Блокада Ленинграда-жуткие воспоминания того времени

Современное поколение вряд ли когда-нибудь по-настоящему оценит невероятный масштаб всех ужасов и трагедий, произошедших во время блокады Ленинграда. И чем дальше от даты случившегося, тем меньше люди осознают произошедшие события.

В «Блокадной книге» Алеся Адамовича и Даниила Гранина собраны воспоминания очевидцев, переживших блокаду Ленинграда, и самих авторов, ставших участниками тех событий. Читать её тяжело, но хотелось бы, чтобы это сделал каждый ... 

Страшнее фашистских нападений был только всеобъемлющий голод, который убивал людей страшной смертью.

Из интервью с Даниилом Граниным.

« - Во время блокады мародеров расстреливали на месте, но также, я знаю без суда и следствия пускали в расход людоедов. Можно ли осуждать этих обезумевших от голода, утративших человеческий облик несчастных, которых язык не поворачивается назвать людьми, и насколько часты были случаи, когда за неимением другой пищи ели себе подобных?

- Голод, я вам скажу, сдерживающих преград лишает: уходят нравственные запреты. Голод – это невероятное чувство, не отпускающее ни на миг, но, к удивлению моему и Адамовича, работая над книгой, мы поняли: Ленинград не «расчеловечился», и это чудо! Да, людоедство имело место …

- ели детей?

- Были вещи и похуже.

-Хм, а что может быть хуже: Ну, например!

- Даже не хочу говорить…(Пауза). Представьте, что одного собственного ребенка скармливали другому, а было и то, о чем мы так и не написали. Никто не запрещал, но … Не могли мы…

- Был какой-то удивительный случай выживания в блокаду, потрясший Вас до глубины души?

- Да, мать кормила детей своей кровью, надрезая себе вены».

«… В каждой квартире покойники лежали. И мы ничего не боялись. Раньше разве вы пойдете? Ведь неприятно, когда покойники… Вот у нас вся семья вымерла…, так они и лежали…» (М.Я. Бабич).

- «У дистрофиков нет страха. У Академии художеств на спуске к Неве сбрасывали трупы. Я спокойно перелезала через эту гору трупов… Казалось бы, чем слабее человек, тем ему страшнее, ан нет, страх исчез. Что было бы со мною в мирное время, умерла бы от ужаса. И сейчас ведь, света нет на лестнице … боюсь. Как только люди поели, страх появился» … ( Н.И. Лакша).

Павел Филиппович Губчевский, научный сотрудник Эрмитажа:

- Какой вид имели залы?

- Пустые рамы! Это было мудрое распоряжение Орбели: все рамы оставить на месте. Благодаря этому, Эрмитаж восстановил свою экспозицию через восемнадцать дней после возвращения картин из эвакуации! А в войну они так и висели, пустые глазницы-рамы, по которым я провел несколько экскурсий.

- По пустым рамам?

- По пустым рамам.

Большинство людей, переживших блокаду, отмечали, что даже смерть самых близких не доходила до сердца. Срабатывала какая-то защитная система в организме и ничто не воспринималось, не было сил отозваться на горе.

Блокадную квартиру нельзя изобразить ни в одном музее, ни в каком месте, ни в одной панораме, так же как нельзя изобразить мороз, тоску, голод… 

Сами блокадники, вспоминая, отмечают разбитые окна, распиленную на дрова мебель. Но тогда по-настоящему вид квартиры поражал лишь детей, приезжих и пришедших с фронта. Как это было, например, с Владимиром Яковлевичем Александровым:

- «…Вы стучите долго, долго – ничего не слышно. И у вас уже полное впечатление, что там все умерли. Потом начинается какое-то шарканье, открывается дверь. В квартире, температура которой равна температуре окружающей среды, появляется замотанное бог знает во что, существо. Вы вручаете ему пакетик с какими-нибудь сухарями, галетами или с чем-нибудь ещё. И что поражало? Отсутствие эмоционального всплеска.

- И даже если продукты?

- Даже продукты. Ведь у многих голодающих уже отсутствовал аппетит».

