КЕМ БЫЛ КНЯЗЬ РЮРИК. Жизнеописание Рюрика до призвания на Русь.

Публикация по изданию: Шамбаров В.Е. Русь: дорога из глубин тысячелетий. - М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2002. - 448 с. (Серия «История России. Современный взгляд»). ISBN 5-04-009574-0


[...] Именно с «варягами-русью» оказалось напрямую связано имя основателя восточнославянской великокняжеской династии. Конечно, известно о Рюрике не слишком много, но не так уж и мало, если собрать и систематизировать все отрывочные сведения о нём, встречающиеся в разных источниках, и добавить косвенную информацию из сопоставления исторических данных. Наверное, если бы кто-то из писателей вздумал создать биографический роман о Рюрике — действительно объективный, без подгонок к лубочным штампам славянской старины (но и без подгонок к теориям норманнистов о высокой цивилизаторской миссии иноземцев), — то такая книга очень мало напоминала бы привычные нам фундаментальные исторические произведения. Скорее, она смахивала бы на авантюрно-приключенческий роман, наполненный схватками неистовых воителей в рогатых шлемах, звоном двуручных мечей и боевых топоров, пожарами разграбленных городов, суровыми богами и морским ветром, наполняющим паруса пиратских драккаров. Потому что жизнь Рюрика складывалась, очень непросто, и большую её часть он провёл совсем не по-княжески.

Согласно легендам и преданиям европейского Севера, приводимым западными исследователями Б. Латомом, Ф. Хемницесом, Д. Франком, Ф. Штадемуном и К. Мармье (см. Чивилихин В. «Память». М., 1994), Рюрик был сыном Годолюба (в германской транскрипции Годлава), князя прибалтийских славян-рарогов. А матерью его, как сообщает Иоакимовская летопись, дошедшая до нас в переложении Татищева, была Умила, дочь новгородского князя Гостомысла. Попытки некоторых историков, до сих пор имеющие место на Западе, считать «русов» скандинавами Л. Н. Гумилёв назвал «устарелым и неверным отождествлением». Как мы видели, на юге Руси этот этноним непрерывно прослеживается с незапамятных времен. Но в Прибалтике с эпохи Великого Переселения народов осталась другая их ветвь. Германские хронисты хорошо знали Рюрика, и характерно, что его и его династию они причисляли не к немцам или скандинавам, а к потомкам древних ругов (которые действительно были предками рарогов). Имя Рюрика, как и этноним его племени, входившего в союз бодричей, происходит от священного сокола Рарога, воплощения Огнебога-Семаргла. Отметим, что на Руси геральдическим символом князей-Рюриковичей был именно сокол. В стилизованном виде пикирующий сокол — «тризуб» сохранился и сейчас в украинской символике.

Датский король Готфрнд, пытавшийся объединить Данию, Норвегию и Швецию в одно мощное государство в противовес империи франков и боровшийся с её экспансией, в 808 г. предпринял поход против славян, захватил г. Рерик (Рарог) и повесил Годолюба. Рюрик в это время был, по-видимому, малолетним ребёнком. Преемником князя стал некий Дражко, который ещё два гола боролся с датчанами, а потом оказался вынужденным бежать к соседям, где и был убит. Значит, и Рюрику, может быть вместе с матерью, пришлось спасаться на чужбине. И вряд ли он нашёл там тёплый приём — отношения между прибалтийскими славянскими княжествами, точно так же как и между восточнославянскими, оставляли желать много лучшего. Между собой они периодически повоёвывали, вероятно, и Дражко стал жертвой межплеменной вражды, а в XII в., когда ободриты
были побеждены и окончательно завоёваны Генрихом Львом и началось их массовое бегство к соседям, те отнюдь не распахнули им «братских объятий», а стали попросту продавать беженцев в рабство. Причём опять же «братьям-славянам» — полякам и чехам.

Очередной след будущего князя обнаруживается в 826 г., когда, согласно «Бертинским анналам», братья Харальд и Рюрик обьявились в Ингельгейме, резиденции франкского императора. Они приняли крещение от Людовика Благочестивого и получили в лен земли «по ту сторону Эльбы». По другой версии, Людовик пожаловал им «Рустриген во Фрисланде». Информация, на первый взгляд, не совсем понятная, но при сопоставлении с другими данными разобраться в ней довольно просто. Согласно хроникам Карла Великого, при походах на саксов он подчинил себе и соседние славянские племена, признавшие его верховную власть и вступившие с ним в союз. Но ведь и княжество Годолюба находилось по соседству с границей империи, т. е. отец Рюрика был вассалом Карла. Именно из-за этого на него и обрушился Готфрид Датский, враждовавший с Каролингами.

