«Это не ложь, это особая правда». Власти СССР манипулировали гражданами с помощью цифр

«Пятилетку в четыре года» — этот лозунг известен, пожалуй, каждому, кому довелось жить в советские времена. Но каким образом удалось выполнить первый пятилетний план досрочно, когда все данные говорят как раз об обратном? В своей книге «Джугафилия и советский статистический эпос» политический географ Дмитрий Орешкин показывает, как советская власть с помощью цифр статистики манипулировала сознанием масс. Во время ее презентации, состоявшейся в Сахаровском центре, приглашенные эксперты обсудили этот феномен. «Лента.ру» приводит выдержки из их выступлений.

Дмитрий Орешкин, политолог и политический географ:

Я ведь был советским человеком. Как и все советские люди, я смотрел на советскую власть с прищуром, но в целом мне казалось, что да, победили Гитлера, да, провели индустриализацию, да, наделали черт знает чего… Но почему я так долго писал эту книгу? Потому что испытывал мучительное разочарование. Всякий раз, когда сталкиваешься с фактами, оказывается, что все было не так — и не представляете, в какой степени! У меня волосы шевелились, мне было просто физически больно.

Например, я — географ, я знаю, что страна систематически страдает от дефицита транспортной инфраструктуры. И я совершенно без всякой идеологической нагрузки пытался понять, как строили железные дороги. Я прочитал книгу Владимира Ильича Ленина «Развитие капитализма в России» (все ее читали, даже конспектировали, но я ее читал, уже будучи взрослым). Согласно ей, Российская империя вводила в 60-70-е годы XIX века полторы тысячи километров магистрального пути в год. К концу века вводили 2,5 тысячи. Цифра — и цифра.

Но я же естествоиспытатель. Вот, если к концу века вводили по 2,5 тысячи, и этот темп сохранялся бы до 1985 года... Если умножить 2,5 тысячи на 85, то получится где-то 210 тысяч километров. Плюс еще что-то было построено до конца века — около 70 тысяч километров. 

Итого получается 280 тысяч километров пути. А в советское время было построено 147 тысяч — вдвое меньше, чем если бы сохранялись темпы железнодорожного строительства конца XIX века. Черт возьми, а где технологический прорыв? Где «эффективный менеджер»? Где пятилетки? В Соединенных Штатах к концу XIX века и в первые годы XX века было введено 400 тысяч погонных километров пути, хотя площадь страны в два раза меньше нашей.

Ладно, думаю, прикинем, что было бы, если сохранились бы темпы роста железнодорожной сети хотя бы 70-х годов XIX века, когда Владимир Ильич Ленин писался в пеленки, тургеневские девушки ходили по страницам известных романов, а в пруду плавала собачка Муму. Умножаем полторы тысячи на 85 и получаем 127 тысяч. Опять не получается.

Тут начинаешь влезать в статистику, думая, что ты ошибся. И выясняется вообще черт знает что — я-то сравнивал с концом XIX века, а железные дороги еще строились и до 1917 года, да еще как! Когда начинаешь изучать статистику, оказывается, что, например, в 1899 году Россия ввела в строй пять с лишним тысяч километров пути. А в 1916 году, военном, ввела в строй шесть тысяч километров. И это тот самый случай, о котором Ленин писал: «Капиталистическая Россия развивалась темпами истинно американскими». И действительно, в среднем американцы строили 7-8 тысяч километров в год, а здесь в некоторые удачные годы получалось 5-6 тысяч.

«Пятилетку — в два с половиной года». Иллюстрация из книги «СССР строит социализм»

Теперь берем советскую статистику. Ее нет! Возьмите сталинскую Большую советскую энциклопедию — здоровенная глава о транспорте, и ни одного километра пути, вообще. Говорится о «великом почине», десятки раз цитируются товарищ Сталин, товарищ Ленин. Ни одного года, сопряженного с цифрами. Ветки названы, длина не указана. Непонятно, сколько построено.