Врач больницы:

- « Помню, привезли ребят-близнецов… Вот родители прислали им маленькую передачу: три печеньица, три леденца и три конфетки. Сонечка и Сереженька, - так звали этих ребятишек. Мальчик себе и ей дал по печенью, потом печенье поделили пополам. Остаются крошки, он отдает крошки сестричке. А сестричка бросает ему такую фразу: «Сереженька, мужчинам тяжело переносить войну, эти крошки съешь ты». Им было по три года.

- Три года?!».

Накал страстей человеческих в блокаду вырос чрезвычайно – от падений тягостных до наивысших проявлений сознания, любви, преданности.

«…В числе детей, с которыми я уезжала, был мальчик нашей сотрудницы – Игорь, очаровательный мальчик, красавец, мать его очень нежно, со страшной любовью опекала. Ещё в первой эвакуации говорила: - Мария Ивановна, вы тоже давайте своим деткам козье молоко. Я Игорю беру козье молоко». А мои дети помещались даже в другом бараке, и я им старалась ничего не уделять сверх положенного. А потом этот Игорь потерял карточки. И вот уже в апреле месяце я иду как-то мимо Елисеевского магазина (тут уже стали вылезать на солнышко дистрофики) и вижу сидит мальчик, страшный, отечный скелетик. – «Игорь, что с тобой?». «Мама меня выгнала. Она мне сказала, что она мне больше ни куска хлеба не даст». – «Как же так? Не может этого быть!». Он был в тяжелом состоянии. Мы еле взобрались с ним на мой пятый этаж, я его еле втащила. Мои дети к этому времени уже ходили в детский сад и ещё держались. Он был так страшен, так жалок! И все время говорил: «Я маму не осуждаю. Она поступает правильно. Это я виноват, это я потерял свою карточку». – «Я тебя, говорю, устрою в школу»– (которая должна была открыться). А мой сын шепчет: «Мам, дай ему то, что я принес из детского сада».

Я накормила его и пошла с ним на улицу Чехова. Входим. В комнате страшная грязь. Лежит эта дистрофировавшаяся, всклокоченная женщина. Увидев сына, она сразу закричала: «Игорь! Я тебе не дам ни куска хлеба. Уходи вон!». В комнате смрад, грязь, темнота. Я говорю: «Что вы делаете! Ведь осталось каких-нибудь три-четыре дня, - он пойдет в школу, поправится». «Ничего, вот вы стоите на ногах, а я не стою. Ничего ему не дам! Я лежу, я голодная… Вот такое превращение из нежной матери в такого зверя! Но Игорь не ушел. Он остался у неё, а потом я узнала, что он умер. Через несколько лет я встретила её. Она была цветущей, уже здоровой. Она увидела меня, бросилась ко мне, закричала: «Что я наделала!». Я ей сказала: «Ну, что же теперь говорить об этом!». – «Нет, я больше не могу. Все мысли о нем». Через некоторое время она покончила с собой».

Судьба животных блокадного Ленинграда – это тоже часть трагедии города. Блокадники часто рассказывают о гибели слона в зоопарке от бомбы.

Очень многие помнят состояние неуютности в блокадном городе от того, что исчезли коты, собаки, даже птицы! Все давно съедены!

В одном из детских домов Куйбышевского района произошел следующий случай. 12 марта весь персонал собрался в комнате мальчиков, чтобы посмотреть драку двух детей. Как потом выяснилось, она была затеяна ими по «принципиальному мальчишескому» вопросу. И до этого были «схватки», но только словесные и из-за хлеба. Заведующая детским домом тов. Васильева говорит: «Это самый отрадный факт в течение последних шести месяцев. Сначала дети лежали, затем стали спорить, после встали с кроватей, а сейчас – невиданное дело – дерутся. Раньше бы меня за подобный случай сняли с работы, сейчас же мы, воспитатели, стояли, глядя на драку, и радовались. Ожил, значит, наш маленький народ!».

ЭТО ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА: СУРОВЫЕ БУДНИ БЛОКАДНОГО ЛЕНИИНГРАДА

В хирургическом отделении Городской детской больницы имени доктора Раухфуса. Новый год. 1941/1942гг. 

 Перевозка трупов по улицам блокадного Ленинграда 

Плакаты на улицах блокадного Ленинграда   

 Дети в бомбоубежище          

 Дорога жизни       

 Уборка города   

 Надпись на стене: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!»   

 Результаты артобстрелов   

 Забор воды на Неве    

 Выращивание капусты на площади перед Казанским собором