«Здесь мы свой авторитет зарабатываем сами»: интервью со священником Росгвардии о служении в зоне СВО и роли православия в жизни солдат

Редакция «Медного Колокола» побеседовала с отцом Святославом Чуркановым, старшим священником Росгвардии, который уже более полутора лет постоянно находится в зоне проведения специальной военной операции.

Специально для читателей ТГ-канала он рассказал об особенностях работы военных священников во время боевых действий, как вера помогает солдатам и спасает их жизни, особенностях гуманитарной работы и общения с местным населением и священнослужителями.

— Отец Святослав, вы в очередной раз поехали за «ленточку». Расскажите, пожалуйста, подробнее о целях ваших поездок, о вашей миссии в зоне СВО.

— Цель всех наших поездок – окормление военнослужащих, духовная помощь и поддержка. Недавно священноначалием я был назначен старшим священником Росгвардии в зоне проведения СВО. Я объединяю и корректирую всю деятельность священников, которые работают по линии Росгвардии по всем направлениям.

Сейчас мы занимаемся формированием новых направлений, например, Южного, Запорожского. Это делается для того, чтобы в группировках находились священнослужители на постоянной основе. На Луганском и Донецком направлениях у нас уже эта схема отработана: на протяжении полугода священники постоянно находятся в группировках, постоянно ездят по подразделениям.

Наша деятельность, я думаю понятна. Самое главное – это поддержка военнослужащих, разъяснение целей (СВО – прим. ред.), разъяснение происходящих событий, как это связанно именно с духовной стороной. Потому что сейчас уже люди прекрасно понимают, что все события, которые здесь разворачиваются, они связаны ментально. Что это именно духовная война. Многие в миру это начинают понимать, и воины наши, слава Богу, тоже понимают. А, соответственно, при понимании есть потребность… мы же не до такой степени воцерковлены, я имею в виду наше воинство. И понимание, есть, а что делать – они в принципе многие не знают. Поэтому приходится начинать именно с азов. Можно просто брать детский закон Божий и начинать его изучать.

Но некоторые моменты, просто… Так сказать, исходя из основных целей и задач, что мы должны воинам обеспечить в данной ситуации. А уже остальное в процессе взаимодействия, в процессе наших встреч вырабатывается само собой. Но изначально эффективный алгоритм (действий священника – прим. ред.) вырабатывался с первых дней, многое было в новинку. В сравнении с боевым опытом Чеченской войны, боевыми действиями на Донбассе… А я с 16-го года окормляю военнослужащих Донбасса – здесь совершенно все по-другому. Поэтому свою работу приходилось с нуля начинать: вырабатывать алгоритм действий священника прямо «с колес».

— А в чем разница?

— В жестокости. Разница в том, что в других конфликтах была четко наша сторона, была противоборствующая сторона. Мы прекрасно понимали, что это враждебные силы. Они не так массово поддерживались по всему миру. Локально, да, они поддерживались, в тех же чеченских конфликтах. Но это была локальная поддержка. А здесь 50 с лишним стран, объединившись идут…

У нас так сказать, и выбора то нет: либо нас полностью уничтожат, либо мы должны это с корнем выкорчевать… Фашизм, нацизм – это все понятия общечеловеческие, политические. А для нас, верующих людей, особенно тех, кто здесь был и всё своими глазами видел, всё происходящее – чистой воды сатанизм, просто-напросто.

Мы своих воинов учим: каждый православный христианин должен во время вот таких событий, когда идёт уничтожение не только людей, но и идёт уничтожение самой истории, уничтожение веры, просто обязан встать на защиту. Но не только на защиту самого себя, но и тех людей, которые страдали последние 8 лет. Это наши близкие по духу, по крови, по вере люди. Мы сами очень долго терпели, проявляли именно христианские качества – человеколюбие, милосердие. Со светской точки зрения пытались через дипломатию подойти к этим вопросам. Но нас не слышали.

Правда бывает одна, в единственном числе. А ложь – она многолика. Недаром говорят, что сатана – отец лжи. И вся та ложь, фейки и прочее, что сейчас распространяется тысячами, она льется. И хочешь не хочешь, на страстях и эмоциях люди начинают это воспринимать, и воспринимать уже как правду. А мы же говорим одно и то же, своих позиций не меняем – мы защищаем народ, защищаем свою веру, защищаем свою страну и землю. Но нас не слышат.

— Надеемся, что нас услышат.

