Уникальный начальник

Вспоминаю и свидетельствую, как первосортные специалисты и руководители подразделений Ленинградского ВНИИ Мощного Радиостроения им. Коминтерна самозабвенно вкалывали по 10…14 часов в сутки, создавая оборудование для  величайших и самых передовых в мире ускорителей заряженных частиц.

Фанател там и я, салажонок-инженер,  активно участвуя в НИР и ОКР пятого отдела. Отчаянно жаждал новых знаний.

     Поэтому в 67 году, порешил смотаться из любимого Коминтерна в дневную аспирантуру  ЛЭИС.

      Но  тут  на время сдачи приемных экзаменов охрана нашей родной конторы меня просто-напросто неожиданно не выпустила через проходную, несмотря на предусмотрительно правильно оформленные для этого случая (отпускные за свой счет) документы. Я в то время уже бывал битым, но тут слегка озверел.
       Кто должен защитить права трудящегося? Конечно родной профсоюз! Особенно в связи с тем, что главным профсоюзным деятелем оказался мой старый добрый знакомый и наставник Юрий Алексеевич Меркурьев. И он сразу же начал действовать! Достал толстущую справочную книгу, где были сконцентрированы его права и обязанности и начал ее изучать! И вот не прошло и часа, как он выдал резюме этих исследований. Оказалось, что в этой книге нет ничего по интересующей меня тематике. И я усек, что советский профсоюз защищает трудящихся, но во многих совершенно иных ситуациях.
       

  Тогда я, немного озверев, заготовил Заявление на увольнение и пришел с ним к начальнику отдела Виктору Борисовичу Залманзону. И тут, вдруг, в недолгой беседе он мне сообщил, что в нашей уважаемой конторе, оказывается, тоже есть своя не рекламируемая вечерняя аспирантура, что он поддержит мое поступление в нее и даже, будучи кандидатом технических наук, согласен быть моим научным аспирантским руководителем!!!

      Вот это - да: «Конечно, очень-очень-очень благодарю и постараюсь оправдать Ваши доверие, доброту и щедрость…»
 
       Скажу сразу: знаменитый в академических кругах мощного радиостроения Виктор Борисович оказался очень жестким руководителем. Назначал мне необходимые встречи: « В следующий четверг с 14-30 до 14-40». Я высоко ценил этот артистизм, но очень не любил его жесткие порки в особенности во время нашей рабочей беседы  со спонтанной демонстрацией мнимых попыток бестактно созвониться с третьими нежелательными для меня лицами.

     Но свои обязанности руководителя, в меру своей компетенции он выполнял ответственно: в моих текстах отчетов по НИР тщательно отслеживал стилистические и грамматические ошибки, иногда на странице ставил буквы «ДСП».

Правда, как позже оказалось, эти буквы вовсе не означали ненавистный для меня шифр «Для служебного пользования», а всего лишь его помету, что, мол, прочитал « до сих пор». (Кстати сказать, львиная доля из многих десятков  моих авторских свидетельств СССР  и автореферат моей диссертации имеют этот холопский гриф «ДСП», из которого следует недопустимость не то что  цивилизованного рекламирования изобретения, но даже хранения этих документов дома. А в открытой печати даже сигнальная информация о таких изобретениях не была разрешена. А если перешел на другую работу?.. Или изобретение внедряется в другой «конторе»?…).   

   Зато с Залманзоном ходить в местные командировки было роскошно. Подобно грозовой туче он шел на проходную сотрудничающей фирмы со своим развевающимся ярким шарфом и без документов испуганным охранникам, указывая на меня, заявлял: «Это со мной!». На мой восторженный взор отвечал: «Так и надо!».

     Многие бабы, дамы и даже некоторые уважаемые партийные активистки уссывались    (чаще  виртуально) когда он  им улыбался. Разумеется, подобную улыбку в то время полагалось иметь только заслуженным отечественным или, даже, на всякий случай, лучше, заграничным артистам. Но, к счастью, обладая редчайшим чувством меры,  он не злоупотреблял улыбчивостью, и, при редких выходах из кабинета, лицо его обычно выражало одухотворенность и отстраненность от бренной суетности.

     Он был высок, красив и импозантен. Говорил внятно мягким голосом, вежливо глядя собеседнику в глаза. Не помню, чтобы на кого-нибудь повышал голос. Его  рабочий резного дуба стол гигантских размеров, кокетливо установленный сикось-накось  к окну, демонстрировал некую изысканность и инакомыслие хозяина. 

        Но, в конце концов, на мой взгляд, самое главное тестовое качество в мужчине это – благородство. Так вот, по отношению ко мне он никак не был особенно добрым, тем более на материальные поощрения, но всегда – благородным. Ни одного некорректного движения. Особенно это проявилось, когда я уже ушел в другую «контору» из Коминтерна, а он, уже уйдя на пенсию, еще оставался моим научным руководителем. Его выступление на защите моей весьма далекой от его познаний и интересов диссертации было безукоризненно блестящим и, как всегда, артистичным. А мог бы этого и не делать.

     И вот за это я ему Виктору Борисовичу Залманзону на всю жизнь благодарен, о чем, к сожалению, не успел сказать ему, пока он еще был жив…

Петр Новыш

 Санкт-Петербург