20 января 1939 года Сталин разослал письмо о допустимости избиений и пыток подследственных

Большой террор 1937–1938 годов имел в своей основе массовое применение пыток в ходе следствия. Для фальсификации дел, создания всевозможных «заговоров» и разветвленных «шпионских и диверсионно-террористических» организаций следователям НКВД, как воздух, были необходимы «признания» обвиняемых, они были единственным уличающим моментом. Ибо никаких других доказательств существования всех этих липовых «вражеских» организаций не существовало.


Выше приведена шифротелеграмма И.В. Сталина секретарям обкомов, крайкомов и руководству НКВД—УНКВД о применении мер физического воздействия в отношении "врагов народа". Она положила начало применению "физического воздействия к допрашиваемым"

Пытки были официально санкционированы и рекомендованы как метод ведения следствия в 1937-м. По воспоминаниям бывшего военного прокурора Афанасьева, у него на допросе в 1940-м бывший нарком внутренних дел Ежов рассказал, что именно Вышинский в мае 1937-го у Сталина в присутствии Ежова намекал на необходимость применения насилия, чтобы заставить Тухачевского признаться, и развивал «теорию» о непригодности гуманного обращения с врагами, дескать, царские жандармы с революционерами не церемонились… Сталин, по словам Ежова, своего мнения не высказал, а лишь бросил: «Ну, вы смотрите сами, а Тухачевского надо заставить говорить»… Признание у Тухачевского и других «военных заговорщиков» было вырвано. Последовали шумная газетная кампания, суд и расстрел. А Сталин уверовал в столь радикальный, но в то же время весьма действенный метод дознания. И вскоре практика выбивания показаний стала повсеместной. В июле 1937-го в Москве на совещании-инструктаже руководителей региональных НКВД в ходе подготовки массовых арестов нарком Ежов и его заместитель Фриновский прямо заявили чекистам, что они «могут применять и физические методы воздействия».

То, что разрешение на повсеместное применение пыток к арестованным было дано именно в 1937-м, подтверждается самим Сталиным. В январе 1939-го он специальной шифротелеграммой оповестил региональных руководителей партии и НКВД, что «применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)».

Сталин, имея полный и единоличный контроль над госбезопасностью, в годы Большого террора не только задавал общее направление репрессий, но и определял квоты на расстрелы и осуждения в лагеря, а кроме того, непосредственно указывал наркому Ежову, кого арестовать, как вести следствие по конкретным делам, во многих случаях требовал применения жестоких избиений.

Сохранились собственноручные резолюции Сталина на поступавших к нему от Ежова протоколах допросов арестованных, в которых он требовал «бить». Например: 13 сентября 1937-го в письменном указании Ежову Сталин требует: «Избить Уншлихта за то, что он не выдал агентов Польши по областям (Оренбург, Новосибирск и т.п.)»; или 2 сентября 1938-го на сообщении Ежова о «вредительстве в резиновой промышленности» Сталин оставляет пометку: «NBВальтер (немец)» и «NB(избить Вальтера)». Личная сталинская кровожадность зафиксирована и в его пометках «бить, бить» в опубликованных ныне так называемых расстрельных списках.

Всеохватывающую и ужасающую картину пыток дает Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ». В главе, посвященной следствию, перечислены все мыслимые и немыслимые виды истязаний и пыток. И все это на основе многочисленных свидетельств людей, прошедших сквозь ад советских застенков. Тут и многодневная выдержка подследственного без сна — «стойка», самый распространенный метод, и многочасовое стояние на коленях, и сидение на краю или ножке стула… Ну а всех способов битья и не перечислить: плетками, резиновыми палками, мешками с песком, наконец, и вовсе бесхитростно — кулаками и ногами (но это для не ленивых). Были и экзотические приемы, например, тесный бокс с клопами. В 1937–1938 годах, отмечает Солженицын, виды пыток не регламентировались, «допускалась любая самодеятельность». Ни хозяйственный аппарат НКВД, ни тем более советская промышленность не озаботились снабдить следователей годным для пыток инвентарем. Из положения выходили кто как. Сами мастерили и приспосабливали к делу — туго скрученные жгуты из веревки или из проволоки, резиновые или кожаные плетки с грузом и без, цепи, куски шлангов, резиновые дубинки из автопокрышек и т.п.

Документы НКВД не менее красноречиво свидетельствуют о повсеместном распространении различных форм пыток и издевательств. В Особом отделе НКВД Белорусского военного округа: «Арестованных заставляли стоять столбом и на одной ноге в течение суток и больше, приседать до 1700 раз с Библией на вытянутых руках, гавкать собакой и т.д.». Все это сочеталось с методами психологического воздействия. Чекисты давали задание камерной агентуре уговаривать арестованных «сознаться» в несовершенных преступлениях. Когда и это не помогало — попросту подделывали подписи арестованных под протоколами допросов.