— Бог поругаем не бывает. Тем более все эти акты… Фронт есть фронт, это понятно. Но то, что они совершают в государстве своем, уничтожают Церковь. Тот же полный запрет Украинской Православной церкви…

— Отец Святослав, раз зашла речь по поводу организации работы по новым направлениям, расскажите, как укомплектованы сейчас группировки? Может быть вы знаете примерное число священнослужителей, которые сейчас в зоне проведения СВО находятся и активно работают?

— Я конкретной информации вам дать не смогу, но думаю, что чуть более сотни священников единовременно здесь находятся.

— А священники в большинстве своем добровольно идут в зону СВО, чтобы помогать?

— Нет, у нас есть священники штатные. Они являются помощниками командиров частей или подразделений по работе с верующими военнослужащими. Это одна категория священства, но она малочисленна. Изначально в зону СВО заходили только штатные священники, вместе со своим подразделением.

Опять же, не каждый священник может это сделать, например, по причине возраста. Вообще причин, по которым священнику в зону СВО выехать нельзя, их много. А когда пришло понимание о необходимости нахождения чтобы священников, а в этом была очень большая потребность, то тогда священноначалием (Священный Синод – прим. ред.) в июле 2022 года был подписан указ о том, что священники на добровольческой основе, кто желает помогать нашим воинам, имеют право заходить в зону СВО. Например, я заходил сразу в июле-месяце.

— Банальный вопрос, но как помимо духовной поддержки священнослужители могут помочь военным на поле боя?

— Ни один священник сюда не заезжает с пустыми руками. За последние полтора года сформировались подразделения, с которыми мы работаем на постоянной основе. Несколько таких подразделений на Луганском направлении, несколько – на Донецком. Например, я узнаю от командира, что есть какая-то потребность и стараюсь ее частично или полностью закрыть. Это первое.

Второе. У нас все священники оканчивают курсы тактической медицины. Сейчас это в обязательном порядке. Поэтому даже когда они оказываются непосредственно при проведении боевых действий, то могут как медики оказать первую помощь военнослужащим, выносить раненых.

А оружие священник Русской православной церкви в руки брать не имеет права. Мы можем встать на защиту Родины, если вдруг придет такая потребность. Но тогда мы должны будем сделать выбор – либо снять крест и взять в руки автомат, либо продолжать свою духовную миссию. В истории Великой Отечественной войны было много случаев, когда священники брали оружие и шли воевать. Потом была определена процедура, в которой несколько лет священник не мог совершать Литургию, и по покаянию его восстанавливали в сане. Но я думаю, что дай Бог, у нас до этого не дойдет.

Но если все-таки дойдет, то у нас очень много священнослужителей имеют боевой опыт. Я сам служил в спецназе, поэтому знаю, что такое оружие и умею с ним обращаться. Но мы выбрали свой путь и должны его придерживаться.

— Принципы, особенно духовные – это очень важно?

— Конечно. Тем более, когда на постоянной основе работаешь в подразделении, то и командиры, и особенно бойцы – они очень пристально наблюдают за священниками. И солдат очень мотивирует, когда они видят, что священник приехал и не просто походил по расположению, сфотографировался. А что именно он несет даже не проповедями, а своим образом жизни. И он должен вести христианский образ жизни. Хотя в условиях боевых действий некоторые вещи очень осложнены, но для бойцов это очень большая мотивация.

— Давайте немного поговорим про работу в тылу. Очень много священников и сестер милосердия трудятся в освобожденных городах, в том числе многострадальном Мариуполе, чьи жители долгое время сидели по подвалам, а после оказались на пороге гуманитарной катастрофы. Как Церковь и православная вера помогают жителям этих городов, как участвуют в их жизни, помогают ли в восстановлении или решают другие задачи?

— Это не линия Военного отдела Московской патриархии. Это линия Синодального отдела по социальной службе и благотворительности, которую возглавляет владыка Пантелеимон. Они очень активно занимаются по линии гуманитарной помощи, работают в госпиталях, набирают сестер милосердия, набирают бригады, которые работают в Мариуполе.

Там, кстати, довольно большой объем работы уже сделан. В Мариуполе я был в июне и был просто потрясен увиденным. До этого был там в августе 2022 года, а после в октябре. Уже тогда была видна разница, когда более-менее расчистили дороги.

Когда был там этим летом, то, конечно, был потрясен масштабом строительства, которое там ведется. Город восстанавливается очень быстро при таком огромном масштабе разрушений.

— А если говорить про освобожденные территории, то доводилось ли вам общаться с местными жителями? Как они сейчас относятся к православной вере, как они переживали эти события?

