Я живу...Повесть, главы 11-12

11.

Более неудачного дня в моей жизни ещё не было!

Так я думала сама себе, укрывшись от посторонних взглядов в туалете трёхкомнатной Субратовской квартиры. Начать с того, что с Сашкой мы так и не увидались до этого вечера, на работу он не появлялся, а приходил всё время молодой долговязый парень с пухлыми, как у ребёнка щеками, Алексей. У него была смешная фамилия—Маковкин, с ударением на первый слог. Он совершенно  не был похож на прекрасного принца, к тому же на его правой руке не было двух пальцев, безымянного и мизинца. Ну, где вы видали беспалых принцев да не на белом коне, а на старой «девятке»?

Далее. В назначенный день я позвонила Субратову, договорилась, что у подъезда меня встретят, чтоб не плутать по этажам. Встречала меня незнакомая мне довольно полная молодая женщина  с короткой стрижкой и большими карими глазами, как оказалось, та самая Лера, жена дяди Саши. Я, конечно, её не знала в лицо, потому проторчали мы с ней—я на детской площадке, она у подъезда—около  десяти минут, пока Субратов не взволновался и не вышел на улицу.

-Ты чего ?-сказал он мне.-А ты чего?-это уже для жены.

Мы хором ответили:

-Ничего!

И вошло в квартиру уже в некотором напряге нервов.

 Гостей было немного, всё больше солидные дамы лет под сорок и пузатые дядьки в галстуках съехавших под левое плечо. Они были сомлевшие от горячительных напитков и духоты, которая царила в комнате, не смотря на открытый балкон и кондиционер. Лера то и дело вскрикивала:

-Закройте вы балкон, ведь кондиционер работает!

Гости закрывали, но через десять минут кто-либо шёл на балкон покурить, забывая о двери, и она снова предательски растворялась.

Я попыталась предложить Лере свою помощь, но она только замахала на меня руками и убежала в кухню. Никого из гостей я не знала, а знакомиться  как-то не получалось, они все были с Лериной работы, знали друг друга отлично, и им никто не был нужен для хорошего разговора.

Субратов был взят в плен какой-то худющей тёткой в розовом девическом платье, которая заставляла его танцевать посреди большого холла-прихожей. Она что-то рассказывала, дядя Саша кивал, явно не вникая. Так я оказалась в гордом одиночестве, нашла туалет и уединилась там окончательно, примостившись на крышке унитаза.  Взяла  с пола столетнюю газету и углубилась в чтение губернских новостей. Почему не ушла совсем, даже не знаю, что-то удерживало, может быть, чувство приличия. Смешно об этом говорить, сидя в туалете, но …

От чтения меня отвлекла лёгкая суета в прихожей (видимо, очередной гость). Через некоторое время я с удивлением услышала живые звуки гитары и приятный мужской голос, который что-то пел. Моего образования хватило, чтобы узнать стихи Пастернака. Я выползла из убежища и повлеклась на звуки, как Одиссей на голос сирен. Что-что, а пение под гитару всегда было моей слабостью. А голос был очень хороший, в нём явно чувствовалось мужское, уверенное и, вместе с тем, нежное, ласковое.

Протиснувшись между скучающими мужиками, которые и фамилии Пастернака, наверное, не слыхали ни разу в жизни, я увидела того, кто пел, аккомпанируя себе на гитаре. Сказать, что я удивилась—ничего не сказать.

Это был Алексей со странной фамилией Маковкин. Как он играл на гитаре без двух пальцев—это вообще была загадка. Но факт есть факт.

Мне отчего-то стало стыдно за себя: вот я, нервная, злая, разбрасываюсь неприятными эпитетами, обзываю собравшихся гостей,  об Алексее этом была очень невысокого мнения, а вон оно всё как обернулось. Может, и гости не такие тупые, и вечер не такой уж плохой, и Алексей этот не такой уж рохля  с детскими щеками. Может, это я такая заносчивая дура?

Устыдившись таким образом, я тихонько вышла из квартиры и поехала к себе, чтобы в одиночестве почитать перед сном и принять душ.

12.