Если Рюрик родился незадолго до 808 г., то в 826 г. он как раз возмужал, и ему пришло самое время явиться ко двору сюзерена, чтобы бороться за отцовское наследство. А из факта крещения мы видим, что рос он не у франков, а где-то в славянских землях. Относительно брата Харальда не все ясно. Западные источники причисляют его к роду Скьелдунгов, т. е. датских королей. Но у славянских князей было по нескольку жен, и Харальд вполне мог быть сводным братом, рождённым от матери-датчанки, поэтому и носил германское имя. Хотя кто знает, по какой-то линии родства к Скьелдунгам мог принадлежать и сам Годолюб, жили-то ведь по соседству. Тогда ярость Готфрида против него стала бы ещё более понятной — принятие вассалитета от Карла рассматривалось бы как измена родственным связям.

Ну а «земли за Эльбой» были как раз княжеством их отца, отделённым от тогдашней Германии этой рекой и лежавшим у основания Ютландского полуострова. То есть Людовик Благочестивый признал их права на владение и обещал поддержку в возвращении наследства. Правда, остается ещё версия о «Рустрингене во Фрисландс». Но «Рустринген» уж больно похож на этноним руcов, а Фрисланд опять же непосредственно примыкал к землям полабских славян, и если бы сыновьям Годолюба удалось вернуть свои владения, их лен в административном делении империи вошёл бы как раз в провинцию Фрисланд, да и не удивительно, что хронист, работавший на Рейне, далеко от этого глухого угла государства, обозначил его обшим понятием «Фрисланда».

Разумеется, тут нельзя исключить и вероятность, что изгнанникам-русам выделили для поселения какой-то населенный пункт, ставший «Рустрингеном». Но... в том-то и дело, что реально в этот момент Харальд и Рюрик не могли получить ничего. Потому что слово Людовика Благочестивого в империи уже ничего не значило. Ещё в 817 т. он фактически отстранился от власти, поделив государство между сыновьями, Лотарем, Карлом Лысым и Людовиком Немецким, и в стране шли ожесточенные внутренние свары за переделы владений. То Лотарь и Людовик-младший выступали против отца, а Карл поддерживал его, то Людовик Немецкий и Карл Лысый объединялись против брата.

Мы не знаем, довелось ли Рюрику с Харальдом поучаствовать в их усобицах, но для возвращения отцовского княжества они явно не получили никакой помощи, кроме формального признания законности их притязаний и, так сказать, «морального благословения». И если, понадеявшись на императора, они всё же рискнули ввязаться в борьбу с датчанами, для них это не могло кончиться ничем, кроме поражения. Впрочем, если бы даже они действительно получили для поселения и прокормления какой-то реальный лен, то сразу же его лишились бы — уже в 829 г. произошёл новый передел империи и Фрисланд отошел к Лотарю, враждовавшему с отцом.

Для сирот и изгоев на Балтике открывалась прямая дорога в «варяги» — разноплеменные дружины искателей удачи, сбивавшиеся в стаи вокруг владельцев кораблей и на береговых базах. Становится понятно и то, что Рюрик на франков сильно обиделся. О факте крещения, принятом от самого императора, было прочно забыто, и впоследствии он даже успел заслужить на Западе нелестное прозвише «язвы христианства». Впрочем, воинственные варяги исповедовали довольно суровый конгломерат языческих прибалтийских религий, а вера предводителя обычно зависела от веры его дружинников — вспомним, что даже Святослав, будучи уже князем Руси, по этой причине отказался от предложения своей матери Ольги принять крещение.

В 843 г. большая норманнская эскадра появилась в Нанте, захватила и сожгла город, а затем в качестве временной базы заняла остров Нуартье в устье Луары. Отсюда они на следующий год совершили набег на города по течению Гаронны, дойдя до Бордо, потом направились на юг, взяли Ла-Корунью, Лиссабон и достигли Африки, где разграбили г. Нокур. На обратном пути варяги высадились в Андалусии и захватили Севилью. Может быть, в целом состав эскадры был интернациональным (арабский халиф Испании Абд-эр-Рахман II для переговоров с «королем викингов» посылал корабль в Ирландию, где в г. Арма с 839 г. размещалась варяжская «столица»). Но национальность тех пиратов, которые штурмовали Севилью, местный хронист Ахмед-ал-Кааф называет однозначно — это были русы. И предводителями их были всё те же братья Харальд и Рюрик.

