История мародёрства. Блеск и нищета Торгсина

Помню, в середине прошлого века вспоминали: «Сдала в Торгсин монету царскую и ложечки. Купила дочке туфельки... Когда муж болел, понесла кольцо обручальное, взяла масло сливочное».

Торгсин — часть повседневной жизни в начале 30-х годов, которая «целиком, без пропусков, со всеми ежедневными подробностями» представляет собой «ужасающую картину». Так написал в 1934 году академик И.П.Павлов в откровенном и резком письме в правительство. «Я всего более вижу сходство нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий». И завершил, словно обращаясь к поколению будущему: не надо ставить рядом «другую нашу картину с как бы вновь вырастающими городами, днепростроями, гигантами-заводами и бесчисленными учебными заведениями».

1930 год начинался с разорения деревни, с принудительной коллективизации. В июне — решение о строительстве Беломор-Балтийского канала «с привлечением труда 120 тыс. заключенных». На XVI съезде ВКП(б) Сталин призвал «исправить пятилетний план в духе повышения темпов строительства...» В Сталинграде недостроенные здания тракторного завода были заполнены американскими станками и импортным промышленным оборудованим. «Источники средств изыскивались исключительно внутри страны», — сообщает современный учебник. Объясняет с бодростью: в ход пошли «доходы от внешней торговли зерном и золотом, перераспределение в пользу индустриализации продуктов сельского хозяйства...» Вскользь об «ограничении потребления населения.»

В архивных документах — прямо, откровенно: «Сумма привлеченных нашей организацией валютных средств превышает стоимость импортного оборудования для десяти основных гигантов социалистической индустриализации первых пятилеток». Назовем организацию с валютными средствами, которая построила 10 «гигантов индустриализации». Из исторического тумана появляется Торгсин. Назывался «Торговля с иностранцами», но действовал внутри страны.

«.Прекрасный магазин! Очень, очень хороший магазин!» В прогулке по Москве свита «князя тьмы» зашла в магазин Торгсина на Смоленской площади. Внутри изобилие: сколько коробок с обувью, ткани-ситцы «богатейших расцветок», солидные «фрачные сукна». А гастрономия! Свежайшая семга, спелые мандарины горой, шоколадные плитки в высокой пирамиде — почти «Эйфелева башня». Но тихий старичок, одетый «бедно и чистенько», берет маленькие пирожные. М.Булгаков уничтожает скверное богатство — падает шоколадная башня, кот пожирает шоколад, запускает лапу в бочку, выуживает отборную селедку, а Коровьев испытывает покупателей: «Граждане! Что же это делается? Позвольте вас об этом спросить!» Простой вопрос: зачем этот остров изобилия?



Историк Е.Осокина, изучая валютную торговлю в СССР в годы первых пятилеток, отмечала: «Чтобы выжить в начале З0-х годов, люди готовы были отдать все, что имели. Нужно было разрешить сделать это... Сами понесли ценности в Торгсин, как бы подсказывая правительству, что еще можно взять у них. Два главных фактора определяли историю Торгсина — индустриализация и голод».

Торгсин — сокращенное название особой торговой организации. В начале 1930 года — торговая контора для обслуживания иностранных туристов и моряков, которые расплачивались чеками, полученными при обмене валюты по произвольному курсу. В портах команду корабля «прикрепляли» к магазину Торгсина. Моряков не интересовали предметы роскоши, они искали выпивку и развлечения. О чем сотрудники Торсина сообщали «руководящим товарищам». Работа была перестроена: разрешили предлагать морякам спиртное в баре и сомнительные развлечения. Изменилась торговля и в столичных городах. Редких туристов не привлекали пыльные ковры и шубы, для них поставили витрины с антикварными изделиями по выгодным ценам. Оценку проводили произвольно, сервизы из придворных запасов — как обычную посуду. Торгсин лихо торговал богатством дореволюционной России: музейными вещами, антикварными редкостями из частных коллекций. Кто знает, сколь долго Торгсин бы спаивал моряков и сбывал дореволюционные тарелки, однако «вышестоящие органы» вновь перестроили организацию — на сей раз окончательно.

