Дома, деликатесы и блат: как жила элита СССР в начале эпохи Сталина?

Во всей стране только высшая элита не голодала. Вот пример спецпайка, который получали летом 1932 года жители Дома правительства на Болотной площади в Москве, известного по повести Юрия Трифонова как «Дом на набережной». Месячный паек включал 4 кг мяса и 4 кг колбасы; 1,5 кг сливочного и 2 л растительного масла; 6 кг свежей рыбы и 2 кг сельди; по 3 кг сахара и муки (не считая печеного хлеба, которого полагалось 800 г в день); 3 кг разных круп; 8 банок консервов, 20 яиц; 2 кг сыра; 1 кг черной икры (!); 50 г чая; 1200 штук папирос; 2 куска мыла, а также литр молока в день, кондитерские изделия, овощи и фрукты. В судьбе высшей советской номенклатуры Торгсин так и остался магазином деликатесов и модного ширпотреба.

Сколько же их было, этих сытых счастливчиков?

Ко времени отмены карточной системы в середине 1930-х годов число руководящих работников, которые получали лучший в стране спецпаек «литеры А», составляло всего лишь 4,5 тыс. человек; группа ответственных работников, получавших следующий по качеству спецпаек «литеры Б», — 41,5 тыс.; а высшая группа ученых — 1,9 тыс. (все данные без учета членов семей). Если включить в этот перечень персональных пенсионеров союзного и республиканского значения и бывших политкаторжан, то число получавших спецснабжение в 160-миллионной стране составит 55,5 тыс. семей, из которых 45 тыс. жили в Москве.

В годы первых пятилеток, когда миллионы людей умирали от голода, сытая жизнь была самой главной привилегией номенклатуры

Но, строго говоря, в СССР был только один человек, который не жил на пайке, по ордерам и талонам, — Сталин. Остальное руководство получало паек. Он был сытным и почти даровым, но тем не менее это был паек.

Делегаты XVII партконференции на заседании в Андреевском зале Кремля. 1932 год

Фото: РИА Новости

Учитывая и другие условия жизни советской элиты, следует признать, что планка материального богатства в Стране Советов располагалась невысоко: обильная, но без особых изысков еда, скромный гардероб, квартира средних размеров, казенные дача и машина, домашние вечеринки-междусобойчики. Материальный достаток советской элиты в первой половине 1930-х годов вряд ли превышал материальные возможности высших слоев среднего класса Запада.

CCСР: жизнь кремлевской элиты

По свидетельствам мемуаров, в начале 1930-х годов в Кремле жили скромно, грубовато-просто, скорее по-солдатски, чем аристократически. Еда — сытная, но без излишеств. Одежда и обувь — по ордерам и талонам. Такими, например, были нормы снабжения (летом 1931 года) в закрытых распределителях ответственных работников (литера «Б»): зимнее, демисезонное пальто, плащ, костюм, брюки, толстовка, 3 рубашки, 4 пары белья, 24 м ткани, 6 пар носков, 12 кусков туалетного мыла, 2 пары обуви, 2 пары галош, 2 простыни на человека в год.

Высшее руководство страны внешне выглядело скромно — пиджачки, мягкие рубашки, косоворотки, толстовки, военная форма. Зарплата политического руководства была наивысшей в стране

Канули в Лету времена, когда партиец на руководящей работе не мог получить больше партмаксимума — средней зарплаты рабочего. Однако в условиях скудной социалистической торговли и практически бесплатного государственного обеспечения деньги в материальном положении элиты не играли особой роли.

Как и вся страна, элита на своем уровне переживала жилищный кризис. Получить квартиру в Кремле считалось престижно, но свободных мест не было. На государственные средства велось специальное жилищное строительство в городе.

Жители Москвы в очереди за продуктами у магазина на углу Никитской улицы и Тверского бульвара

Фото: РИА Новости

Элитные дома имели обширный штат прислуги, который содержался за государственный счет — дворники, слесари, электромонтеры, истопники... По советским меркам жилищные условия были роскошными — три, четыре, пять комнат на семью. По западным же стандартам до роскошества было далеко. Мебель и домашнюю утварь покупали или выдавали со склада Кремля.

Те, кто имел вкус и желание, могли из бывшего дворцового имущества создать роскошную обстановку. Квартира члена сталинского Политбюро и ЦИК СССР Э.Я. Рудзутака, например, по свидетельствам, напоминала музей

Однако в 1930-е годы стиль в Кремле задавал Сталин, квартира которого была спартанской — «книги, несколько портретов, мебель простая, самая необходимая. Единственный комфорт — это диваны, их всегда у него по несколько в каждой комнате, разных форм, а иногда и цветов». Скромной была и квартира второго человека в государстве — Молотова. Обстановка большинства кремлевских квартир, как свидетельствуют мемуары, была казенная, нежилая, не квартиры, а гостиничные номера. Мебель, утварь — сборные, разнокалиберные, безвкусно подобранные. Для большинства руководителей квартира была местом, где ели и спали, все остальное время проводили на службе.