Г. Р. Державин, проводивший собственные исследования биографии Рюрика и располагавший богатым архивом древних документов, впоследствии утраченных, утверждал, что в качестве одного из пиратских вождей будущий князь совершил и немало других «подвигов»; захватывал Нант, Бордо, Тур, Лимузен, Орлеан и участвовал в первой осаде норманнами Парижа. Имя Харальда из хроник впоследствии исчезает — видимо, его уже не было на свете.

В 845 г. ладьи Рюрика поднялись по Эльбе и погромили города по её течению. А в 850 г. сообщается, что он спустил на воду целый флот из 350 кораблей и обрушился на Англию. В данном контексте такая цифра кажется маловероятной, ладьи викингов вмешали по 50—60 человек, и все войско, таким образом, должно было составлять около 20 тысяч. Для одного пиратского предводителя, пожалуй, чересчур. Другое дело, что Рюрик к этому времени выдвинулся в ряд самых прославленных и удачливых варяжских вождей, и его вполне могли избрать предводителем в совместном предприятии нескольких соединившихся эскадр. Кстати, Англия в ту пору входила в «сферу интересов» датских викингов, поэтому набег на неё был для Рюрика вторжением на «чужую территорию» и может рассматриваться также и в плане его кровной вражды с датчанами.

Следующим объектом его нападений становится течение Рейна и Фрисланд. Но вот после этого информация не лезет ни в какие рамки. Якобы Лотарь в результате набегов вынужден был считаться с его силой, предпочел пойти на мировую и вернул ему лен во Фрисланде. Но в 854 г. опять отнял, а вместо этого дал новый лен — в Ютландии (Вернадский Г. В. «История России. Древняя Русь». Тверь, 1996). Во-первых, отобрать лен у феодала значило нанести ему смертельное оскорбление и сделать своим врагом — это нарушение сюзереном своей части вассального договора. И если Лотарь пошёл на уступку, чтобы избежать новых опустошительных вторжений, то мог ли он тут же решиться на шаг, заведомо ведущий к ещё более яростному отмщению? А во-вторых, Ютландия никогда Лотарю не принадлежала и вообще никогда не входила в состав империи франков.

Поэтому тут уж вывод следует однозначный: никакого «лена во Фрисланде» на самом деле не существовало, а речь шла всё о том же отцовском княжестве Рюрика, территориально смыкающемся и с Фрисландом, и с основанием Ютландии. Набрав силу и авторитет на Балтике и имея возможность за счёт прошлой добычи навербовать достаточное количество варяжских головорезов, Рюрик попытался снова его вернуть. А Лотаря он вынудил признать это будущее завоевание частью империи и включить его в состав Фрисланда, чтобы обеспечить себе таким образом мощное покровительство и поддержку. Он успешно высадился на землях, подконтрольных датчанам, захватил там какую-то территорию, вероятно, не только славянскую, но и относящуюся к самой Ютландии, за что и заслужил в западных хрониках прозвище Рюрика Ютландского, однако вскоре последовало «отобрание лена» — просто Лотарь, испугавшись войны с Данией, пошёл на попятную. Отказался признавать его своим вассалом и считать частью империи захваченные им земли. Будущий князь остался с датчанами один на один, и, разумеется, рано или поздно эта борьба должна была закончиться не в его пользу.


Глава 34 "ВАРЯГИ И НОВГОРОД"

В самый разгар варяжского разгула на морях назрели важные события и в Новгороде. Сюда тоже протянулись поползновения викингов. Причём интересовал их не столько грабеж очередного города, сколько водные пути, проходившие через славянские земли. Пираты в это время довольно хорошо научились использовать преимущества речных систем — ведь, несмотря на все их мореходное искусство, ладьи-драккары оставались не очень-то надёжными судами и часто становились игрушками разбушевавшейся стихии. Поэтому, например, в Средиземное море они предпочитали проникать, не огибая Пиренейского полуострова по бурному Бискайскому заливу и Гибралтару, а по речному пути из Луары в Рону. Ну а внутренние водные системы Руси открывали сразу несколько путей, суливших сказочные перспективы. Во-первых, «из варяг в греки», представлявший дорогу к богатейшим городам Византии и Восточного Средиземноморья, до которых иначе пришлось бы добираться вокруг всей Европы. Викинги об этом пути знали — наемники из их среды сопровождали по нему купцов в качестве охраны, да и на службу к византийским императорам они тоже ходили наниматься. А представление о возможной добыче они могли получить и по результатам набегов русичей на города Причерноморья, наверняка стократно преувеличенным молвой.

