Приказано уничтожить

Есть темы, которые очень сложно обсуждать. Я бы даже сказала – больно. И возникает закономерный вопрос: а надо ли? Но история – это выходящий из глубин прошлого лекарь настоящего, который не всегда подразумевает санаторное лечение. История может быть и ортопедом, вправляющим наши вывихнутые суставы, и хирургом, скальпелем, вскрывающим нарыв и удаляющим гной во избежание перитонита. И я понимаю, что надо. Надо помнить, чтобы не повторялось расчеловечивание, обезбоживание, осатанение, которые пережила наша Родина какие-то сто лет назад.

Очень хорошо помню, как трудно мне было первые месяцы читать жития новомучеников. Особенно описания смертей мучеников в 1918–1919 годы, когда массовое уничтожение священнослужителей и православных христиан происходило без суда и следствия прямо «на местах» оголтелыми бывшими каторжниками и заключенными, получившими в руки оружие и решившими, что они и есть «власть». От нечеловеческой жестокости палачей кровь стыла в жилах. От некоторых сцен у меня натурально шевелились волосы на затылке, и рассказывать об этом не было никаких внутренних сил. Я так и писала: невозможно описать то, что творили с новомучениками их мучители. Сердце даже не рыдало. Оно разрывалось и молчало в жутком оцепенении от тех сатанинских изощренных издевательств, которым подвергались священники, монахи, верующие миряне. И мне казалось, что страшнее я уже ничего не прочту на этом свете…

Но потом мне открылся один документ. Позже я много раз ссылалась на него в своих статьях про новомучеников. Этот документ предоставил карателям возможность тотального истребления при помощи процессуальной машины троек НКВД всех оставшихся верных чад Православной Церкви без каких-либо видимых оснований и поводов. Достаточным основанием являлись преданность Христу и незыблемое стояние в православной вере. Этот документ – приказ НКВД СССР № 00447 от 30 июля 1937 года. В соответствии с приказом требовалось учесть по двум категориям всех неугодных: по первой категории – расстрелять, по второй – сгноить в лагерях. Предполагалось репрессировать более 268 тысяч человек, из которых приговорить к смерти более 75 тысяч. 

В соответствии с приказом требовалось учесть по двум категориям всех неугодных: по первой категории – расстрелять, по второй – сгноить в лагерях

Исполнители на местах так рьяно бросились выполнять приказ, что в итоге за год и три месяца (с августа 1937 по ноябрь 1938 годов) было схвачено 770 тысяч человек. 390 тысяч из них расстреляли. Сколько сгинуло в лагерях, никто не считал. Несложные математические подсчеты показывают, что первоначальное предполагаемое общее количество репрессированных было превышено почти в три раза, расстрелянных – более чем в пять раз. Только вдумайся, мой читатель, в эти цифры! Мы столбенеем и скорбим всей страной, когда в теракте погибает полторы сотни невинных людей, объявляется общенациональный траур, общество трезвится и сплачивается в едином порыве. А тут – сотни тысяч расстрелянных, сотни тысяч замученных в лагерях… Сотни тысяч! Все это вошло в историю как крупнейшая массовая операция Большого террора.

Фото: flectone.ru

И мне вновь подумалось, что страшнее я уже не увижу ничего. Я даже не могла предположить тогда, как я ошибалась! Совсем недавно я наткнулась в сети на еще один документ. Это тоже приказ НКВД СССР. И тоже с двумя нулями впереди – то есть с грифом «совершенно секретно». Он был принят через две недели после приказа № 00447 – 15 августа 1937 года. Очевидно, подразумевалось определенное системное действие этих двух приказов. Речь о приказе НКВД СССР № 00486. Я хочу рассказать тебе, дорогой читатель, о том, как сатана решил добить православие на русской земле, выдрать с корнем даже память о том, что когда-то Родина наша называлась Святая Русь, была намоленной землей, прославленной подвигами преподобных, блаженных и исповедников. 

Первый абзац этого документа гласил: «С получением настоящего приказа приступить к репрессированию жен изменников Родины, членов право-троцкистских шпионско-диверсионных организаций, осужденных военной коллегией и военными трибуналами по первой и второй категории, начиная с 1 августа 1936 года». 

И пусть тебя не смущает, дорогой читатель, что тут не идет речи о священниках и верующих мирянах. Им никто и не инкриминировал веру в Бога. Их обвиняли в контрреволюции, распространении слухов о войне и дискредитации власти, а это все очень подходило под измену Родине и шпионаж. Так вот, приказ этот был направлен на уничтожение семей репрессированных страдальцев. Кто-то скажет, что это была кампания по искоренению предателей, которые мешали развитию государства, верхи чистили свое окружение. Но причем тут священники и православные христиане? Мы-то с тобой, мой читатель, прекрасно знаем, сколько их, наших дорогих новомучеников, было убито и искалечено в эти страшные годы – многие и многие тысячи! Их – несколько тысяч только канонизированных. А сколько безвестных – один Господь знает. И вот этот приказ направлял всю репрессивную машину против жен новомучеников и исповедников Церкви Русской!

К ним бесцеремонно вламывались в дома, учиняли обыски. Все имущество при аресте бедных страдалиц конфисковывалось. Если в доме оставались еще родственники, им оставляли личные вещи и предметы утвари.

Фото: flectone.ru

Еще какая-то надежда теплится при прочтении пункта 5 приказа: «Аресту не подлежат: беременные, жены осужденных, имеющие грудных детей, тяжело или заразно больные, имеющие больных детей…» Значит, не всех гребли без разбора, пытались как-то входить в положение?