Потом уже нахожу в официальных общедоступных справочниках 1987 года, что за первые две пятилетки было введено в общей сложности 13,4 тысячи километров. По 7,5 на пятилетку, даже чуть-чуть меньше. То есть в год одна с чем-то тысяча километров. Опять меньше, чем у царя-батюшки, причем не у Николая Александровича, а у царя-освободителя [Александра II]. Что же это такое?

Едем дальше и видим совсем уже ужасные вещи. Первый пятилетний план — запланировано ввести 16 тысяч с хвостиком километров пути. В книге, которая называется «История железнодорожного транспорта», изданной уже в 90-х годах, после крушения СССР, пишут, что в строй было введено более шести тысяч километров. То есть первый пятилетний план был выполнен на 40 процентов.

Теперь вторая пятилетка. 

В 1932 году проходит партийная конференция, которая определяет директивы второго пятилетнего плана. И там черным по белому написано: построить за пятилетку 25-30 тысяч километров пути, то есть 5-6 тысяч километров в год. То есть ориентировались на лучшие варианты дореволюционной эпохи. Потом, когда, видимо, в 1933 году поняли результаты первой пятилетки, партийная директива была снижена до 11 тысяч — почти в два с половиной раза. Тихо, без шума.

А потом прошли пять лет, и вторая пятилетка завершилась тем, что за нее было построено меньше четырех тысяч километров пути. Если сравнивать с партийными директивами, то это или 11 (от 30 тысяч), или 13 (от 25 тысяч) процентов. Имея за спиной эти цифры, Вячеслав Михайлович Молотов на XVIII съезде партии докладывает, что задание партии по повышенному росту развития транспорта выполнено досрочно.

И тут уже другая история: ну что, никто в зале не знает, сколько километров пути было введено и сколько запланировано? Наверное, есть такие, сидят и молчат. И что, никто на пальцах не может посчитать и сказать: ребята, извините, вот у вас план, а вот реальность? Нет, никто. Более того, в современной литературе пишут, что наиболее значимых достижений развитие транспорта добилось в годы первых сталинских пятилеток. Возникает второй вопрос: ладно, в зале люди сидят и боятся, но за кого же эти люди, которые сидят наверху, держат население, меня, в частности, — ведь я же был советским человеком? И тут ты понимаешь, что они тебя держат просто за идиота, они вешают тебе лапшу на уши, ты ее ешь и аплодируешь.

А после этого возникает третий, самый ужасный вопрос: а что же случилось со средой обитания, с тем миром, в котором мы существуем, если никто его не может оценить, потому что некому? И тут совершенно неизбежно возникла проблема того, что произошло с мозгами моего любимого отечества, с моим любимым многонациональным народом. Он был лишен возможности реально оценивать достижения, и он бурно и продолжительно аплодировал, потому что читал то, что со страниц газеты «Правда» ему рассказывал Вячеслав Михайлович Молотов.

Историческая реконструкция событий Великой Отечественной войны. 2009 год

Здесь волосы уже шевелятся в другом направлении. После войны, в 1949 году, вышла книжечка Иосифа Виссарионовича Сталина относительно ВОВ. При жизни это был дистиллированный вариант. Там собраны все выступления вождя, начиная с 7 ноября 1941 года, а потом военные приказы о том, что сделано и сколько подвигов совершено, сколько фашистов уничтожено. Я суммирую все цифры и получаю без малого 16 миллионов человек, в то время как во всей нацистской армии — и в Северной Африке, и в Британии, и на Восточном фронте — было около пяти миллионов.

Опять же никто не встанет, никто не задастся вопросом. Это было шоком для меня персонально в плане понимания того, в какой стране мы живем. И когда сейчас нам рассказывают, что Сталин — эффективный менеджер, при нем порядок был, то я понимаю, что это чисто религиозный, иррациональный фактор.

Ну вот как могло произойти, что украинский чернозем на десять лет перестал на себе выращивать картошку, морковку, свеклу, брюкву, пшеницу? 

Сейчас Украина только на экспорт производит 40 миллионов тонн зерна. Что, естественное стремление морковки вырасти было в 20-30-е годы уничтожено?

