Почему молчит Путин?

Ровно 25 лет назад, Борис Ельцин назначил премьером молодого и никому не известного преемника, первой задачей которого стала ликвидация разгоравшегося в тот момент вторжения чеченских боевиков в Дагестан.

Неизвестно, подгадывали ли в Киеве к годовщине, но вышло символично. Как и сейчас, вражеский гнойник на окраине страны очень бесил тогда население. Как и сейчас, имелся общественный запрос на его ликвидацию, как и сейчас, тогда у власти был тот же человек, пообещавший мочить террористов в сортире.

Сходства, впрочем, на этом заканчиваются. В конце девяностых между нами и противником был хоть и очень худой, но мир. У России оставался незадействованным кривой и ржавый, но при этом колоссальный армейский ресурс. Для решения вопроса достаточно было учесть опыт первой кампании, спланировать операцию и поднять армию.

Результат — налицо: основные силы боевиков в Чечне были разгромлены уже через полгода после событий в Дагестане. Это, однако, стало лишь началом долгой и кровавой войны, которую удалось довести до конца благодаря воле власти, упорству силовиков и всенародной, без шуток, поддержке.

Рейд в Курскую область произошел на фоне уже идущего крупного военного конфликта. Армия сейчас на фронте, и у нас нет возможности дать быстрый и эффектный ответ. Этим пользуется противник, который стремится перевести ход событий в привычную для него медийную плоскость, выставить Путина слабаком, развести на невыгодные для России действия. Судя по истерикам наших военблогеров, ставка эта вполне осмысленная.

О чем речь? Известно, что СВО приняла форму войны на истощение. При этом важно воевать так, чтобы истощаться медленнее, чем противник — это основное, решающее условие победы. Под чьим контролем при этом Курдюмовка или Зеленый Шлях, значения не имеет: все будет решаться по итогам войны, а итоги, повторимся, зависят от того, кто истощится первым.

Оправившись от неудач первого года, Россия втянулась в конфликт, встроила его в национальную экономику и при затратах порядка 7% ВВП воевать может почти бесконечно.

Да, у нас тоже начинаются проблемы с набором в армию, но они неизмеримо меньше, чем у Украины, где готовые воевать граждане закончились больше года назад. Спасибо пятикратной разнице в мобпотенциале.
Ведет это все к краху Украины, и понятно желание Киева сломать игру Кремля. Российскому же руководству с точки зрения выбранной стратегии имеет смысл замять курские события, чтобы не идти на поводу у Киева.

Все ясно, вопрос исчерпан? Нет. Не обращать внимания на киевские провокации с каждым разом все тяжелее. Теперь речь идет о недавно еще немыслимом: об открытом вторжении армии иностранного государства на нашу международно признанную территорию. Мы не знаем, были ли на этот счет какие-то договоренности (предположим, что были с администрацией Байдена), но так или иначе, до 6 августа подобные действия были табу, а теперь становятся нормой. Это вынуждает иначе смотреть на 600 км незадействованной в СВО общей с Украиной границы и исходить из того, что курские события могут повториться в любой ее точке.

Чтобы перехватить инициативу у ВСУ и открыть второй фронт в той же Cумской области, нужна еще одна армия. Мы не знаем о состоянии наших резервов, пресловутых «дивизий Медведева», но даже если они готовы к бою, возможный поход на Сумы не гарантирует успеха.

Повторимся: в отличие от Дагестана-99, не существует очевидного и понятного ответа на дерзкий рейд — вернее, ответ этот уже дается с февраля 2022 года, и Россия задействует все доступные ресурсы, не ведущие к мобилизации и собственному истощению, то есть, делает именно то, что делала сперва в Дагестане, а потом в Чечне.

Как и в Чечне, единственный надежный способ обезопасить Курскую область, а также любую другую точку России, — это довести дело до конца, это ликвидировать враждебный нам режим. Москва пока пытается добиться этого в экспедиционном режиме.

Предположим, что в Кремле сейчас решают, возможно ли это, или нужно будет таки менять подход и вставать стране огромной.
Именно поэтому и молчит Путин. Думает, взвешивает. Принимает историческое решение.