Другой важный путь вел на Волгу, «в хазары»» где викинги получили бы наилучшие возможности для сбыта пленников и пленниц, захваченных по всей Европе. Так, в конце IX или в X в., когда несколько пиратских эскадр добрались до Каспия, на рынки Востока выплеснулись более 10 тысяч невольников из Франции и Нидерландов. В Европе использование рабов было достаточно ограниченным, разве что в домашнем хозяйстве, а получить выкуп можно было далеко не за каждого. И тот, кто контролировал бы пути к хазарским рынкам, мог диктовать условия другим «коллегам» и получать с них немалую мзду.

Мы не знаем, сколько раз новгородцам удавалось отражать варяжские набеги, но по крайней мере однажды пришельцы одержали верх. Согласно «Повести временных лет», какие-то викинги сумели захватить страны чуди и славян и правили в них, обложив ланью местные народы. Конечно, ни о какой их цивилизаторской миссии, которую столь красноречиво пытался обосновать Н. М. Карамзин, говорить не приходится — достаточно заглянуть в западные хроники и посмотреть, что там вытворяли норманны, либо просто перечитать ещё раз перечень прозвищ пиратских вождей, приведенный в прошлой главе. Славяне в один прекрасный день восстали против захватчиков и изгнали их.

Дальнейшие события лучше всего известны нам в изложении Нестора. По его рассказу, после изгнания варягов начались внутренние раздоры, неурядицы, и тогда по совету старейшины Гостомысла (имя Нестором не упоминается) словене, кривичи, чудь и весь отправили посольство за море, к «варягам-руси»» призвав оттуда правителей. Эта версия стала почему-то главной в нашей исторической литературе, хотя основана она на одном-единственном летописном изложении — в «Повести временных лет». К тому же как раз эта летопись претерпела наиболее основательные чистки и редакции — ведь киевские хроники являлись как бы «придворными», постоянно находясь на виду у государственных и духовных властей. (Наличие в «Повести» каких-то явных правок, нестыковок и пропусков важных исторических событий отмечал ещё Татищев.)

Но новгородские летописи — а их не одна, а 14, в том числе составленная первым новгородским епископом Иоакимом, — рассказывают о тех же событиях несколько иначе и сообщают много важных подробностей. Они говорят, например, что Гостомысл был не просто старейшиной, а потомственным князем, происходившим в одиннадцатом колене от легендарного Славена, брата Скифа. Здесь, конечно, требуется уточнение. Вероятно, летописей совместил фигуры двух Славенов, мифического прародителя и реального человека. Датский князь Славен упоминается в «Велесовой Книге» и в «Гимне Бояна» из архива Державина. Он был преемником и, возможно, сыном Буса, казнённого Амалом Винитаром, побеждал готов (разумеется в союзе с гуннами).

То есть жил в конце IV—V в. Вот него-то, в одиннадцатом колене, Гостомысл действительно мог вести свой род (судя по времени рождения Рюрика, Гостомысл родился где-то около 760-770 гг.).

Важно отметить, что княжение в славянских государствах всегда было наследственным. Власть князя ограничивалась вечем, но претендовать на эту должность отнюдь не мог первый встречный. Так, «Велесова книга» очень чётко разделяет князей с боярами и воеводами, несмотря на то что бояре порой тоже возглавляли важные предприятия. В древности считалось, что хорошие и дурные качества передаются по наследству. Поэтому, например, вместе со злодеем нередко казнили всю его семью. А князя вече могло выбрать только из рода, имеющего на это право, — из потомков великих вождей прошлого. Кстати это наблюдалось и в летописные времена: как ни капризничало, как ни бушевало новгородское вече, прогоняя неугодых князей, но ни разу оно не выдвинуло кандидатуру из собственной среды, такое и в голову никому не пришло бы. Новый князь мог быть приглашен лишь из княжеских родов, пусть даже не русского, а литовского, но обязательно имеющего касательство к правящим династиям. Пережитки прежнего государственного устройства славян — отнюдь не «вечевой республики», а «вечевой монархии», — просуществовавшие вплоть до XVIII в., можно наблюдать и в Речи Посполитой, где все свободные шляхтичи имели право избирать и переизбирать королей, диктовать им волю на сеймах, но ни один магнат даже не пытался сам примерить корону, хотя бы он и был куда богаче короля и содержал большее войско.