То же самое происходило с населением. В царской России население увеличивалось на 2-2,7 миллиона человек в год. Во время нэпа оно росло еще быстрее — 3,5 миллиона человек в год. То есть шесть миллионов рождается, 2,5 умирает, остается 3,5. Посчитайте на пальцах: 70 лет советской власти, по три миллиона прироста в год, получается около 200 миллионов. Где? Вывод очень простой: моя страна единственная в мире имела такой разрушительный XX век. Разрушительный во всех смыслах: инфраструктура, население, мозги. То, что мы сейчас получаем, как раз заслуга того самого «эффективного менеджера».

Я как географ воспринимаю действительность: едешь ночью в поезде из Петербурга в Москву — пустыня. Где-то вдалеке огонек горит. А я знаю, что до революции только в Тверской области было 12 тысяч населенных пунктов, а сейчас — две тысячи. Когда ты едешь из Бостона в Нью-Йорк в США и выезжаешь из зоны сплошного заселения, в течение ста километров ты едешь по городу, который так и называется — Боваш, «Бостон — Вашингтон». 

А у нас между двумя крупнейшими городами дыра, и у меня это в голове не укладывается именно как у физикогеографа, который мыслит физическими величинами.

Что произошло с очами? Их выкололи. Мы видим то, что нарисовано на облаках фимиама и не видим реальности — раздолбанных дорог, что вся страна стянулась в Москву, а провинция деградирует. Что случилось с мозгами? Их вышибли. Да еще и яйца оторвали, потому что население не растет. И теперь этот обрубок несчастный поднимают с колен. И люди радуются, аплодируют, потому что им мучительно трудно признаться в том, что на самом деле их обманули.

Когда слышишь эти восторги — «Сталин придет — порядок наведет» — это типичный религиозный подход. Люди сидят и ждут второго пришествия. Хотя на самом деле никакого порядка не было, не строились эти самые железные дороги, а заводы, которые дымили на фотографиях, наверное, производили что-то не то, потому что страна жила впроголодь. Да и оружия в нужное время в нужном месте не хватало, поэтому мы потеряли 25 миллионов.

Трактор с портретом Сталина в поле. 1940 год

Кстати говоря, в 1947 году Иосиф Виссарионович писал, что военные потери составили семь миллионов. Это как же могла деградировать национальная статистика, если потом Хрущев говорил о двадцати миллионах, а Брежнев — о 28! Мы начинаем манипулировать десятками миллионов. Это значит, что деградировал народ, что мы живем в каком-то вымышленном пространстве. Людям легче поверить, чем что-то проверить, попросить разъяснений и так далее.

Никита Соколов, историк и публицист, председатель совета Вольного исторического общества, замдиректора фонда Бориса Ельцина:

Мотивы людей определяются их видением реальности, но только не объективной, а той, которую они себе воображают. И поэтому чрезвычайно важно, как эта воображаемая реальность формулируется, как ею манипулируют, как ее выстраивают.

Пожалуй, самая чудовищная история, связанная с современным победобесием, это то, что сама победа отрывается от ужасов войны. Она возникает как бы сама собой. Каким образом можно позиционировать самые большие потери как предмет гордости? Ведь это так преподносится. Такой псевдологический ход возможен только в сталинской оптике. И поэтому важно анализировать нынешних сталинистов, чтобы показать, как эта оптика прорастает в современность.

По должности в «Ельцин-Центре» мне сейчас приходится много заниматься девяностыми годами, я вижу, что эта эпоха уже обросла множеством мифологем. Поэтому мне очень дорог детальный разбор в книге [Орешкина] того, как были устроены выборы 1996 года и как на основании данных статистики можно опровергать современную мифологию о якобы лихих девяностых, согласно которой эти выборы были сфальсифицированы. Они не были сфальсифицированы — по крайней мере, фальсификации не были таковы, чтобы изменить что-то в их результатах.

Если бы в России существовал музей подарков товарища Сталина советскому, а потом и российскому народу, то самым страшным была бы та оптика, в которой выстраивается отношение человека с государством, где человек становится материалом для любых государственных авантюр, и он не в праве требовать никакого ответа от государства как от особой отдельной сущности. Между тем это совершенно ложная оптика с исторической точки зрения. Никакой отдельной сущности государства и отдельных государственных интересов в природе существовать не может. Но мы, значительная часть наших сограждан и современников, продолжаем в этой логике жить.