В 1929 году в городах СССР была введена карточная система распределение продовольствия. В 1931 году появились карточки на одежду, обувь, домашнюю утварь. Гарантированное снабжение установлено только «для индустриальных рабочих и членов их семей». Иные — кто не занимался, с точки зрения власти, «общественнополезным трудом», наряду с «лишенцами» без избирательного права (духовенство, бывшие «нэпманы», «остатки дворянского класса» и т.д.) — оставлены на произвол судьбы. Распределение продовольствия и товаров стало «государственным рычагом контроля и принуждения». Понятие «торговля» утратило смысл: не покупали, а «отоваривались» в закрытых распределителях.

Уместно вспомнить рекомендацию Ленина, которую обнародовали в 1921 году: «Если распределять продовольствие как орудие политики, то в сторону уменьшения числа тех, которые, безусловно, не нужны...» Распределение продуктов и товаров утвердило в советском обществе систему льгот и привилегий для «тех, кто нужен». Дети и старики получали нормы снабжения в зависимости от группы, в которую попал глава семьи. Индустриальные рабочие получили ежемесячное снабжение, которое не отличалось от среднего городского уровня в начале ХХ века, что позволяло воспевать «неустанную заботу» партии о «рабочем классе». Меж тем, без излишней гласности, в «особую группу распределения», кроме рабочих ведущих предприятий, зачислен был руководящий партийный аппарат, командный состав армии и сотрудники ОГПУ. При карточном распределении сохранялась денежная зарплата, но государство установило различные цены на услуги. В 1933 году обед в столовой на заводе для рабочих стоил 84 коп., для инженеров — 2 р. 10 коп., в «коммерческой столовой» в городе — 5 р. 84 коп. (При средней зарплате 70 — 100 рублей.) В журнале «Советская торговля», где приведены данные сведения, нет ни слова о качестве и цене обеда в столовой ЦК ВКП(б), где все было «по рабочим нормам». «Существует обширный архивный материал, который позволяет показать снабжение бюрократии в период карточной системы. Однако обнародование интересных подробностей до сих пор невозможно по причине сохранения грифа секретности», — отмечено в историческом журнале в 1992 году. С тех пор ничего не изменилось.

В начале 30-х годов встречались отдельные «оазисы» торговли: «государственно-коммерческая», Торгсин, колхозные рынки. Здесь были высокие цены, но свободный доступ и достаточный выбор.

В 1931 году Торгсин открыл двери для советских граждан. Полторы тысячи магазинов всесоюзного торгового объединения появились не только в столичных городах, но и в «глубинке», в городах Средней Азии и закавказских республиках. Покупателям предлагали хорошие продовольственные и промышленные товары. При условии: покупатель сдавал валюту или «бытовые ценности»: царские золотые монеты и «мелкий лом золота» — ювелирные изделия. Сдавая золото, покупатель получал «товарный ордер», с 1933 года — разовые квитанции или товарные книжки. Торгсин стал принимать серебряный лом, и предприимчивые граждане плавили советские серебряные монеты 20-х годов, уничтожая в прямом смысле остатки НЭПа. Приемщики Торгсина проверяли пробу, камни вынимали, кольца сплющивали. Как скупка краденого: оценивали «на вес» без ювелирной работы. «Лом» и монеты превращались в стандартные слитки для зарубежных закупок. За пять лет существования Торгсина 28,5% принятых ценностей — «золото-лом», 15,5% — царские монеты, 34,4% — валюта и переводы из-за границы. Остальное — серебро и драгоценные камни.

«В начале 30-х годов население СССР хранит золото на сумму свыше 100 млн рублей», — сказано в служебной записке, которую изучили в Кремле. И указали, исправили: «Нет, на руках больше...» «Золотой запас» населения — не менее 200 млн рублей, принимая во внимание всех, кто сохранил остатки дореволюционных накоплений и ценностей.