Но иллюзии рассеиваются в следующем абзаце: «В отношении таких лиц временно ограничиваться отобранием подписки о невыезде с установлением тщательного наблюдения за семьей». Ключевое слово – «временно»: как только указанные обстоятельства исчезали, страдалиц отправляли этапом в лагеря. Исполнился ребеночку годик – всё, не грудной: маму в лагерь.

Безапелляционную индульгенцию получали только «жены осужденных, разоблачившие своих мужей и сообщившие о них органам власти сведения, послужившие основанием к разработке и аресту мужей». То есть те, кто предал. Они освобождались от ответственности. Выбор был очень простой и оттого крайне безжалостный: или предать мужа, веру, Христа, или обречь на страдания себя и своих детей…

Женщин приговаривали к срокам от 5 до 8 лет лагерей. Вернуться могли не все: огромное количество страдалиц умирало в лагерях от болезней, голода, тяжелых работ, невыносимых условий содержания.

Выбор был очень простой и оттого крайне безжалостный: или предать мужа, веру, Христа, или обречь на страдания себя и своих детей

Но коварство этого сатанинского документа было в том, что истинной целью являлись даже не матушки расстрелянных и угнанных в лагеря священников и жены мирян. Если внимательно вчитаться в текст приказа, становится понятно: настоящая цель – это дети. 

Ты все верно прочел, дорогой мой читатель. Дети. 

Для отъема детей организовывались «приемно-распределительные пункты, в которые будут доставляться дети тотчас после ареста их матерей». Ужас этой прямой цитаты документа нужно пережить, переварить. Ты тоже видишь, мой читатель, как их, нежных, теплых, сонных, ночью выдирают из их постелек, из объятий обезумевших от горя матерей и свозят оцепеневших, замерзших, ничего не понимающих, в приемник? Ты тоже слышишь этот жуткий плач, эти душераздирающие рыдания? 

Сохранились воспоминания детей об этих спецприемниках. Это в большинстве своем были бараки, совершенно не пригодные для содержания не то что детей, но людей в принципе. 

Фото: dzen.ru

Те, кто был старше 15 лет, часто шли в лагеря вслед за отцами как взрослые (они обозначались как «социально-опасные, способные к совершению антисоветских действий»). Без пощады, без скидок на возраст. Тех, кто уцелел, могли оставить с дальними родственниками (каждый случай рассматривался индивидуально и досконально проверялся на «благонадежность» родственников) или отправляли в детские дома. 

Те, кому было от года до полутора лет, отправлялись в лагерь вместе с матерями. Это означало смерть для малышей. Выкормить деток было нечем, на них не полагался дополнительный паек. Матери отдавали им последнее от себя, но еда была малопригодна и для взрослого организма, что уж говорить о нежных детских. Прибавим сюда тиф и другие страшные инфекционные болезни – вечные спутники этапов и лагерей. Выживали единицы.

Но и этих выживших малышей по достижении ими полутора лет отбирали у матерей и отправляли в детские дома. По достижении трех лет их переводили в другие детские дома. 

Детей от 3 до 15 лет содержали отдельно. По достижении 15 лет ребенок лишался какого бы то ни было государственного обеспечения и должен был сам заботиться о своем устроении и пропитании.

Особо в приказе выделялось, что дети из одной семьи в обязательном порядке должны были распределяться по разным детским домам. Это было неумолимое требование. Очень часто совсем маленьким меняли фамилии в документах. Память вымарывалась из их умов и душ, обезличивались их жизни, выкорчевывалось из них все святое, что было накоплено предыдущими поколениями их верующих предков, беспощадно выжигался кислотой жестокости и бесчеловечности елей веры, судьбы их ломались безжалостно и безапелляционно. 

Из всех сохранившихся воспоминаний есть только несколько, в которых говорится о добрых нянечках, жалевших детей. Все остальные помнят только грубость, жестокость персонала, часто издевательства. И голод.

Фото: rg.ru

Посмотрим на эту ситуацию в исторической перспективе и ужаснемся: дальше началась Великая Отечественная война. Детские дома эвакуировались вглубь страны. Снабжение становилось хуже (страна работала на фронт, на победу). Но я даже не об этом. Если кому-то из старших детей и удалось что-то разузнать про братьев-сестер (ведь семьи были многодетные, по пять, шесть, восемь и более детей), то эвакуация убивала последние надежды на воссоединение. Терялись детские документы, забывались малышами их фамилии, стирались судьбы, рвались тончайшие нити родственных связей.

По статистике очень малый процент семей воссоединился. Те, кто находили друг друга, часто не могли восстановить теплых семейных отношений, до конца жизни чувствуя холод отчуждения.

Но есть все-таки сохранившиеся семейные истории. Я это знаю, ведь мне пишут. Правнуки новомучеников. Значит, кто-то сохранил для них эту генетическую связь. Кто-то уберег от всех житейских бурь и невзгод сокровища человеческой памяти. Не дал уничтожить, замарать, предать забвению. 

И из этих новых нежных ростков обязательно вырастит, уже произрастает наше обновленное, прозревающее, оздоравливающееся общество. И мы точно знаем: все то, что было, не должно повториться никогда. И еще мы точно знаем, что с нами Бог. С нами Тот, Кто способен любое, даже самое лютое сатанинское зло преложить во благо. И никогда Его не победит все зло во всей вселенной. Только мы не должны забывать, не должны соблазняться обманными ценностями этого мира. Не должны предавать Его и память тех, кто остался верен Ему до конца, даже до смерти.