Вскоре с юга вернулись мама с мужем. Они весь день ходили какие-то пришибленные дальней дорогой, но странно весёлые. И, чего никогда за ними не водилось, иногда шептались в уголке на кухне, замолкая, как только я входила. Когда это повторилось и на другой день, я не выдержала, спросивши, чего это они секретничают и думают, что это незаметно. Мама покраснела, как маков цвет, а у Сергея отнялась речь. И вот после пятнадцати минут хождения вокруг да около  выяснилось, что мама скоро родит мне сестру или брата. Ну, да, ей уже 42 года, но врачи говорят, что всё в порядке, она вполне ещё может родить.

Вот так новость! Я  правда обрадовалась. Нет, честно. Вот прожила полжизни одна, а теперь ещё кто-то появится в семье. А уж Сергей-то! У него это вообще впервые, так он гоголем  стал  ходить, начал  вокруг мамы  суетиться, как цыгане не вокзале. Всё волнуется, удобно ли ей, хорошо ли.

Жизнь такая непредсказуемая штука, но в этом, наверное, её главная прелесть.  Мы все вместе стали ждать этого ребёнка, как чуда. А ведь это и  есть чудо, если подумать: ниоткуда, практически из ничего вдруг вырастает новая жизнь, трогательная, как анютины глазки на клумбе с помпезными пионами.

Мои отношения с Субратовым и его семьёй вошли в норму, стало уже вполне обычным делом, что я приезжаю к ним на выходные с подарками для близнецов. Лера оказалась совершенно такой, как я представляла: у неё всегда в духовке были пироги, всегда был почти идеальный порядок, и на кухне она проводила большую часть своего времени. При этом она была редкой оптимисткой. Что бы ни случалось в мире, даже если  новостные каналы начинали голосить, что всё пропало, Лера не унывала, говоря, что ошибки совершают все, но их можно исправить.

Парень с детскими щеками и смешной фамилией уволился и затерялся в городе. Мне казалось, что пару раз я его видала из окна маршрутки, но я могу и ошибаться.

 Спустя девять месяцев мы с отчимом встречали из роддома маму и братика. Роды были тяжёлые, кесарево сечение, потому мама даже не держала  кроху на руках, нам его вынесла медсестра. Сергей до того растерялся, что начал совать медсестре не пакет с конфетами, как обычно бывает, а своё портмоне. Медсестра отпихивала портмоне и деликатно пыталась поймать пакет за угол, и  так они танцевали около минуты, пока я не вмешалась и не раздала   « всем сестрам по серьгам». В машине мне позволили заглянуть в конвертик с голубой ленточкой. Оттуда на меня невидящим пока, но очень серьёзным взглядом смотрел сморщенный желтоватый старичок с курносым носом и совсем  крошечным ротиком. Он иногда жевал губками, делая «свисток». Желтоватый он был из-за желтухи, а сморщенный…ну, мама говорит, что все дети бывают такими, и я тоже была такая. Ей виднее. Я как-то привыкла в рекламе детского питания видеть румяных кругломорденьких бутузов, а наш был совсем не такой.

Неделю мы прожили вполне сносно, только вот имя ребёнку никак не могли выбрать. Я уже начала возмущаться: « Мама, ну нельзя же так! Ты ЕГО купала? ОН спал? Не мешайте, я ЕГО кормлю… Он же не телёнок какой-то, да и у тех имена есть!»

Отчим предложил написать имена на бумажках, засунуть их в шапку и потом тянуть, с каковой целью даже добыл из шкафа словарь  имён. Но его метод мы с мамой быстро отвергли, как непродуктивный, тем более что имена в словаре были такие заковыристые, что нам вполне грозило достать из шапки «Иливидора» или «Дормидонта». Вдруг Сергей, оставив шутки, серьёзно посмотрел на маму и сказал:

-А давай назовём его Иваном?

И мама просто сказала:

-Да.

Иваном звали моего папу. Сначала я немного растерялась, уж слишком как-то всё мелодраматично. А потом решила, что ведь от чистого сердца человек предложил, не для театрального эффекта.  Так что  Ванюшка, вопреки всем приметам названный, так и пошёл по жизни.