— По-разному. Есть еще достаточно людей, которые не очень положительно воспринимают. Но люди из освобожденных территорий Луганска и Донецка – они настрадались, конечно. Я в Луганской области очень давно и много знаю мест, например, Старобельск и Половинкино, где была пыточная тюрьма. В городе Счастье, где я сейчас нахожусь, тоже есть страшные места, где людей просто уничтожали, пытали. Страшные вещи. На «Азовстали» я бывал тоже, видел эти капища.

Они же создали как бы свою веру, свою религию…язык не поворачивается это так назвать. Секту создали настоящую, и туда народ пошел.

— А как вы думаете, что сейчас с этим делать? Как людей обратно вернуть на путь истинный?

— С этим ничего не надо делать. Мы просто должны оставаться людьми. Проявлять те качества, которые не проявляет противоположная сторона. Например, когда подразделения Росгвардии заходят в населенный пункт, мы везде стараемся наладить контакт с местной администрацией, руководителями школ, больниц, детских садов, настоятелями храмов, которые остались на этой территории. И если отношение лояльное, то конечно стараемся и гуманитаркой помочь, и своим трудом.

У меня очень много примеров по Луганской группировке. Например, своими силами бойцы помогли батюшке Троицкого храма восстановить старинную церковную ограду. Все зачистили, даже начальник группировки лично ходил щеткой чистил, сам красил. А они же это видят.

Да, может у них и было понимание, которое закладывали им ранее, что мы оккупанты какие-то, что мы захватчики, напали на них. Но они видят обратное. Все что здесь происходило… Ну вы понимаете, что все физические болезни, они исходят из нашего духовного повреждения.

И поэтому, как многие считают, что развал Украины начался с 1991 года – это неверное понятие. Вообще, основной толчок к этому был сделан еще в 1989 году, когда начался первый раскол Украинской Церкви. Тогда бывший митрополит Филарет решил создать отдельную Церковь. И ведь это не просто из-за гордыни человека, это был конкретный американский проект, сейчас об этом уже говорят открыто. А там тоже далеко не глупые люди. И они знали, с чего надо начинать – с Бога. Да, это не быстрые процессы, но они и не спешили.

И повреждения пошли по всему народу. А куда людям деваться? Надо же как-то принимать решение, становиться на защиту веры, на защиту истории. А народ просто плыл по течению. А когда он плыл-плыл-плыл, то ему и понравилось просто плыть.

И, конечно, информационная работа у украинцев очень серьезная проведена, надо отдать им должное. Накачивание различного рода «анти-русским» на протяжении десятилетий – оно дало вот такие махровые плоды. Но Бог поругаем не бывает. Все это восстановится, все будет нормально, и народ очнется. Мы сейчас спасаем этот народ, по большому счету, вытягиваем их. Как бы там не было, это наш больной брат, которого надо лечить. Лечить приходится, и жестко причем.

— Давайте вернемся к нашим бойцам. Существует такое выражение, что в окопах неверующих нет. И наверняка вы уже видели много случаев, когда солдат начинает воцерковляться уже будучи под обстрелами. Как к этому относится Церковь и лично вы, может быть есть конкретные примеры такого обретения веры?

— У меня таких примеров куча, они здесь на каждом шагу. Вот буквально сегодня был под Кременной, у танкистов. Ребята сами построили подземный храм. Просто один верующий человек в подразделении взял и начал копать яму, таскать бревна. Сначала все смеялись ходили, пальцем у виска крутили, мол дурачок какой-то. Но в последствии, изо дня в день к нему по одному-два человека присоединялись. И в итоге всем миром построили храм.

Священники крайне редко туда приезжают. Все-таки это близко к линии боевого соприкосновения. Но костяк этих верующих ребят вечерами там собирается. Мне Максим (устроитель храма – прим. ред.) рассказал, что в день с разных подразделений храм может посетить до 50-70 человек. Просто постоять, свечку поставить. У них там все это есть. Он сам парень воцерковленный, очень хороший. Дай Бог ему здоровья.

Причем самое удивительное, когда я был у них в августе, они еще доделывали храм.

Сегодня приехал, там напротив тоже копают. Спрашиваю, мол, что это такое, так мне говорят: «А это мусульмане мечеть теперь делают». Получается, сейчас, с одной стороны, православный блиндажный храм, а напротив будет мусульманская подземная мечеть.