Весной 1930 года в Москве множились слухи, что мелких предпринимателей, торговцев и «бывших» будут «брать в заложники» и выпускать за выкуп. Вспомним сон Никанора Ивановича в романе Булгакова, когда в переполненном зале входящих встречали возгласом: «Добро пожаловать! Сдавайте валюту!» «Особые папки» с резолюциями заседаний Политбюро ВКП(б) показывают, что в марте 1930 года по приказу партии органы ОГПУ должны были «в срочном порядке мобилизовать не менее 2 млн рублей в валюте». О проведенной операции доложить в «трехдневный срок». В мае 1930 года в постановлении Политбюро вновь сказано: изъять в течение 10 дней не менее 2 млн рублей в валюте.

Молодой человек в романе предлагал подумать, как на свободе наслаждаются весенним теплом. «А вы здесь на полу торчите!» Не выдумка, реальность. Академик Павлов записал: «... Работала «золотая комната». То есть люди, которые подозревались, что у них есть сбережения в виде золота и валюты, хотя незначительные, если не отдавали их прямо, заключались в одну комнату и должны были стоять, днями и неделями голодали». Старый революционер Л.Дейч отмечал летом 1930 года в дневнике: «Задержали N, провели обыск, искали по доносу валюту; ничего не нашли, его все же забрали». Дейч вложил газетную вырезку: «Расстреляны девять человек, у которых найдены монеты и иностранная валюта». Следующее секретное постановление Политбюро о конфискации валюты и золота частных лиц минимум на 1 млн. рублей появилось 25 февраля 1931 года. (Архивные данные РЦХИД-НИ. д.8,л.119, 152; д.9, л.134.)

Однако «ответственные товарищи» убедились, что реквизиции приходится постоянно повторять. Роль молодого человека в романе Булгакова («...С очень приятным выражением лица и в смокинге») отдали Торгсину, который справился с поставленной задачей: чистая выручка за 1932 — 1934 годы превышала предварительную оценку золотого и валютного запаса населения страны. В сравнении с «миллиардными инвестициями» первых пятилеток — сумма незначительная. Но это реальные деньги, а не «счетные и плановые» величины. В начале 30-х годов даже в официальных докладах цены ставили в рублях «нэповских». Не бумажными рублями, а золотом Торгсина расплачивались за немецкие турбины и производственные линии автозавода Форда. В начале 30-х годов «золотой» рубль Торгсина равен 6 руб. 60 коп. На «черном рынке» цена рыночная, взлетал до 70 рублей. Это реальный показатель «подавленной инфляции». «Бумажные рубли», выброшенные на обочину экономики, стремительно обесценивались.

Недостаток продовольствия в стране напоминал обстановку, которая наблюдается во время войны. В справке Торгсина находим откровенное признание: в похожей на дореволюционную Россию Польше на 1 доллар можно купить 1,3 — 1,8 кг сливочного масла и 10 кг крупы, в Торгсине — 250 — 400 г и 1 кг. Это цена коллективизации и безудержного развития тяжелой промышленности. Причем цены Торгсина в начале 30-х годов были ниже цен «колхозных рынков». (После трудных размышлений весной 1930 года Сталин приказал не трогать мелкую крестьянскую торговлю.)

Более 80 процентов товаров, реализованных Торгсином в голодные годы, — продукты, прежде всего хлеб, который покупали крестьяне в провинциальных магазинах. Приносили золотые монеты царской чеканки, иногда доллары. Объясняли, что выменивали валюту на продукты в годы военного коммунизма. Покупали муку и дешевые ткани. В городах покупателя Торгсина привлекали крупа, мука, сливочное масло, кондитерские изделия.

До революции суточное потребление рабочих-текстильщиков Петрограда в зависимости от заработка: 550 — 700 граммов хлеба, 260 — 450 граммов мясных продуктов. В начале 30-х годов служащие советских контор, учителя, «медперсонал» больниц, рабочие небольших фабрик получали по карточкам 350 — 400 граммов хлеба в день, половину современной буханки темного хлеба.

Перед нами упаковка: 800 граммов гречневой крупы, рядом такой же пакет сахара-песка. Месячная норма на человека для «служащих и членов их семей». И конвертик чая, 50 граммов на год! Яйца, мясо, молоко, масло сливочное и постное, сыр, мука, кофе, печенье не положены. Только обед «на производстве». Остальное ищите, где хотите. Здесь начинался путь к Торгсину.

