«Каждая девица называла себя русской» Русские эмигранты заставили сходить с ума по России всю Европу. Как им это удалось?

Всем известно, что Коко Шанель пришла к славе благодаря упорному труду и таланту, однако не все знают, какую значительную роль в этом движении сыграли русские эмигранты, с которыми ее познакомила близкая подруга Мися Серт. Искусствовед и писатель Елена Селестин выпустила документальный роман «Русские друзья Шанель», основанный на записях друга Коко Шанель Поля Морана, который при ее жизни так и не получил разрешения на их издание. В нем в деталях рассказывается о знакомстве, дружбе и сотрудничестве Шанель с Сергеем Дягилевым, Игорем Стравинским, Леонидом Мясиным, Сергеем Лифарем, великим князем Дмитрием Романовым и княгиней Марией Павловной, Пикассо и его русской женой Ольгой Хохловой. Место и время действия — Париж первой половины XX века, период становления нового искусства в новом, быстро меняющемся мире. С разрешения издательства «Бомбора» «Лента.ру» публикует фрагмент книги, рассказывающий о создании легендарного аромата, прославившего Коко Шанель на весь мир.

Передо мной была сильная, талантливая женщина, хорошо понимавшая, что больше никогда не поднимется на высоты, где она долго царствовала. И это побуждало ее философствовать.

— Чья была идея заказать духи твоего имени?

Она молчала и курила. Потом заговорила будто нехотя, но я видел, что она старается быть честной

— Мися сказала, что раз у меня появилась новая клиентура — аристократки и богатые чудачки, — надо чем-то отличаться от других домов моды. Сделать приятные подарки; вот, сказала она, флакон с твоим именем будет стоять в будуаре на столике и каждый день напоминать о тебе клиенткам. Ну а дальше… — мадемуазель состроила гримасу. — Больше, собственно, Мися не сделала ничего. А что она могла?

Реклама духов Chanel №5, 1921. Рисунок Жоржа Гурса.

Изображение: Musee Carnavalet / Roger Viollet / Getty Images

— И как вы попали к этому парфюмеру?

— Его зовут Эрнест Бо, и, кстати, сейчас… — И тут Коко задумалась и умолкла.

— Что?

— Ничего, потом.

Она тяжело вздохнула, будто вспоминала о чем-то неприятном. И вдруг улыбнулась растроганно:

— Когда я познакомилась с князем Дмитрием Романовым, он был бледный, такой изысканный, словно и не человек вовсе… грустный, и вокруг него, вернее от него, был чудесный аромат! Настоящие духи принца. Потом случайно мы встретили его в Биаррице. Мися запросто, бесцеремонно — ты знаешь ее — спросила тогда: «Около вас пахнет как в раю, вам кто-нибудь говорил?» Да, с этого все началось. Мисе всегда было наплевать, кто перед ней. Она не различает.

— И что? Его высочество в ответ сказал, что поможет с духами?

— Что ты, не было речи о том, чтобы он участвовал в наших делах. Говорю же, он был нездешнее существо. Если бы во мне было Мисино нахальство, я бы у него поинтересовалась: «Ваше высочество, я хочу понять, каким образом скроен ваш мундир, который позволяет вам скрывать крылья».

Уж сколько тогда русских князей, княгинь и графов было в Париже, ты помнишь, каждая уличная девица называлась русской аристократкой, чтобы сделать приятное клиенту

Но князь Дмитрий и его сестра были настоящими. Даже если бы он был в рубище, все бы поняли, что это принц крови. Каким-то образом, уже не помню как, мы раздобыли адрес его парфюмера, Эрнеста Бо

, он тоже приехал из России. Мы с Мисей ездили в Грасс, вернее это где-то недалеко от Грасса, там была лаборатория парфюмерной фабрики. Мися всю дорогу мне морочила голову, что в духах, как в искусстве, особенно в музыке, может воплотиться время, что во флаконе могут быть собраны приметы воздуха, земли и даже городской мостовой. Этот обычный бред Миси! Я не очень понимала, вернее совсем не могла понять, нужно ли мне это, можно ведь было для подарков просто купить сто флаконов какого-нибудь «Коти» или любого другого, это было бы проще. К тому же парфюмер встретил нас недоверчиво — какие-то дамочки явились в лабораторию полюбопытствовать… У него были заготовки ароматов, насколько я понимаю, сочиненные еще в России.