Учебник Шестакова для начальной школы 1936-1937 годов, который товарищ Сталин лично редактировал и вписывал туда важные для него идеологемы, по сути и есть полный набор этих идеологем. Александр Невский боролся с немецким католическим засильем в XIII веке, и так далее — все это можно долго перечислять.

Самое ужасное и долгорастущее — это представление о том, что, как я уже говорил, государство является твердым и прочным только тогда, когда действует по произволу, не сковывает себя никакими правовыми рамками. Если оно это делает, то подвергает себя коррозии, перестает быть крепким государством.

Мы с вами прекрасно это видим в современном общественном сознании, когда в 2008 году запустили проект «Имя России», и все герои этого пантеона оказались подобраны по критериям товарища Сталина. В этой сетке героями оказываются Иван Грозный, Петр Великий и он, товарищ Сталин. То есть те, кто готов действовать по произволу.

Газета «Правда»

Фото: Савостьянов Владимир,Редькин Марк / ТАСС

Все народные движения, включая самые дикие, кровопролитные и даже бессмысленные восстания, имели в учебнике хоть какую-то прогрессивную составляющую. За одним чрезвычайно важным исключением: стрелецкий бунт против Петра Великого. Это реакционное движение. Хотя как раз он-то имел внутри всяких элементов, которых сейчас бы мы восприняли амбивалентно в этом смысле. Почему? Потому что это покушение на власть великого государя.

Леонид Гозман, психолог, президент Общероссийского общественного движения «Союз правых сил»:

Кажется, что люди не могут жить так, как они здесь жили, так ведь не должно быть. В этой книге автор вступает, на мой взгляд, в жесткий конфликт с властью, показывая вранье как национальную идею — ее долго искали и вот, она есть. Из того, что он пишет, следует, что, допустим, Мединский — это не ужас-ужас, который непонятно из чего вдруг возник. Это совершенно логичное развитие ситуации. Странно было бы как раз, если бы его не было, если бы Рогозина не было. Это и есть «скрепы».

Знаменитый австрийский психотерапевт Виктор Франкл как-то сказал, что даже в концлагере «есть последняя свобода — отношения к происходящему». Мы были с ним знакомы, и я еще тогда ему сказал: нет, это не так, и эту свободу можно отобрать. Многие считают, что нельзя. Мандельштам говорил: «Я не смолчу, не заглушу боли, но начерчу то, что чертить волен».

А вот можно отобрать последнюю свободу. Потому что для нее нужно знать правду. Когда мы, как у Франкла, — заключенные концлагеря, а вот там — эсэсовцы, то понятно твое отношение к ним. Если ты понимаешь, что собой представляли товарищи чекисты, — это одно. А если для тебя чекисты — это такие благородные люди, которые занимались проблемами беспризорников, это уже немного другое.

В психотерапии есть понятие resistance — сопротивление психотерапии. В ходе психотерапии, когда вы начинаете понимать реальность, все ваше естество этому противостоит, закрывается. Оно говорит: психотерапевт — дерьмо, все не так, все неправда. 

Оно защищает свои иллюзии, неврозы, болезнь. Я думаю, что эта книга вступает в противоречие с людьми, потому что они хотят во все это верить.

Это как с наркопотреблением — наркодилер должен сделать очень небольшое усилие, чтобы приучить к наркотикам, а дальше идет добровольное сотрудничество, ведь покупают добровольно.

Вы знаете, что производительность труда в лагерях была безумно низкой? Более того, у начальников лагерей была проблема, как занять зэков работой — им работы не хватало. Лагеря существовали не потому что (как гласит одна из версий) без них невозможно было провести все эти великие стройки и так далее, это было зло ради зла. Еще одна вещь, связанная с этим, — это героизация зла. В последнее время все эти палачи стали героями. Они же герои. Им же трудно было, они столько всего преодолели… Подвиг совершили!