Здесь тоже рассматривались лишь кандидатуры, достойные короны по праву рождения, — если и не из поляков, то из Венгрии, Франции, Швеции. Литвы, Германии, России.

Относительно времени захвата Новгорода викингами летописные версии расходятся. Согласно одной из них, ещё отец Госгомысла князь Буривой несколько раз отражал вторжения викингов, т. е. начались они в конце VIII в. Но Буривой был разбит, а новгородцы покорены. Гостомысл возглавил восстание против захватчиков, после их изгнания стал князем и благополучно правил в течение долгого промежутка времени. Другая версия говорит о завоевании новгородских земель в период, непосредственно предшествующий призванию Рюрика. В этом плане обращает на себя внимание один из западных источников — «Житие Св. Аискария», где упоминаются какие-то датчане, которые переплыли море, захватили город в «стране Славян» и, получив большой выкуп, вернулись домой. Сообщение о их возвращении датируется 852 г. (попутно отметим, что викинги редко довольствовались выкупом, обычно они грабили подчистую, т. е. и в этом случае их, скорее всего, «попросили», о чём на родине они, естественно, предпочли не распространяться).

Следовательно, можно прийти к выводу, что Новгород захватывался несколькуо раз. Сперва где-то в начале IX в., когда оккупантов изгнал Гостомысл, а потом около 850 г., когда он по возрасту мог служить разве что идейным вдохновителем и «знаменем» борьбы. Вполне может быть, что как раз Гостомысл имеемся в виду под «владыкой славян», к которому обратились закавказские князья в 853 г., — этот титул назван наряду с суверенными государями и вряд ли мог относиться к князьям, зависимым от хазар.

Но род Гостомысла пресекся. Четверо его сыновей умерли или погибли в войнах, а три дочери были отданы «суседним князем в жены». Причём наследников он лишился, уже будучи глубоким стариком, когда был не в состоянии произвести потомство (Кузьмичев И. К. «Лада». М., 1990). Можно предположить, что последний княжич или княжичи погибли как раз в ходе борьбы с викингами в начале 850-х гг. И незадолго до смерти Гостомысл якобы увидел сон, как «из чрева средние дочери его Умилы» выросло чудесное дерево, от плода которого насыщаются люди всей земли. Волхвы истолковали сон таким образом, что: «От сынов ея имать наследит ему, и земля угобзится княжением его». Тогда Гостомысл призвал старейшин от союзных славянских и финских племён и уговорил их призвать Рюрика, который и был сыном Умилы. Кстати, только Лаврентьевский список «Повести временных лет» ограничивает эту коалицию, сложившуюся в Северо-Западной Руси, словенами, кривичами, чудью и весью. Другие источники указывают, что она была больше.

Ипатьевский список летописи сообшает «ркоша русь, чудь, словене, кривичи и весь», т. е. здесь проживала и ветвь русов, то ли переселившаяся на север ещё после гибели Русколани, вместе со словенами, то ли в более поздние времена — от хазарского ига. А Иоакимовская летопись кроме русов добавляет ещё и дреговичей, соседних с кривичами.

Нелишне напомнить, что с лёгкой руки Н. М. Карамзина и первых переводчиков в отечественную историческую литературу вкралось существенное искажение целей посольства, направленного к Рюрику. Было переведено: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет — идите княжить и владеть нами». Хотя ни в одной летописи слова «порядок» не значится. Везде говорится либо «наряда в ней нет», либо «нарядника в ней нет». То есть нет правителя или системы управления (в средневековье немыслимой в отрыве от персонального правителя), а не «порядка». Из этих фактов уже более ясна причина «призвания варягов». Правящая династия пресеклась по мужской линии. Скорее всего, на юге ещё имелись представители древних княжеских родов, но они были данниками хазар, и о передаче им власти, разумеется, даже речи быть не могло. А Рюрик являлся внуком Гостомысла по дочерней линии и остался его законным наследником.

