В трогательном студенческом СНО

     Борис Иванович Иванов в Ленинградском Институте Авиационного Приборостроения (ЛИАПе) нам читал курс теоретических основ радиотехники (ТОР). Звали его Борванч. Был он практик: пришел из промышленности, где разрабатывал мощные передатчики и, может быть, поэтому нас - студентов - раздражал  необычным отсутствием начетничества и повышенной любовью к излагаемому материалу с неумеренной назидательностью.

      Во первых словах своей лекции он обычно минут пять напоминал, что же мы проходили на предыдущем занятии, указывая, как изложенное нам интересно и значимо, и вдруг без особой оговорки переходил к дальнейшему изложению.

    Если материал ему казался особенно важным, делал повторы, обильно поливая их новыми нюансами. Все это он сопровождал красочными поучительными эпизодами из своей незаурядной практики талантливого инженера-разработчика.

 Слушать такие лекции, наверно, было бы приятно, но мы не любили излишне напрягаться в мучительном отслеживании повторений в конспекте. Многие однокашники за это его тихо ненавидели.

     Мне же он был скорее симпатичен своей непосредственностью и близостью к моей воображаемой инженерной будущности. Других производственников - преподавателей  в институте не припоминаю, поэтому и ценил любое общение с ним. Особенно важно, что он был изобретателем и не боялся перехлеста в своих технических идеях.

      Наиболее глобальной из них было предложение повсеместно в энергетике перейти от трансформаторов со стальными магнитопроводами к чисто воздушным (без железа вообще). Ходил, доказывал специалистам эту идею и никто его не мог разубедить, но и поддержки не получил нигде. Даже авторского свидетельства на это не смог получить, поскольку в изобретательском законодательстве того времени использование известных устройств по новому назначению еще не признавалось новизной, а воздушные трансформаторы сами по себе - что ж, они широко известны в высокочастотной технике. Как  видим, это не закончилось революцией в мировом трансформаторостроении, причем,  на мой нынешний взгляд  не столько из-за ненавистного рутинерства, сколько из-за комплекса труднопреодолимых технических проблем, определяемых агрессивностью (внешней электрической и внутренней конструктивно-тепловой) непомерно раздутых магнитных полей рассеяния при отсутствии магнитопровода.

      Помню, сдавал Борванчу экзамен по курсу радиотехнических измерений. И вот задает он дополнительный вопрос: пропорционально какому же функционалу отклоняется стрелка прибора электромагнитной системы? Я подумал и робко ответил, что, вроде бы, этой информации не было в прочитанном им Курсе... Он согласился, но осерчал и процедил, что мне, мол,  вообще при таком отсутствии творческого воображения не стоило слушать Курс. Дальше (это  на экзамене-то!) не поленился несколько минут объяснять, что этот функционал - эффективное значение, и почему именно так. Я засомневался в корректности его суждений и стал робко полемизировать. Он – в полемику не вступил, а задал  другой вопрос, на который я также не смог ответить... Однако, больше всего меня потрясло, что, вопреки всем учебным нормативам, неслыханным образом он поставил мне в зачетку "отлично". Вот такой экзотичный чудак! И как же его не любить!

     Не помню, чтобы Борванч  улыбался. В своем предпенсионном (или пенсионном?) возрасте, с маленькими пухлыми детскими губками, абсолютно седой, всегда серьезный, шизоидный и целеустремленный. Рассказывал (и мы ему верили), что на производстве при сдаче аппаратуры мощных передатчиков  он месяцами не уходил с работы, спал тут же на раскладушке.

      В то время была мода заниматься в Студенческих научных обществах (СНО), за что даже немного (соразмерно со стипендией) платили, и это было очень важно для нашего самоутверждения.

 И вот  Борванч предложил трем студентам, среди которых был и я, поучаствовать в СНО под его патронажем в создании параметрического умножителя для измерения сверхмалых величин напряжения.

      Умножение напряжения должно осуществляться на заряженном воздушном конденсаторе за счет периодического принудительного уменьшения  его емкости при вращении  роторных пластин. Не исключено, что даже в те давние времена от этой механистической идеи здорово попахивало консерватизмом, но в то время у нас не хватало кругозора для таких сомнений.

      Нашу студенческую троицу Борванч создал и пестовал специально для передачи в свою вотчину - Всесоюзный институт мощного радиостроения (Коминтерн). И мы не представляли себе  более престижного места работы, чем этот почтовый ящик, хотя были очень разными молодыми людьми.

      Главную скрипку в нашей группе играл Юра Суворов. Борванч его больше всех любил и обсуждал с ним идеологические вопросы работы. Наверно, это было не случайно, поскольку Юра отличался не только существенно большей контактностью, но и большей готовностью к самостоятельной научной работе. Я ему благодарен: пожалуй, именно он  впервые для меня на личном примере продемонстрировал, что можно инициативно ставить и решать отдельные научные задачи, что надо для этого вести рабочую тетрадь, что вовсе не обязателен для этого начальник, что можно самостоятельно оценивать изящество технических решений и т.п.

     Вторым по значимости был Лютов Миша. Он был, кажется, на два-три года старше нас, прошел армию и закончил техникум. Учился в отличие от меня – уже с первого курса на отлично и долго для меня и многих других однокурсников был авторитетом. Его особенностью была потрясающая работоспособность и нелюбовь к любой праздности. Все наши студенческие пикники, вечера, шалости, флирт - это не для него. Но уж если нас посылали куда - "на картошку",- тут он первый ишак. Полторы-две нормы на какой-нибудь работе землекопа - это Лютов.

     Сегодня очень трудно понять нашу муравьиную социалистическую сознательность в той трудовой повинности. Но только Миша на подлый вопрос явно злоупотреблявшего нашей добросовестностью прораба: "...ну что, будем рассуждать или работать?"- всегда, не медля, выбирал и осуществлял  второе   Обычно я был, наоборот, за то, чтобы вначале "рассуждать", но если рядом Миша,  всегда проигрывал. Более послушного мужчину, чем Миша я не знавал и, как мне сейчас видится,  при его прямодушии и столь незаурядных технических способностях ничто ему так не вредило в жизни, как эта  предательская лояльность.

       По значимости я был на третьем месте, в связи с чем мне досталась обособленная работа по созданию воздушного конденсатора переменной емкости. Разработка меня увлекла, конструкция получилась изящной, пригодились мои слесарные навыки, и я впервые почувствовал острый вкус к инженерной работе. Особенно важным было ощущение самостоятельности в творчестве и пьянящее еретическое чувство свободы от   коллектива.

       Когда нашей троице предложили писать диплом во ВНИИ Мощного радиостроения им.Коминтерна, причем, в духе того времени, - закончить ЛИАП на полгода раньше срока, мы с удовольствием согласились. Институт мне показался очень престижным и был воплощением мечтаний о будущности. Даже издевательские строгости режима воспринимались с религиозным пиететом, как ритуальное жертвоприношение.

Петр Новыш

 Санкт-Петербург