше мужа: 1876 г.р. Воспитанница Смольного института, знала семь языков. Родила троих детей, из которых старости достиг только её первенец — Ростислав (1910—1965). Пережив мать на 9 лет. Две его сестры умерли в младенчестве.
— Не надо повторять ошибки отцов! — раз от разу всплывало в памяти отцовское напутствие. — Тем не менее я своё обязательство перед пращурами сдержал. Явил миру продолжателя, и, похоже, неплохого продолжателя. Так что уж и ты не подкачай, Саша. Служба службой, наука наукой, а пресекать род не имеешь права! — наставлял старший Колчак младшего. И Саша не подвёл.

Кто ж мог предположить, что свадьба будет за тысячи вёрст от Одессы и Петербурга — в Иркутске? И что из всех близких приехать туда сможет лишь один неугомонный Василий Иванович. Как-никак его стараниями свадебка сладилась. И который, кстати, в этом 1904 году издал замечательнейшую книгу «Война и плен». Эти вот «война и плен» повторялись в его семье из поколения в поколение. Какой-то рок приводил старших сыновей по его ветви быть вовлечёнными в глобальные военные катастрофы. Как турецкий генерал его пращур был захвачен в Хотине — при разгроме турок под Ставучанами. Сам Василий Иванович был ранен и пойман при штурме Малахова кургана французами. Его сын, Александр Васильевич, контужен и взят в Порт-Артуре японцами. Сын адмирала Ростислав, — мобилизованный во французскую амию в 1939 г., — пленён германцами с остатками 103-го пехотного полка 16 июня 1940 года. В боях, начавшихся на бельгийской границе и закончившихся на Луаре, — при разгроме французских военных сил и взятии Парижа. Из рода в род жёны Колчаков неизменно обязаны спасать детей из горящих селений, от бомбардировок, голода, грабежей, расстрелов… По-видимому, разорение, бегство в чужие страны, изгнание, перемена подданства, языка и даже веры — «явления нормальные…» (Р. Колчак).

В крови Софьи Фёдоровны боролись «лёд и пламень»: лёд духовного смирения, законопочитания и пламень высокой воинской удали. Годы, проведённые в Смольненском институте благородных девиц, достойно огранили алмаз её сложного характера. Дед из подмосковных священников носил чисто духовную фамилию — Омиров. Первоначально звучащую как Гомеров. В дословном переводе имя героини этих строк вкупе с девичьей фамилией означает — «мудрость Гомера». «…но не нашлось в XX веке своего Гомера, который смог бы в полной мере постичь, воспеть и оплакать ту трагедию, в которую ввергнута была Россия на семнадцатом году нашего века», — сетует автор этой цитаты писатель-маринист, офицер-подводник Николай Черкашин. — Позволю с ним не согласиться или согласиться не полностью. Если, конечно, литературу предвзято не сравнивать собственно с вершинными и непревзойдёнными Гомером, Платоном или Шекспиром. Куприн, Булгаков, Бунин, Шмелёв, Шаламов, упомянутый вначале Солженицын, мн.-мн. другие классики — непререкаемое наследие русского литературного творчества. Описывающего, анализирующего, онтологически оправдывающего… или осуждающего произошедшее с нами, со страной, миром…
А ведь есть ещё поэзия, живопись, музыка. Один В. Высоцкий чего стоит! Так что, уважаемый Николай Андреевич, не обессудьте: «окаянная» эпоха наших отцов и дедов, история «земли оттич и дедич», думается мне, разобрана по косточкам и разложена по полочкам. Во всяком случае мнемонически, ассоциативно, — не отрицая множества метафизически тёмных пятен. К тому же сообщества, конгломераты — искусствоведческие ли, научные, — никогда не прекращали нескончаемую рецепцию анализа тех событий. Да и сам Колчак оставил солидную библиографию, насколько позволил его недлинный век. А фундаментальный труд «Лёд Карского и Сибирского морей» по сей день играет весомый научный интерес. 
Спустя многие годы военные историки, итожа первое двадцатилетние XX в. назовут четырёх лучших адмиралов русского флота: адмирал Макаров, адмирал Эссен, адмирал Непенин и адмирал Колчак. Эта плеяда приняла эстафету славного созвездия адмиралов XIX в. — Ушаков, Лазарев, Сенявин, Истомин, Нахимов, Корнилов. «Мне пришлось заниматься политикой и руководить истеричной толпой, чтобы привести её в нормальное состояние и подавить инстинкты и стремление к первобытной анархии. …были часы и дни, когда я чувствовал себя на готовом открыться вулкане или на заложенном к взрыву погребе». А. Колчак. Март, 1917

​ЧИТАТЬ МАТЕРИАЛ ПОЛНОСТЬЮ ПО ССЫЛКЕ: