История одной перековки

Странные иногда бывают сближения. В этом году, например, совпали две любопытные даты: 130-летие со дня рождения санкт-петербургского классика русской литературы Михаила Зощенко и 90 лет со дня опубликования знаковой для своего времени книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина: История строительства, 1931–1934 гг.» Казалось бы, что между ними общего? Но дело в том, что в создании этого фундаментального опуса, призванного прославить рабский труд заключённых, Зощенко, популярнейший писатель молодого советского государства 1920-х годов, принял непосредственное участие.

К рассказу о том, как Михаил Михайлович стал автором отдельной главы этой книги под названием «История одной перековки», мы непременно вернёмся, а пока буквально несколько слов о канале, который сегодня даже старшее поколение помнит в основном лишь по пачке легендарных папирос «Беломор» с изображением его схемы на коробке.

Беломорско-Балтийский канал имени Сталина длиной в 227 километров, соединяющий Белое море с Онежским озером и имеющий выход в Балтийское море и к Волго-Балтийскому водному пути, был построен между 1931 и 1933 годами в рекордно короткий срок. Грандиозная стройка велась силами заключённых Белбалтлага, численность которых временами превышала сто тысяч человек. Строили канал вручную: лопатами и тачками. Это была одна из первых строек первой пятилетки и первое в СССР полностью лагерное строительство. Кураторами его были будущий нарком внутренних дел СССР Генрих Ягода и начальник ГУЛАГа Матвей Берман. По официальным данным, во время строительства от недоедания и непосильного труда умерло 12 300 заключённых, неофициальные же оценки доходят до 86 тысяч. Но власти задумали изобразить эту стройку как «яркий пример исправительно-трудовой политики советской власти, перековывающей тысячи социально опасных людей в сознательных строителей социализма». Для воспевания непосильного труда строителей на канал отправили большую группу маститых писателей и художников того времени – 120 человек во главе с Горьким. Среди них были Алексей Толстой, Вс. Иванов, Виктор Шкловский, Ильф и Петров, Бруно Ясенский, Валентин Катаев, Вера Инбер и другие.

В их числе был и Михаил Зощенко. Как пишет в своей книге о нём писатель Валерий Попов, ссылаясь на слова участника того плавания Льва Никулина, каторжные «читательские массы» из всего множества писателей на пароходе знали и любили только этого ленинградского литератора. «Огромные толпы в серых одеждах стояли по берегам канала и исступлённо орали: «Зощенку! Зощенку!» А Зощенко лежал в своей каюте великолепно одетый, в костюме и галстуке, словно для выхода, но, несмотря на все уговоры, на палубу не выходил. Что так угнетало его? Фальшивость всей этой поездки, которая к тому же вряд ли поможет ему хоть в чём-то? Или, может, раздражали его слишком буйные читатели, желающие даже тут, на каторге, «поржать» как следует?.. А он теперь ненавидел это больше всего».

«Зощенко, – пишет Попов, – согласившись на это плавание, обязан был внести свою лепту в «главную книгу». Единственное, что ему удалось выторговать, – что его материал будет напечатан в книге не анонимно (не в общем «вдохновенном труде»), а персонально, под его фамилией. На что он тут уповал? Что улучшит наконец свои отношения с властью? Или, может быть, именно в «местах лишения» поймает какой-то новый материал, новое дыхание? Писатели всегда надеются на это… Вдохновения он поначалу не испытывал. Но он хорошо понимал, что с такого «шикарного спектакля» ему не удастся ускользнуть, ничего не написав. Как говорится: куда ж ты денешься с подводной лодки?»

Что же написал о работе на «смерть-канале» Михаил Михайлович? Герой его очерка под названием «История одной перековки» – Роттенберг, крупнейший международный аферист, фармазон.

«…Я скептически относился к вопросу перевоспитания, – начинает своё повествование Зощенко, – я полагал, что эта знаменитая перековка людей возникла на единственном и основном мотиве – на желании выслужиться, на желании получить волю, блага и льготы… А если эта перековка сделала бы из всех правонарушителей идеальных людей – перо сатирика заржавело бы от бездействия».