Да и этнически прибалтийские бодричи были близки новгородцам. Вспомним, что русы, ушедшие на восток, отделились от них во II в., а словене отделились от русов в конце IV — начале V в., всего через 2—2,5 столетия после исхода. Поэтому не удивителен вывод, сделанный антропологом Т. Алексеевой в 1974 г., что «средневековые новгородцы и бодричи имели сходные антропологические характеристики». В 1841 г. лингвист Бурмайст установил, что «язык ободритов ближе к языку восточных славян, чем к польскому». А археологические данные показали, что древнейшая новгородская керамика аналогична мекленбургской. В славянской семье эти ветви были близко родственными, и в трудной ситуации для новгородцев выглядит вполне естественным обращение за помощью именно к бодричам. Точно так же в чешских сказаниях после смерти бездетного Чеха народ призвал на княжение его племянника Крока от родственных ляхов.

Кстати, и у Нестора, обо многом умалчиваюшего, содержится указание, что новгородской коалиции было отнюдь не безразлично, к каким варягам обращаться. «Сице бо звахуть ты варагы-русь, яко же друзин зовутся свее (шведы), друзии же оурмани (норманны), англяне (англичане или датчане-англы) инии и готе (готы), тако и си», т. е. чётко выражена национальная принадлежность. Иначе отправлять посольство «за море» оказалось бы совсем не обязательно — варягами кишела вся Балтика. Славянское происхождение Рюрика косвенно подтверждает и «Велесова Книга». Настроенная резко против него, она восклицает: «Рюрик не русич» (III, 8/1). Поскольку ни о ком другом из завоевателей такого не говорится, значит, свое право на власть Рюрик обосновывал именно тем, что он — русич.

Ну а на персональный его выбор, вероятно, повлияло не только родство с Гостомыслом — были же у него и какие-то другие дочери, выданные замуж на чужбину. Сыграл роль и ряд других факторов. Наверняка повлияла и его громкая слава на Балтике — о заметном положении Рюрика свидетельствует и сам факт, что новгородцы знали и нём и представляли, куда именно направить послов. Потому что путешествовать наугад по Балтийскому морю в поисках одного из родственников Гостомысла, как уже отмечалось, было бы в IX в, чересчур рискованным занятием. Кроме того, как мы видели, в Новгород повадились ходить датские викинги. А всё говорит о том, что они именно повадились. Не в привычках варягов было довольствоваться одноразовым набегом на приглянувшееся богатое место, обычно они и в дальнейшем продолжали наведываться по разведанной дорожке, например, на Париж они нападали 6 раз. Причём у пиратов разных национальностей устанавливались свои излюбленные маршруты и формировались более менее постоянные «сферы интересов». Так, на Англию ходили преимущественно датчане, на Францию — норвежцы и т. д. То есть Гостомысл, чувствуя приближение смерти, имел все основания полагать, что рано или поздно датчане придут снова. Но как раз датчане были смертельными врагами Рюрика, борьба с ними являлась для него кровным делом, а это повышало вероятность, что он откликнется на призыв и станет лучшим защитником Новгорода от очередных вторжений. Опять же он оставался изгоем, способным всецело связать свои интересы с новой родиной. Видимо, Гостомысл в своём «политическом завещании» тщательно взвесил и продумал все стороны.

Как отмечалось в прошлой главе, последнее датированное упоминание о действиях Рюрика на Западе относится к 854 г., когда Лотарь отрекся от покровительства ему, и он оказался вынужден на свой страх и риск вести войну с датчанами на территории самой Ютландии. Безнадежность такой борьбы рано или поздно должна была стать очевидной. Он мог ещё какое-то время держаться, но наёмные варяжские дружины, силами которых он наверняка пользовался, от длительной и тяжелой оборонительной войны попросту отказались бы, поскольку такие действия не сулили добычи и не окупали потерь. Связи с западными славянами у новгородцев существовали, и если они знали о положении, в котором оказался Рюрик, это стало бы дополнительным фактором в пользу выбора его кандидатуры. Разумеется, он не бросил бы захваченного края, если бы дела у него шли успешно. То есть к моменту призвания он был либо уже выбит из Ютландии, либо терпел поражения. Хотя, может быть, он некоторое время колебался, пока не осознал бесперспективность дальнейшей войны. Как бы то ни было, в этот момент приглашение Новгорода оказалось для него очень кстати. Ведь ему было уже около пятидесяти, и бесприютная пиратская жизнь по чужим углам наверняка была уже не по возрасту. Годы требовали более прочного пристанища (что он и попытался осуществить в Ютландской авантюре).