Деликатесы покупали иностранцы и получатели валютных переводов из-за границы. В 1934 году, когда напряжение на продовольственном рынке снизилось, увеличился спрос на хорошие обувь и одежду.

Присущее советской торговле сочетание государственных и частных интересов сопровождало Торгсин. Сомнительные личности и валютные дельцы покупали «золотые квитанции» или скупали товары. Для борьбы с перекупщиками выпускали товарные книжки для покупателей с ограничением срока действия, но количество дельцов не сокращалось. Для чекистов и уголовного розыска Торгсин служил приманкой: «брать с поличным». «Аресты сдатчиков золота при выходе из магазина, конфискация купленных товаров были частыми явлениями, особенно в первые месяцы работы Торгсинов». Приведены подробности: из дверей Торгсина выбегали покупатели, их преследовали милиционеры и агенты уголовного розыска. В одесском магазине чекисты, размахивая «обнаженным оружием», пытались арестовать гражданина, произведя «колоссальную панику и смятение». В подпольные операции были вовлечены сотрудники Торгсина. В 1933 году в Москве арестован директор Торгсина № 1: его обвинили в хищении товаров на 70 тысяч золотых рублей. Число арестов в Торгсине возрастало накануне праздников, когда чекисты оформляли рапорты о проделанной работе.

Несмотря на приличный набор товаров, Торгсин оставался учреждением советским: в провинциальных городах в трудные месяцы 1932 года перед магазинами выстраивались очереди. Когда появились товарные книжки с ограниченным сроком, стала процветать система «нагрузок»: к «ходовому товару» присоединяли невостребованный, к примеру, крупу для детей продавали с дорогим мылом. Чтобы сократить воровство, работникам Торгсина определили «валютный паек» — покупали дефицитные товары на советские рубли. Размер «золотого пайка» зависел от должности. Местные партийные бюрократы посещали Торгсин и расплачивались «бумажными» рублями, хотя руководство пыталось ограничить подобную вольность.

В 1935 году «торгсиновский рубль» на черном рынке упал в два раза, до 30 рублей. И торговый оборот падал. «Бытовые ценности» семей были исчерпаны, значительная часть их оказалась в хранилищах государства. В январе 1935 года отменены карточки на хлеб, в конце года прекратилось карточное распределение. Торгсин пытался в 1934 году продавать за валюту квартиры, дачи, курортные путевки, даже театральные билеты, чем напоминал деятельность своей «внучки», валютной «Березки» 70-х годов.

В конце 1935 года был прекращен прием ценностей в Торгсине, и вскоре он прекратил существование. Свою задачу выполнил, оплатил 1/5 валютного импорта в СССР. Знаменитые автозаводы ЗИС и ГАЗ, Днепрогэс, Челябинский и Сталинградский тракторные, Уралмаш построены при определяющем взносе Торгсина. «Обручальные кольца и серьги мерцали в станинах станков, турбинах и двигателях индустриальных гигантов». В архивных документах показана общая сумма привлеченных ценностей — 287,2 миллиона рублей. «Чистая валютная выручка» — 273,4 миллиона рублей. Превосходная работа, минимальные издержки.

Таким образом, практически все «валютные ценности», сохранённые после революции 1917 года, в годы Гражданской войны и накопленные при НЭПе, были получены для осуществления планов индустриализации за счёт их изъятия у населения. Большая часть выручки была получена в годы сильного голода 1932-1933. При этом экспорт зерна из СССР хоть и уменьшился в результате низкой собираемости урожая, но не прекращался в этот период и составлял миллионы тонн в год.

Историк Е. Осокина предлагала взглянуть на это с точки зрения людей, которые жили в трудное время: «Для повседневной жизни значение Торгсина в том, что дал миллионам людей возможность выжить». Иное заметил зарубежный историк, перелистывая документы Торгсина: «...Похоже на жизнь в оккупированной стране!» Что не тревожит наших сограждан — по-прежнему отвечают, что Сталин «создавал великое государство»...