— Наверняка много солдат обращаются к вам с просьбами о какой-то поддержке, помощи, в том числе, на гражданке. Расскажите пожалуйста, много ли таких просьб, о чем обычно просят наши воины и, может быть, вы помните самую необычную солдатскую просьбу?

— Больше всего солдаты просят передать родным, что они живы-здоровы. Это самое главное. Раньше ведь была проблема со связью. Сейчас, не кривя душой, могу сказать, что обеспечение бойцов нормальное. Особенно там, где здравые командиры и тыловики. С питанием сейчас вообще проблем нет никаких.

Просьбы больше специфические. Где-то тепловизоры нужны, где-то прицелы. Надо понимать, что такие вещи здесь – это расходный материал. Та же рация. Ты упал в окоп, бронежилетом рацию придавило, и она сломалась. Те же маскировочные сети. Ну ребята, она работает 2-3 месяца, а далее превращается в труху. Это расходник. Их здесь нужны километры.

Поэтому люди и занимаются подобным обеспечением. У меня лично есть несколько волонтерских движений, с кем я на постоянной связи. Вот сейчас, например, привез масксети, коврики, медикаменты, бинты, жгуты – это все очень востребовано.

— Просили ли вас передать в одну или другую сторону что-то памятное, близкое сердцу?

— Ну, например, Александру Сергеевичу Ходаковскому (заместитель начальника Федеральной службы войск национальной гвардии РФ по ДНР – прим. ред.) связали носки с его позывным «Скиф». Я ему их лично вручил в руки. И я знаю точно, что он в них ходит. Бабушка одна знала, что я с ним общаюсь, работаю с его подразделениями. Она подгадала под мою поездку и связала, отдала мне и поручила передать.

— А вообще, кто в большей степени поддерживает наших бойцов на «гражданке»? Кто эти люди? Это пенсионеры в своем большинстве или представители разных социальных и возрастных групп?

— Это все разные люди. Основная прослойка – это от 30-ти до 50-ти лет. Они имеют наиболее полное понимание всего здесь происходящего. Недаром говорят, что эту войну выиграют 45-50-летние мужики. Также и женщины такого возраста помогают, потому что они тоже все это понимают.

А так, могу сказать, что есть и очень богатые люди, которые зная нашу деятельность, напрямую обращаются с предложениями и закупают необходимые вещи на довольно серьезные суммы, а иногда и просто деньги переводят.

— Что вам удалось самое затратное по финансам приобрести и отправить бойцам?

— В августе мы закупили шесть РЭБов, каждый по 600 тысяч. И приборы ночного видения на несколько миллионов рублей. Сейчас везу ребятам коптеры, тепловизоры, прицелы на несколько миллионов.

— Проще стало собирать средства на гуманитарную помощь, чем раньше?

— Я бы не сказал, что проще. Как-то волнами идет. Большой всплеск активности был во время мобилизации, тогда люди зашевелились, начали задумываться над происходящим. В любом случае, Бога гневить не надо. По себе могу сказать, что все, что ребята просят, мне всегда удается на это денег набрать, закупить. Поэтому слава Богу.

Я сам первые четыре командировки сюда заходил непонятно как. Приходилось даже на «вертушке» прилетать. Потому что на своем транспорте не поедешь. И люди, которые меня знают, верующие и благотворители, которые помогают мне и храм строить, они пришли и сказали: «Хватит вам, батюшка, на попутках ездить». И купили мне машину. И я с февраля на ней уже четвертый раз сюда зашел, наездил больше 30 тысяч километров. И машина Божией милостью не ломается. Ну и я слежу, конечно, за ней. Мне как старшему священнику выделяют сопровождение, и просить для них машину неудобно. Поэтому прыгнули ко мне в машину, а водителем я сам. И поехали. Конечно, стало более удобно и мобильно.

Или, например, шевроны, которые мы распространяем в зоне СВО. В Орле есть целая фабрика, там девчонки их делают. Я каждый раз привожу по штук 600 бойцам, там они разлетаются как жаренные орехи.

— Известно, что вера в Господа Бога и молитва может придать воину сил в самый ответственный момент. Или спасти от неминуемой гибели. Расскажите, известны ли вам такие примеры и можете ли ими поделиться?

— Я слышал много историй, разного рода. У меня есть такой пример. Еще прошлой осенью и зимой я активно работал с вновь прибывшими военнослужащими. Это было морально тяжело: все ребята еще не обстрелянные, не готовые совершенно к тому, что здесь происходило. Часть из них погибли, часть – «запятисотились» по дурости. Сейчас прошедшие суровую школу бойцы прекрасно понимают, где находятся и с чем и кем имеют дело. Имеют нормальную мотивацию.