Летописи рассказывают, что Рюрик принял предложение и в 862 г. пришёл на Русь с братьями Сииеусом и Трувором. Сам сел княжить по одной версии в Новгороде, а по большинству летописных версий — в Ладоге; Синеуса послал в Белоозеро, а Трувора — в Изборск. А через два года, по кончине братьев, отдал в управление своим боярам их города, а также Ростов, Полоцк и Муром. Никоновская летопись говорит также о восстании Вадима Храброго, поднятого новгородцами в 864 г. и подавленного Рюриком.

Синеус и Трувор, странным образом умершие в одночасье, нигде в западных источниках не упоминаются, и вопрос о самом их существовании сейчас считается весьма спорным — широко известна версия, что таковых братьев никогда не было, просто летописец неточно перевел слова какого-то скандинавского источника; «Рюрик, его родственники (sine hus) и дружинники (thru voring)». Может быть, речь шла о различных частях его войска из славян-бодричей, таких же изгнанников, как он сам, и наёмников-варягов. Но подобная ошибка подчёркивает ещё один важный факт — «придворные» хроники времён Рюрика писались не по-русски, а по-норманнски. То есть его правление опиралось на чужеземную верхушку. Это согласуется и с другими известными фактами. Женой Рюрика была Ефанда из рода норвежских королей, а правой рукой и советником, позже опекуном наследника Игоря, стал брат Ефанды Вещий Олег. По всей вероятности, на Балтике Рюрик близко сошелся с норвежцами. Объединять их вполне могла и вражда с датчанами, стремившимися в это время подмять Норвегию под себя.

Между прочим, приведённые факты опровергают гпотезу, выдвигавшуюся некоторыми нашими историками, что Рюрик был простым самозванцем, нанятым новгородцами для защиты своих рубежей, а потом силой захватившим власть н присвоившим себе княжеский титул. Во-первых, его наследственные княжеские права были признаны в Ингельгейме при дворе Людовика Благочестивого, а затем Лотаря, а во-вторых, несмотря на разбойничьи нравы, происхождению и в Скандинавии придавалось первостепенное значение, поэтому норвежский король ни в коем случае не выдал бы свою близкую родственницу за простого безродного пирата, пусть даже сверхудачливого. Если даже не принимать во внимание его родословной, то можно вспомнить, что лен он получал непосредственно от императора, т. е. во франкской феодальной иерархии соответствовал как минимум степени графа.

Иногда версию о наемничестве пытаются обосновать даже тем, что, мол, новгородцы не пустили Рюрика в свой го-
род, поэтому он и разместился в Ладоге. Интересно, кто бы мог «не пустить» к себе вождя, бравшего Севилью, считавшуюся неприступной? По свидетельству западных хроникеров, никакие степы европейских и средиземноморских городов не спасали их от викингов — что уж говорить об укреплениях древнего Новгорода? А если бы потребовались дополнительные силы — стоило лишь свистнуть - и вся пиратская Балтика оказалась бы к услугам Рюрика. Нет, выбор Ладоги был вполне сознательным. Многие исторические и археологические данные говорят в пользу того, что древняя Ладога по своему значению и размерам ничуть не уступала Новгороду. Большинство современных исследователей приходят к выводу, что как раз Ладога и была первой столицей этих земель, а перенесение центра торговли и управления в глубь материка, в Новгород — «новый город», произошло уже позже, в IX в., вероятнее всего, после вторжений викингов.

Кроме того, достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, как новый князь разместил свои силы. Ладога контролировала самое начало водного пути «из варяг в греки», в том числе перекрывала подступы к самому Новгороду по этому пути. Белоозеро запирало дорогу на Волгу, «в хазары». А из Изборска дружина могла контролировать водный путь через Чудское озеро и р. Великую, как и дороги с запада, из Эстонии. Таким образом Рюрик обеспечил границы своего княжества, прикрыв возможные направления нежелательных проникновений с Балтики. Да и с психологической точки зрения мог ли старый морской волк, столько лет бороздивший волны, сам не тяготеть к морю?