Извозчики в чайной в Москве, 1920 г. Фотография из Центрального государственного архива кинофотодокументов СССР

Фото: РИА Новости

Помимо квартир в городе, высшему руководству полагались дачи. В зависимости от ранга в иерархии, это могли быть загородные дома или виллы на курортах в Крыму и на Кавказе. Однако дачи и виллы также были не свои, а казенные. Личные автомобили были редкостью в первой половине 1930-х годов, руководящие работники пользовались государственными. Светская жизнь в западном понимании слова отсутствовала. Высшее руководство ограничивалось междусобойчиками, скорее напоминавшими чиновничьи вечеринки дореволюционного провинциального города. Вместо ресторанов ходили в совнаркомовскую столовую. По свидетельствам мемуаров, никакой особой сервировки, украшений, ритуалов в обычном обиходе не было. Советская элита была лишена также еще одного развлечения западной аристократии — праздных путешествий.

Спальная комната в квартире В.И. Ленина в Кремле

Фото: РИА Новости

Номенклатура в СССР не имела практически ничего своего. Она жила за казённый счет. Жизнь ей практически ничего не стоила, была даровой. Но в этом заключалась и огромная ее слабость — с потерей должности терялось всё.

Планка материального богатства в СССР, таким образом, была невысокой. Этот вывод подтверждают и наблюдения иностранцев. В начале 1930-х годов журналист Уильям Чемберлин писал:

Когда я вернулся из Америки в Советский Союз и прочитал своим друзьям список продуктов, которые получают семьи безработных в Милуоки, они воскликнули: «Это больше похоже на нормы ответственных работников, чем на нормы наших обычных рабочих и служащих»

Автор других мемуаров, Д. Томпсон, подмечает:

Новая классовая система начинает появляться в России.

Ступени новой социальной лестницы расположены очень близко друг к другу, ее высшая позиция равна одной из низших в буржуазной системе

Им вторит другой иностранец, О’Хара Маккормик:

Вся эта роскошь (товары, продаваемые в 1934 году в лучших советских магазинах.—Е.О.) не считалась бы роскошью где-либо еще. Даже самый большой комфорт, которым наслаждается советская элита, не удовлетворил бы представителя низших слоев среднего класса (the lower-middle-class citizen) в Соединенных Штатах

(...) Как выживали советские люди в условиях крайне избирательного и скудного государственного снабжения первых пятилеток?

Торгсин не был единственным дополнительным источником продовольствия и товаров для населения страны. «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих» — люди создавали «огородные кольца вокруг городов», «Днепрострои капустного производства» и «Днепрострои птичьих инкубаторов».

Очередь у столовой в Москве

Фото: РИА Новости

Буквально все предприятия и учреждения, от высших представителей власти (ЦК партии и Совнарком) до ординарных школ и больниц, заводили свинарники, крольчатники, молочные, рыбные фермы, отвлекая массу людей и ресурсы от профессиональной деятельности, от производства. Продукты из этих подсобных хозяйств поступали в ведомственные столовые и буфеты. В 1932–1933 годах заводские столовые, например, обеспечивали в рационе рабочего до трети крупы, картофеля, овощей, до 40% мяса, рыбы, молочных продуктов, половину жиров. Да и каждая городская семья имела свой огород.

С официального разрешения или самовольно люди раскапывали каждый подходящий участок земли за городом или в городской черте. Растили в основном картошку. Горожане заводили птицу, скотину, которых порой держали не только в сараях при огородах, но и в жилищах. В архиве Уилларда Гортона, американского инженера, который в начале 1930-х годов работал в Ташкенте, сохранился занятный приказ коменданта местного общежития: «Также воспрещается водить в комнатах кур, собак, поросят и всяких животных до медведей включительно, как было замечено, коих приказываю с сего числа ликвидировать бесследно».

В годы первых пятилеток личные подсобные хозяйства горожан обеспечивали в домашнем питании рабочих до трети молока и яиц, а также овощи, фрукты, сало.

Но гораздо более важную роль, чем огороды горожан, сыграли в питании населения приусадебные хозяйства крестьян.