Героизация зла — это и идентификация со сверхчеловеком. Тот же самый Кургинян сказал, что он прощает Сталину своего убитого деда. Дед Кургиняна был репрессирован, и он, Кургинян, Сталину это прощал, потому что это было ради «великого дела» — таким образом он становится рядом с вождем и другими демиургами.

Психотерапевты не могут изменить реальность — квартиру, семейный статус, зарплату… Они помогают осознать все, что с тобой было, и к этому свободно отнестись. И тогда ты можешь двигаться дальше.

Работа заключенных в Озерлаге

Леонид Кацва, историк, преподаватель истории, автор учебников по истории России:

Давно перестала быть мифом коллективизация. Все вменяемые люди понимают, насколько она была жестока, разрушительна… Но, парадоксально, сохранился параллельный миф об индустриализации.

Наверное, многие помнят, как примерно 12 лет назад, в 2007 году, был выпущен учебник, который представлялся на самом высоком уровне — так называемый учебник Филиппова (так называемый — потому что там было несколько авторов). 

Он был построен очень своеобразно. В отличие от лобового сталинизма, авторы этого учебника вовсе не отрицали репрессий. Они говорили о другом: да, репрессии были, да, режим был жесток, но по-другому было нельзя, и в конечном счете весь пафос этого учебника можно изложить в известной строчке из стихотворения Юза Алешковского. Только у него это было написано саркастически, а учебник строился таким образом совершенно серьезно: «И пусть в тайге придется сдохнуть мне, лишь было б больше чугуна и стали на душу населения в стране».

Дмитрию Борисовичу в его книге удалось показать, что индустриализация — это тоже миф, и что Сталин — неэффективный менеджер. Мем «эффективный менеджер», кстати, возник именно в связи с тем учебником. Автор его сломал язык, доказывая, что этих слов там не было (и их действительно не было).

Никита Соколов:

Я присутствовал при рождении этого мема, это произошло при мне. Я был в жюри конкурса детских сочинений клуба общества «Мемориал», и школьникам дали кусок из этого пособия Филиппова, спрашивая, какое впечатление произвел на них этот текст и как выглядит Сталин в этом учебнике. И одна из девочек сказала: «Он — эффективный менеджер». Отсюда все и пошло.

Леонид Кацва:

Так вот, это как раз и был вывод из всего этого учебника. Мне кажется, что книга, которую мы сегодня все обсуждаем, является аргументом для той публики, на которую нравственные аргументы не производят совершенно никакого впечатления. «Да, убивали, да, репрессии были, но зато…» — так вот, не было никакого «зато», это абсолютный миф. Степень неэффективности того экономического режима, который был установлен после революции, по сравнению с царским режимом, который тоже был далеко не самым эффективным, конечно, потрясает и просто убивает.

Тамара Эйдельман, историк, преподаватель истории, автор книги «Как работает пропаганда»:

В городе Красноярске находится последний в нашей стране музей Ленина, который был открыт в очень хорошем 1985 году. Огромное здание из стекла и бетона. И теперь он превращен в совершенно фантастический музей современной истории. Когда я там была, там проходила выставка, посвященная Евфросинии Керсновской, империи ГУЛАГа, все это одновременно, сразу, в огромном музее, стоящем в центре города. Потрясающая выставка как бы про коммунальный быт. Как бы. А по-настоящему — про всю нашу историю.

Она начинается с выгородки, как бы изображающей дореволюционный быт, — такая кровать с подушками, на подушке — стихотворение Набокова, в воздухе висят портреты классиков, а на фоне — кадры сначала непонятно чего. А потом понимаешь, что это кадры из фильма «Неуловимые мстители». Едут четыре всадника, а дальше начинает играть искаженная фонограмма, и они под нее скачут — четыре назгула из произведений Толкина. «Если вдруг над Землею грянет гром, небо вспыхнет огнем!..» Это очень страшно, и в то же время смешно.

Советский памятник в Минске

С другой стороны, они сохранили музей Ленина. Я там была 23 декабря, и у входа стояли Ленин, Крупская, какие-то еще товарищи, собирающиеся в Шушенское, а у Ленина в руке елочка. Потом еще где-то он в уголке… А в центре инсталляция-голограмма, и на ней Ленин лежит в гробу и переворачивается.