Интересная косвенная информация напрашивается из того факта, что к 864 г. под юрисдикцией Рюрика оказываются новые города, особенно Ростов и Муром. Это значит, что он круто изменил политику Новгородской Руси и начал активную борьбу с хазарами. Потому что Ока и Верхняя Волга входили в зону хазарских «интересов», а племена мурома (Муром) и меря (Ростов) были данниками каганата. Следы крупных варяжских поселений, относящиеся ко временам Рюрика, обнаружены археологами на Волге, под Ярославлем, и у Гнездова, недалеко от Смоленска. Скорее всего, здесь были размещены его гарнизоны и располагались базы для военных операций. Эту информацию подтверждает еврейский «Кембриджский аноним», перечисляющий государства и народы, с которыми воевала Хазария во второй половине IX в.: Алания, Дербент, Зибух (черкесы), венгры и Ладога.

Но затем вспыхнуло восстание. Каковы же были его причины? Наверняка их соединилось несколько, Славяне-бодричи, хоть и были близкими родичами новгородцев, но жили в других условиях, и за 7 веков между ними должно было накопиться немало различий и в языке, и в религии, и в стереотипах поведения, А те из них, что пришли с Рюриком, вообще были изгнанниками, которые долгое время вращались в «интернациональной» среде викингов. И сама по себе дружина Рюрика гоже была разноплеменной, включая в себя значительную часть норманнов-норвежцев, которые, как указывалось выше, заняли при его правлении ключевые посты. То есть вместо «братьев-славян», каковых представляли себе и желали бы видеть большинство новгородцев, к ним пришло обычное войско балтийских головорезов, по сути ничем не отличающееся от тех варягов, которых удалось изгнать раньше.

Недовольство должно было усугубиться политическими причинами. Восточные славяне привыкли к вечевому правлению, диктовавшему волю князьям и наверняка особенно разгулявшемуся в период межвластия, Рюрик же стал вводить правление на манер западных королей, единоличное, И даже, возможно, ещё более жесткое. Власть королей ограничивалась крупными феодалами, при них ещё долго сохранялись всякие коллегиальные «тинги», «альтинги», «сеймы». Но Рюрик старому славянскому боярству был чужд, новое — из его дружинников — набрать силу ещё не успело, а с вечем и прочей «коллегиальностью» могли считаться вождь, привыкший единовластно командовать на борту пиратского драккара? Все источники сходятся на том, что, несмотря на буйный нрав викингов, дисциплина в походах у них была железная. Отсюда понятно указание Никоновской летописи: «Того же лета оскорбишася новгородци, глаголюще: тако быти нам рабом, и много зла всячески пострадати от Рюрика и от рода его».

Наверняка сказались и причины религиозного характера. Восточные славяне более полно и последовательно сумели сохранить устои древней ведической и митраистской религии. У прибалтийских вендов та же вера уже существенно отличалась, впитав элементы балтских и германских культов, где сложные доктрины и ритуалы начали подменяться актами примитивного идолопоклонства. Ну а варяжские дружины вообще исповедовали некий сборный конгломерат языческих верований, упрошенный до предела: «ты — мне, я — тебе». Выше уже приводились фрагменты текстов «Велесовой Книги», подчёркивающей эти различия. Особенную неприязнь должен был вызвать вопрос о человеческих жертвоприношениях. Сейчас доказано, что до прихода варягов на Руси подобного обычая не существовало. Но у прибалтийских славян он был, хотя в жертву приносили, в основном, пленников. А уж викинги считали такие жертвоприношения самым простым и естественным способом отблагодарить своих суровых богов за удачу или испросить у них новых милостей. Известно, например, что даже принявший крещение знаменитый пират Хрольв, ставший герцогом Нормандии, перед смертью сделал крупные вклады в церковь, но одновременно приказал зарезать на алтаре сотню пленников, чтобы на всякий случай умилостивить и Одина. И на Русь практика человеческих жертвоприношений пришла именно с варягами. Ой этом рассказывает и Лев Диакон, описывающий, как воины Святослава в Болгарии в полнолуние кололи пленных и женшин, а перед решающей битвой резали петухов и младенцев. А киевские летописи сообщают, что в особо торжественных и важных случаях приносились в жертву даже соплеменники, избираемые по жребию из отроков и девиц.

Поэтому неудивительно, что против Рюрика выступило жречество, тем более что роль волхвов в жизни общества была подорвана. При вечевом правлении они оказывали сильное влияние на настроение масс, а пришлые варяги вряд ли серьезно считались с их мнением. Они и с богами-то в своих походах привыкли общаться без посредничества жрецов, выполняя самостоятельно немудрящие ритуалы, главным распорядителем которых выступал всё тот же предводитель [...]