«…И вот, – продолжает он, – среди этих удивительных ораторов и докладчиков выступил человек лет сорока, с тёмным обветренным лицом, высокий, крепкий, несколько лысый и, как мне показалось, необычно мужественный и энергичный. Этот человек был известный международный вор, фармазон и авантюрист, ныне заслуживший почётный значок за свою отличную и даже героическую работу на строительстве. Этот человек за несколько месяцев до своего выхода написал свою биографию…Я «причесал» эту книгу. Но сделал это как бы рукой самого автора».

После долгих международных приключений и афер герой «Перековки» возвращается в Россию и оказывается на Беломорканале… Сначала Роттенберг, как «правильный вор в законе», не хотел работать – тем более что надо было долбить скалу. Но потом начальник Сапронов угостил его чаем, папиросами, и Роттенберг сообщает: «…на другой день, скорее, из симпатии к нему я выбил 87 процентов!» Потом начальник сказал ему: «По-моему, ты наш, социально близкий» – то есть уголовник, а не политический. И наш герой на радостях сделал уже 140 процентов плана! Своё рвение Роттенберг объясняет так: «…совесть меня убивала». И вскоре он уже выдавал 150 процентов! Начальники приходили на его участок и говорили: «Мы на тебя пришли полюбоваться!» В общем, предприимчивый Роттенберг сумел и тут «провернуть дельце»: «И тогда нам стали отпускать в ларьке всё что нужно, и мне выписали хорошую одежду и сапоги».

Словом, в своём рассказе Зощенко утверждает, что задуманная чекистами, которые курировали стройку Беломорканала, перековка удалась, и матёрый мошенник-рецидивист превращается в «ударника» и даже вовлекает в трудовые подвиги других уголовников, которые до этого вообще не хотели работать. Верил ли сам писатель в это? Возможно ли такое было вообще? Варлам Шаламов, сам прошедший через сталинские истребительные лагеря, писал, например, что никогда настоящий «блатной» не пойдёт на сотрудничество с властью, возможна только «разводка», то есть обман. А если кто на самом деле «ссучился» – тому конец.

Знал про всё это Зощенко? Или действительно поверил в сказки, которые рассказывали приехавшим писателям экскурсоводы от ГПУ?

После поездки на стройку он пишет: «Общее впечатление от Беломорского канала необычайное. Прежде всего это очень красиво и грандиозно. Канал чрезвычайно декоративен. <…> Я на самом деле увидел подлинную перестройку, подлинную гордость строителей и подлинное изменение психики у многих (сейчас можно назвать так) товарищей».

Когда началась Великая Отечественная война, писатель просился на фронт. Ведь в Первую мировую Зощенко воевал доблестно. Дослужился до капитана, получил пять боевых орденов. Был ранен, чудом выжил при газовой атаке немцев. Но его признали негодным. Власти отправили его из Ленинграда в эвакуацию. В тылу Зощенко писал фельетоны против фашистской Германии. Был награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», а в 1946 году введён в состав редколлегии журнала «Звезда». Тем не менее в августе того же года после выхода постановления ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» творчество Зощенко подвергается разгромной критике. Его назвали «пошляком и подонком литературы», а его книгу «Перед восходом солнца», которую он считал главной в своём творчестве, – «омерзительной». Зощенко исключён из членов Союза писателей. Его почти не печатали. В отчаянии он написал письмо Сталину, но ответа не получил.

5 мая 1954 года Зощенко и Ахматову пригласили в Дом писателя на встречу с группой студентов из Англии. Отвечая на один из вопросов, Михаил Михайлович вновь попытался изложить своё отношение к постановлению 1946 года. Александр Володин вспоминал: «Закончил Зощенко страшно. Крикнул в зал: «Не надо мне вашего Друзина, не надо мне вашего сочувствия, дайте мне спокойно умереть!» (Друзин был редактором журнала «Звезда».) Этого крика, этих слов не забыть. У сидевших в зале были гримасы страдания на лицах».

В том же 1954-м Зощенко ушёл на пенсию. В 1958 году, не дожив пару недель до своего 64-летия, писатель скончался от острой сердечной недостаточности. На «Литературных мостках» Волковского кладбища Ленинграда, где покоятся выдающиеся деятели искусства, его похоронить не разрешили...