К чему это отступление? Когда я читаю книгу, в которой говорятся жуткие, ужасные вещи, но при этом сохраняется это достоинство свободного человека, я начинаю думать, что все не так страшно, не испытываю уныние, а только удовольствие от чтения замечательного произведения.

Что касается пропаганды, то все режимы поступают одинаково. Все нажимают на одни и те же триггеры, подсаживают людей на одни и те же крючки — вроде «они наших женщин насилуют, детей оскорбляют, плохо пахнут». Неважно, кто — евреи, американцы… Пропаганда ненависти, к сожалению, всегда срабатывает лучше, чем пропаганда любви. Любовь требует большего усилия, ненавидеть проще. У Сталина, конечно, все это было в наиболее грандиозных масштабах. Презрение к человеческой жизни, доведенное до предела.

Симон Кордонский, председатель экспертного совета фонда поддержки социальных исследований «Хамовники», профессор факультета социальных наук НИУ ВШЭ:

Страна у нас практически не описана. Все время в экспедициях мы открываем что-то новое. Из последнего — это гаражная экономика, которую мы описали. Меня заинтересовал советский статистический эпос, поскольку по работе мы столкнулись с тем, что никто не знает, что в стране есть и что в стране происходит.

Здесь я попал в такую атмосферу, будто помолодел на 30 лет, словно сейчас 1989 год. Те же самые темы, как будто бы ничего не изменилось. Более того, содержание книги повторяет то, как об этом говорилось в те годы, с 1989 по 1992-й, когда аромат гласности висел над страной.

Советский статистический эпос — это больше неинтересно. Он подается, как будто это была ложь. А получается так, что это не ложь, это особая правда. Один наш сотрудник, Александр Павлов из Ульяновска, ввел официальные данные Росстата в какую-то свою программу и посмотрел зависимость между статистическими данными и директивными решениями — указами президента, директивами правительства… Оказалось, что наша статистика отражает не материальную базу, а влияние управляющих воздействий на нашу реальность. То есть статистика — это вовсе не инструмент получения знаний о реальности, а инструмент получения знаний о том, насколько действенна власть в управлении сконструированной ею реальностью.

Поэтому ставить вопрос о достоверности этой статистики просто бессмысленно. Наша российская статистика достоверна потому, что она на это и нацелена. Как так получается? Мы пытаемся понять это, и у нас возникают интересные образы: наше государство ведь создано путем подражания. Петр взял что-то с Запада и превратил в «бороды брить да пушки лить». Потом взяли Маркса и превратили в то, что у нас называется социализмом. Потом рынок из-за границы превратили в то, что у нас называется «рынком», но ни в коей мере рынком не является.

Строители читают свежий номер газеты «Социалистическая индустрия». 1963 год

Такая искусственная реальность. Что такое российский банк? Это контора, в которой три бухгалтерии: одна — по мировым стандартам, одна — для Центробанка и одна — для себя. Бухгалтерия, которая для себя, и есть главная. Она уничтожается в момент, когда приходят с проверкой. То есть банк не является инструментом финансового рынка. Это особая реальность, не имеющая отношения к экономике, о которой мы говорим. Это один путь создания систем и ведомств, импортированных из-за границы.

Второй путь — это создание феноменов из самой жизни. Вот есть молодежное движение, и государство внезапно начинает заботиться о молодежи и создает Агентство по делам молодежи. Оно создает кучу организаций: «Наши», «Молодая гвардия» и прочие, начинает их бюджетировать. Когда бюджетирование кончается, это все исчезает, а молодежные движения живут.

Наше государство — это совокупность импортированных стандартов из-за границы и взятых из жизни. Для управления этим сложнейшим феноменом, который очень трудно описать, и нужна статистика. Она направлена на то, как нужно управлять искусственно созданной реальностью. Наша статистика — это объективный факт в рамках государственного представления. Государство живет ею, работает с ней как с объективной реальностью. Другое дело, у государства мало что получается при опоре на эту реальность.