Знаешь, как дорого он себя ценил, о! Эрнест Бо француз, но вырос в Москве и привык жить как настоящий русский аристократ

Так вот он хотел, чтобы я платила вперед за аромат, который выберу! Мы попробовали духи, которые он выставил в колбочках, несколько вариантов. Просто понюхали и уехали.

Эрнест Бо.

Фото: Wikimedia Commons

— Те духи, что стали знаменитой «пятеркой», ты сразу выбрала?

— Они показались мне странными. Хотя не были самыми странными из тех, что он предложил. Самыми необычными были, пожалуй, под номером «22», мы их тоже выпустили позже. Как раз в то время, в 20-м году, я ненавидела это число, потому что Бой погиб 22 декабря, если ты помнишь. А «пятерка»… Мися сказала, что этот запах можно сравнить с музыкой Стравинского: в нем есть и классика, и новые сочетания, непривычные. Не знаю, как это объяснить, но правда очень похоже. А все они тогда, в двадцатом году, — Дягилев, Мися, Эрик Сати, — уверяли, что у Игоря Стравинского лучшая современная музыка мира, то есть она точнее всего выразила время, в которое мы жили. Наверное, они были правы, они все-таки понимали… И представь, как раз в то лето Стравинский был в меня влюблен.

Лицо мадемуазель просветлело.

— Но название духам ты дала? — мне не хотелось, чтобы она перешла на другую тему.

Феноменальный успех ее духов, как мне казалось, — самое поразительное, что произошло в ее жизни

И они появились спустя всего несколько месяцев после смерти Боя Кейпела, будто рок выплатил ей компенсацию за страдания. Была и другая причина: моя жена любила духи, на мой взгляд, ее страсть к ароматам была немного болезненной. Хотя не неприятной. У Елены были собраны, наверное, все «Герлены» и большинство флаконов «Коти», на полке стояли духи от «Дана» и «Пату». Разумеется, флаконы от Шанель там тоже были. Пытаясь узнать что-то новое о парфюмерии из уст самой Коко, я рассчитывал, что этим затушу обиду Елены за немного испорченную поездку на зимние игры.

— Да! Я все старалась оформлять цифрой «пять»: показы коллекций проводила пятого числа пятого месяца, в мае, и так далее.

Я подумал, что ее вера в магию цифр, скорее всего, от Боя. Он был энергичным, удачливым человеком, но при этом увлекался нумерологией, спиритизмом и, по-моему, был очень суеверным.

— И почему, как ты думаешь, флакон я выбрала такой простой? — самодовольно продолжала Коко. — Это уже потом пустоголовые журналисты придумали про «штоф русской водки» или, того глупее, про карманную бутылку виски в память о Бое...

...На самом деле мне надо было быстро найти сто пятьдесят или двести одинаковых флаконов — я купила те, что были на заводе. Получилось правильно, хоть и нечаянно. Мужчины часто покупают духи в подарок, им важен флакон. Я предложила духи, которые хотели купить сами женщины, они вожделели именно жидкость, которая хорошо видна в простой по форме, прозрачной склянке. В этом была честность. — Мадемуазель говорила сосредоточенно и строго, как военачальник рассуждает о правилах ведения битвы. — И необходимая новизна. До меня парфюмерам-мужчинам нравились флаконы Лалика из дымчатого стекла.

Она мечтательно задумалась и вдруг сказала:

— Между прочим, Полё, про духи мы с тобой в книге вообще рассказывать не будем…

Я опешил.

— Но как? По всему миру… каждый знает их, слышал или хотя бы раз в жизни купил, благодаря им каждый знает тебя, и правда, никто до тебя не додумался назвать так просто: «номер пять», «двадцать два».