И вот у меня 12 октября был день рождения. От знакомого парня, одного из тех военнослужащих, приходит смс: «Вы к нам в Красноречку приезжали прошлой зимой. Мы вас поздравляем с днем рождения». Пожелания оставили, а в конце приписка: «Благодаря вашим поездкам и молитвам мы все уверены в том, что мы выжили». Для меня это самая высокая оценка моей деятельности и явный пример охранительной силы православной веры.

А еще высокую оценку вижу в том, что на меня ЦИПСОшники несколько раз уже делали фейки. Даже приходилось по ТВ выступать, опровергать.

Еще у меня есть саперное подразделение, которое я окормляю, они взяли себе имя Сорока великомученников севастийских. Я их командира просто обожаю. В нем сочетается простота великого русского народа и глубокой христианской веры. Он сам огромный как медведь, а со своими бойцами как курица-наседка – всех обнимет, накормит. Ему говоришь: «Коля, мы спешим». А он: «Пока не пообедаете – не отпущу, не принимаю никаких разговоров».

Мне приходилось с ним выезжать на «передок» к Марьинке. Я хоть и священник, но чувство страха, как любой человек, испытываю, особенно, когда рядом снаряды падают. Или заходишь на поле, а тут мины неразорванные в землю воткнуты. Но, когда с ним рядом идешь, на душе спокойно. Спрашиваю у него, мол, что это, а он в ответ: «Да это мины неразорванные, батюшка, не волнуйтесь». Потом мину поднимает, несет мне, говорит: «Да у нее уже боек вывернут, не страшно».

Вот с ним не то, что страха не существует, но есть внутреннее спокойствие и уверенность, что этот человек если что – он рядом. Я завидую бойцам, у которых такие командиры.

И само подразделение – потрясающее. Я когда узнал, как они ходят в бой и задачи выполняют… Они идут впереди «штурмов» (штурмовики – прим. ред.), впереди танков, а из всего оружия – только две гранаты и четыре противотанковые мины висят, каждая по восемь килограмм. Они разминируют проходы, пропускают войска, после все коридоры закрывают обратно. Можно сказать, что все голыми руками. Все бойцы сухие, жилистые. Я когда к ним в подразделение приезжаю, то явно чувствую сильный боевой дух, который там царит.

А так, историй всяких, конечно, очень много – всех и не упомнишь. Книгу надо писать, наверное.

— Я думаю, она будет очень интересная.

— У нас отец Дмитрий Василенков уже 2 тома выпустил, книга «На войне». Самому довелось ее недавно прочитать и могу сказать, что это без преувеличения настольная книга военного священника. Я считаю, что она должна быть у каждого священника. В сжатой форме, все четко описано, как и что должен знать и уметь священник, как он должен свою деятельность осуществлять. Духовная безопасность как для священства, так и для военнослужащих. У батюшки колоссальный опыт.

— Раз мы эту тему затронули, то поясните пожалуйста, в чем принципиальная разница военного и гражданского священников?

— Принципиальной разницы нет – поп есть поп. Но есть определенные особенности, например, как у нас в Росгвардии. Поэтому мы стараемся в зону СВО подбирать отцов, которые имеют подходящий опыт. Соответственно, задачи разные и под них мы должны выстраивать свою работу.

Общаться с бабушкой в храме – это одно, а общаться с военными, где и мат можно услышать – это совсем другое. Иной раз и командира нужно в сторону отвести и поставить на место. Я, например, не приемлю такие вещи, когда командир начинает при всех своих бойцов поливать трехэтажным матом, унижать как-то. У меня были такие моменты. Я потом спокойно разговаривал с офицером и разъяснял.

— И прислушиваются обычно к вашим словам?

— Да. Многие прислушиваются.

— Получается, что Церковь имеет какой-то авторитет в зоне СВО?

— Мы свой авторитет здесь зарабатываем сами. И весь авторитет зарабатывается на нашей деятельности. Конечно, не всегда всё получается. Но мы делаем добрые дела, бесу это не нравится. Поэтому он всякими путями будет пытаться как-то внести смуту и раздор. Мы – священники, и должны с этим бороться с утроенной силой, чем мирские люди.

— Вы ранее говорили о полевых православных храмах и приводили конкретный пример. Расскажите подробнее, много ли таких храмов уже построено, насколько они могут быть импровизированными и без чего не сможет обойтись ни один полевой храм?