Они были разрешены в 1930 году колхозным уставом. Несмотря на скромные размеры, приусадебные участки стали одним из основных источников снабжения сельского населения и рынка для горожан. Рыночные цены были астрономически высоки. В 1932-1933 годах ржаной хлеб по карточкам стоил 14-27 копеек, пшеничный — 36-60 копеек, на рынке же средняя цена ржаного хлеба в 1932 году была 2 рубля, а в 1933 году подскочила до 5 рублей. Пшеничный хлеб в те же годы на рынке стоил 2,5 и 8 рублей. Мясо по государственной цене обходилось рабочему от 2 до 4 рублей за килограмм, а на рынке стоило 5-12 рублей, сливочное масло по карточкам (если было) стоило 6-10 рублей, а на рынке 20-45 рублей. Своего пика рыночные цены достигли весной — летом 1933 года — в апогей голода. Люди покупали овощи поштучно, муку — стаканами и блюдечками.

Столь же высоки были цены и в государственных коммерческих магазинах. Люди называли их невалютными торгсинами. Коммерческие магазины появились в городах летом 1929 года и стали для правительства еще одним каналом выкачивания денежных средств населения во время продовольственного кризиса.

Вход в коммерческие магазины был открыт для всех. Голод не тетка, несмотря на дороговизну, в коммерческих магазинах выстраивались громадные очереди. Товаров не хватало, и даже там приходилось вводить нормы продажи.

Те, у кого не было денег, чтобы купить в коммерческом магазине или на рынке, или ценностей, чтобы снести в Торгсин, распродавали личное имущество. Для лишенцев — бывших имущих классов царской России — это был один из основных источников обеспечения. Американец Ашмед-Бартлетт, посетивший Москву в 1930 году, оставил описание воскресной барахолки на знаменитом Смоленском рынке:

Представьте ужасно холодный день, термометр показывает 20–30 градусов мороза, земля покрыта снегом. Трамваи идут по центру улицы — их звонки эхом раздаются в ушах, — разделяя на части эту огромную толпу. Мебель и другое домашнее имущество, растянувшись на мили, свалено в кучи по обеим сторонам улицы, оставляя тротуар свободным для предполагаемых покупателей. Рядом с этими грудами хлама — мужчины, женщины, девушки всех возрастов. Судя по внешнему виду и поведению, большинство из них принадлежит к бывшим высшим и средним сословиям. Здесь час за часом они стоят или сидят на корточках, дрожа на морозе, в надежде продать последнее оставшееся в их домах, чтобы выручить несколько рублей на еду. На их посиневших лицах, онемевших от голода и холода, — бессмысленное, покорное, лишенное эмоций выражение, как если бы всякая надежда давно покинула их души.

Торговля на Смоленском рынке в Москве. Рынок на этом месте существовал с XVII века

Фото: РИА Новости

Ощущение такое, как если бы дома внезапно обвалились и ушли в матушку-землю, оставив на поверхности груды мебели и домашней утвари. Двуспальные кровати, односпальные кровати, пианино, гардеробы, умывальники, горшки без ручек лежат на снегу бок о бок с сотнями священных икон, грудами старых одеял и изношенных простыней. Старые жестяные ванны, ножи, вилки, тарелки, стаканы и блюда лежат вперемешку. Здесь же старые одежды всех фасонов и размеров, кочерги и совки, музыкальные инструменты, семейные портреты, картины, фотографии, странные туалетные принадлежности, зеркала, электрическая арматура, коробки гвоздей, бывшие в употреблении кисточки для бритья и зубные щетки, гребни с выпавшими зубьями, наполовину измыленные куски мыла. Мир никогда доселе не видел столь беспорядочного смешения пестрого ничего не стоящего хлама, представляющего последнюю надежду тысяч людей.

Какая устрашающая трагедия кроется за этим! Тогда мысли мои возвращаются к прошедшему вечеру среди прекрасных балерин в доме Харитоненко (накануне автор посетил прием, устроенный НКИД для иностранных дипломатов. — Е.О.). Я бросаю еще один взгляд на замерзшую голодную группу «людей из прошлого». Многие из них, должно быть, когда-то танцевали в этом доме или посещали блиставшие там приемы. Некоторые, возможно, продают сейчас части костюма, который они надевали на последний бал.

Именно там, на Смоленском рынке, где Арбат достигает Садового кольца, вскоре открылся самый знаменитый магазин Торгсина. Михаил Булгаков увековечил его в романе «Мастер и Маргарита». Двое из свиты Воланда, Коровьев и Бегемот с примусом, учинили там скандал и пожар. Казалось бы, антиподы — барахолка, где голодные лишенцы продавали остатки имущества, и по соседству зеркальный столичный Торгсин с мандаринами и жирной розовой лососиной — были на деле порождением одной трагедии.

Найдено здесь: https://lenta.ru/articles/2024/04/03/otryvok/