— Конечно, каждый знает меня и мои духи. Но пока совсем неясно, как закончится моя борьба. Я еще не сказала свое последнее слово! — и она погрозила в пространство кулачком в перстнях, браслеты звонко сдвинулись, подтвердив угрозу.

Фотомонтаж американского фотографа Уиджи (1899–1968), фотографирующего женщину в купальнике внутри флакона одеколона Chanel №5, конец 1950-х годов

Фото: Weegee (Arthur Fellig) / International Center of Photography / Getty Images

Я понимал, кому она грозит, но нюансы истории с духами ее имени мне были неизвестны, их не знал почти никто, по крайней мере во Франции. Предполагаю, спецслужбы США и какие-то люди вермахта были осведомлены лучше. Именно эти подробности были интересны мне и, полагаю, многим людям. Однако я понял, что едва ли она будет сейчас откровенна со мной.

— Хорошо, объясни мне просто, как произошло, что из обычного подарка твоим клиенткам на Рождество получилось событие, такой успех… наверняка твое гениальное чутье сработало, — осторожно польстил я.

— Действительно, аромат своих первых духов я выбрала верно, — неожиданно легко клюнула на мою уловку Коко. Очевидно, она хотела избежать разговора о духах, но в то же время ей нравилось рассуждать об этом. — Из-за легкости, даже ничтожности задачи — всего лишь подарки, ты правильно сказал! — я чувствовала себя свободной. Знаешь, самое главное в жизни надо выбирать именно так. Легко и случайно. Я вообще никогда ничего не умела делать по заказу, начинала лениться. Только сама, только при полной свободе я делала все до конца и как надо. — Последовала долгая пауза, я решил, что больше она мне ничего не расскажет.

Но мадемуазель встала, позвала служанку, распорядилась насчет сервировки ужина и продолжила:

— Сто или двести флаконов подарков кончились в течение недели, клиентки возвращались, буквально выклянчивали духи, предлагали мне деньги. Я вообще не ожидала такого, но стало ясно, что нужно не дарить, а продавать «пятерку», реклама-то уже была сделана. Я вникла в возможные цифры прибыли, и меня поразило, насколько выгодно продавать духи и насколько это проще, чем шить платья. В отличие от одежды ты можешь продавать духи, полюбившиеся клиенткам, годами. И каждый флакон, и коробочка прославляют твое имя. Очень важно угадать с ценой, причем к себестоимости это не имеет никакого отношения.

И пожалуйста, волшебство длится и длится: клиентки уверены, что столовая ложка волшебной жидкости придает им силу! Меняет! Делает похожей на меня или на девушку с рекламной афиши! Не надо ничего делать, достаточно двух капель с утра на запястье. Внушение, да? Но действительно похоже на чудо. Иллюзия роскоши, да, но как раз иллюзии продаются отменно

Фото: Roger Viollet via Getty Images

— А ты сама «пятеркой» душилась тогда? — не удержался я.

Она рассмеялась:

— Хитрый Полё, хочешь знать главное.

— Чтобы понять.

— Мне хватало красоты и способности покорять, не было необходимости их усиливать. У меня была такая сумасшедшая жизнь, настолько интересная, что чаще всего я забывала подушиться. Вот теперь иногда достаю какой-нибудь флакон. Да! А Мися всегда поливалась с ног до головы, так что если мы с ней выходили вместе — а так было почти всегда, — душиться было бесполезно, она делала это за двоих.

Фото: Bettmann / Getty Images

— Расскажи мне только, пожалуйста, как тогда появилась парфюмерная фирма твоего имени. И все, больше не буду про это спрашивать, — поспешно добавил я.

— Ну, весной, по-моему. Да, в апреле 21-го года, после того Рождества с подарками, Мися на скачках поговорила с Полем и Пьером, этими Вертхаймерами, — мадемуазель выговорила фамилию братьев с интонацией, с какой моя жена Елена обычно говорила о страшных врагах человечества.

— Все-таки Мися вас свела? — не сдержался я.