— Я думаю, что уже с десяток полевых храмов есть. Может быть даже побольше. Особенно такие храмы устраивают там, где на постоянной основе присутствует священник. Любой полевой храм, что ни говори, но не обойдется без священника. А так у вас может хоть одна бумажная иконка висеть и огарок свечи стоять – это уже будет место молитвы. Украшения и все прочее мы в мирной жизни будем делать, хотя я могу сказать, что и здесь весьма достойные храмы строят. Я поражен, с какой любовью и верой люди их возводят.

Иной раз, бывает, приезжаешь, и храма нет, но молитвенная уголочка есть. И она резная вся, красивая, какой-нибудь из местных умельцев смастерил. Опять-же, это все про отношение к Богу.

— Еще одна животрепещущая тема – это раскол Русской и Украинской православных церквей. В новостях много пишут о так называемых раскольниках, которые буквально захватывают храмы УПЦ, избивают прихожан. Доводилось ли вам говорить с украинцами об этом, что они сами по этому поводу думают? И как вы считаете, существует ли раскол на самом деле, на уровне общества, или это искусственно созданный злыми силами конфликт? И главное — как выйти из этого кризиса?

— Это однозначно искусственно созданный конфликт, человеческими руками. И подталкиваемый бесом в спину. Мнения людей разные. Большинство – это Донецк и Луганск, они уже давно прекрасно все понимают. Но у них здесь жил и величайший молитвенник, отец Зосима. И единственное из его несбывшихся пророчеств – это то, что не затопило Киев. Я очень хорошо общаюсь с монахинями из Никольского монастыря. Еще осенью часть из них вывезли в Снежное, где они сейчас и живут вместе с игуменьей, матушкой Анной. И многие из сестер застали Зосиму еще при жизни. У них даже есть тетрадочка, куда они записывали за ним. И по этим записям практически все сбылось.

Здесь люди остались истинными православными христианами. Я думаю, что и на Украине в большинстве люди останутся с верой. Самое интересное, что когда только СВО началась, а после украинский Синод осудил её и предложил епископам отказаться поминать Патриарха (Московского и всея Руси – прим. ред.) в богослужениях, то закарпатские иерархи практически единогласно отказались не поминать Патриарха. Они сказали: «Мы находимся в лоне Русской Православной церкви».

Это серьезный показатель того, что истинное православие на Украине не умерло. Оно вступило в стадию мученичества и исповедничества. Значит этой Церкви надо пройти через это. У Бога все промыслительно, просто так ничего не бывает. Не хочется никого осуждать.

Я помню, что еще до СВО во время гуманитарных поездок на Донбасс, мне местные верующие бойцы говорили:

— Знаете, чем вы отличаетесь от местных священников?

— Чем, — спрашиваю его.

— А тем, что вы могли бы и не заниматься гуманитаркой. Но вы нанимаете машину, закупаетесь, сами сюда едете, сами ездите раздаете. А наша Церковь на той стороне собирает деньги и передает на помощь ВСУ. Вот вы приезжаете, благословляете нас Родину защищать, — продолжает боец: А наши священники не благословляют, потому что митрополит запретил. Если бы у вас такое было, то наши священники бы к вам не поехали. А вы к нам едете.

— А как вы считаете, как так получилось и чем обусловлено такое отношение? Православие же в своей сути про любовь, про помощь ближнему. Откуда такое разделение?

— Была проведена многолетняя работа. Это же не в момент все произошло. К началу 2014 года этим процессам было почти тридцать лет. Они дали злые ростки. Местные священники – они же все равно украинцы. А в большинстве своем украинцы – националисты. Сильно удивляет, что, например, в центральной Украине всё больше нацистских течений. Тот же Харьков, Черкассы. Тот же Мариуполь, откуда большинство членов группировки «Азов» (запрещенная на территории РФ террористическая организация - прим. ред.). Они же туда все шли добровольно, не под ножами.

— Получается, что людей остается только своим примером переубеждать?

— Могу точно сказать, что нам здесь еще долго и упорно трудиться.

— Отец Святослав, спасибо большое за беседу. Может быть Вы хотите что-то пожелать нашим читателям?

— Хочу пожелать всем мира и добра. Не озлобляться и не оскотиниваться, всегда оставаться людьми. Любить свое государство, любить свою веру, любить свою историю и любить свои семьи – родных и близких, детей и матерей. Сохранить общехристианские ценности. Я считаю, что это очень важно и актуально. А все остальное – приходящее.