— Случайно! — Коко раздраженно всплеснула руками. — Она еще со времен брака с Эдвардсом водила дружбу с толстосумами. Со всякими Ротшильдами и с этими братьями-бандитами тоже, — дернула плечом мадемуазель. — У них была старая фирма «Буржуа косметикс», ее купил еще их отец в прошлом веке. Самое главное, у них были фабрики, где делали парфюмерию. Я не собиралась затевать собственное производство парфюмерии, да и не потянула бы.

Фото: H. Armstrong Roberts / ClassicStock / Getty Images

Я знал, что второй муж Миси, миллионер Альфред Эдвардс, приучил ее к немыслимой роскоши. На свадьбу он подарил ей средневековый замок, но Мися потребовала, чтобы этот замок, где ей было скучно, он продал и построил яхту. Яхта плавала по Сене, собирая к ногам прекрасной мадам Эдвардс друзей и поклонников по всему Парижу. Это был единственный в мире плавучий музыкальный салон с разряженной хозяйкой на борту. Существовала легенда, что однажды там пел Карузо и Мися бесцеремонно прервала его рулады: «Ненавижу неаполитанские песни». Карузо оскорбился, сообщил, что даже короли его не прерывали никогда, но на следующий день снова был у ее ног.

Мися развелась с Эдвардсом в 1909-м, к тому времени у нее уже был роман с Сертом, художником из Барселоны, который стал ее третьим супругом. Но Мися умела дружить, у нее остались связи с партнерами ее второго мужа.

— Какой контракт тебе предложили тогда Вертхаймеры? — осторожно спросил я, опасаясь, что она прекратит разговор или рассердится.

Мадемуазель ответила неожиданно обстоятельно:

— У меня вначале было десять процентов. У братьев бандитов семьдесят. Еще двадцать процентов дали владельцу «Галери Лафайет», как его, — Бадер. Теофиль Бадер, он должен был продавать в своем магазине и делать рекламу. Вот так они меня надули. — Мадемуазель коротко вздохнула и, легко поднявшись, подошла к огромному окну. Огни в тот вечер горели, но каток был пуст. Ее силуэт с бокалом в руке, на фоне пейзажа за окном, напоминал фотографию первой рекламы ее духов. — Они у меня еще попляшут, — пригрозила она тихо. — Я им покажу. Вернее, там один остался, Пьер этот… Поль умер еще до войны.

— Но ты ведь сама согласилась на их условия?

— У меня не было опыта. Они брали на себя производство, упаковку, продажи, наконец. Откуда я знала, что спустя три-четыре года эти духи будут продаваться тысячами литров по всему миру? И что они… братья эти…будут нагло наживаться за мой счет! Зарабатывая миллионы! Миллионы долларов!

В дверь люкса постучали. Мадемуазель сообщили, что звонят из Лозанны.

— Соедините, — приказала она.

Поговорив в спальне, за закрытой дверью, она вернулась ко мне.

— Хватит про духи, поговорим о чем-нибудь интересном, Полё, — предложила она весело. — Завтра утром приедет Шпатц, соскучился. — Вдруг я увидел женщину немолодую, но полную жизни и веселую. — Можем позавтракать вместе.

Бар отеля Ritz, Париж, февраль 1939 года

Фото: Roger Viollet / Getty Images

Я не хотел встречаться с бароном Гансом фон Динклаге по прозвищу Шпатц, полковником вермахта, бывшим атташе фашистской Германии во Франции. Мы общались с ним в оккупированном Париже, в «Ритце», и продолжать знакомство у меня не было ни малейшего желания. Коко и Шпатц были вместе с 1940 года.

— Извини, у нас с Еленой на завтра другие планы. Прогулка, потом концерт в честь закрытия Олимпиады.

— Ясно. Тогда давай еще поговорим сегодня, — неожиданно благодушно отозвалась она. — Завтра, получается, уже не увидимся, закончить не успеем. Мы со Шпатцем к вечеру уедем.

Глаза мадемуазель сияли! Неужели она все еще влюблена?

Мы с ней очень тепло расстались в тот вечер и договорились, что неделю-другую я поработаю над своими записями и потом покажу их ей, свяжусь через ее отель в Лозанне.