В УНКВД по Житомирской области действовали с особым размахом. Как отмечалось в справке секретариата НКВД 8 января 1939 года, итожившей примеры беззакония Большого террора: «В результате жестокого избиения з/к крики и стоны последних были слышны на улице, что могло стать достоянием масс».

Вот что всегда и больше всего заботило НКВД — как бы вся их пыточная кухня не получила огласку.

Кое-где, как, например, в УНКВД по Ленинградской области, каждому следователю был установлен лимит — за день не менее пяти «признаний». И следователи старались. Арестованный в 1937-м в Ленинграде А.К. Тамми, которому запомнились, по его выражению, только садисты из садистов, писал: «…Карпов сначала молотил табуреткой, а затем душил кожаным ремнем, медленно его закручивая»… Вероятнее всего, речь идет о Георгии Карпове — будущем генерале и председателе Совета по делам Русской православной церкви. Хотя тогда же в Ленинградском НКВД работал и другой чекист — Иван Карпов, также сделавший карьеру — с 1954-го он возглавил КГБ Эстонии. Ни тот ни другой наказаны не были.

Избиения и истязания настолько быстро и прочно вошли в арсенал средств НКВД, что стали своего рода привычкой. Чекисты вошли во вкус и били даже тогда, когда везли приговоренных на расстрел. В этом невозможно найти никакого практического смысла. Остается только подивиться подобным проявлениям звериной злобы по отношению к жертвам.

Так, в НКВД Грузии чекисты особо свирепствовали по отношению к своим же приговоренным коллегам. Осужденного Михаила Дзидзигури начали избивать на глазах других осужденных, как только все они были размещены в грузовой машине, чтобы следовать к месту расстрела, его били рукоятками пистолетов и убили еще до расстрела. Также били перед расстрелом Морковина: «Савицкий и Кримян обвиняли его в том, что он не присваивал им очередные специальные звания, и издевательски спрашивали его: «Ну как, теперь ты присвоишь нам звания?» Парамонов во дворе внутренней тюрьмы насмерть забил осужденного Зеленцова, и в машину, следовавшую к месту расстрела, его отнесли уже мертвого. Парамонов пояснил: его бывший начальник ему «жизни не давал». На месте расстрела уже били всех подряд: «Набрасывались на совершенно беспомощных, связанных веревками людей и нещадно избивали их рукоятками пистолетов». В обвинительном заключении по делу Савицкого, Кримяна, Парамонова и других бывших работников НКВД Грузии, осужденных в 1955-м, отмечено, что указание об избиениях приговоренных им дал первый секретарь ЦК КП(б) Грузии Берия: «Перед тем как им идти на тот свет, набейте им морду».

Сотрудники НКВД вносили элементы творчества и злодейской фантазии не только в пыточную практику. На местах столь же «креативно» подходили и к расстрелам. В УНКВД по Вологодской области вдруг стали жалеть патроны и убивали с помощью топора и молота. Сначала били приговоренных арестованных молотом по голове, а затем клали на плаху… Позднее в официальных бумагах НКВД это будет квалифицировано как «несоветские, преступные методы» приведения приговоров в исполнение.

1937–1938 годы стали апофеозом пыточного следствия. Только таким способом обеспечивалась массовая фальсификация дел.

Но и после окончания Большого террора пытки не ушли из арсенала сталинской госбезопасности. Главный прокурор ВМФ направил 3 января 1940-го письменную жалобу начальнику Особых отделов ГУГБ НКВД Бочкову и Прокурору СССР Панкратьеву о нарушениях закона в Особом отделе Черноморского флота. И, в частности, сообщал, что на вопрос о практикуемых там в ходе следствия избиениях начальник Особого отдела флота Лебедев открыто заявил прокурору: «Бил и бить буду. Я имею на сей счет директиву Берия».

Как сказано выше, директива действительно была, только не от Берии, а от самого Сталина! И имела тайную силу вплоть до 1953-го. В составленном для Сталина в июле 1947-го обзоре практики ведения следствия министр госбезопасности Абакумов сообщал, что в отношении не желающих сознаваться «врагов советского народа» органы МГБ в соответствии с указанием ЦК ВКП(б) от 10 января 1939 года «применяют меры физического воздействия».

До конца своих дней Сталин остался приверженцем применения пыток при дознании по политическим делам. Его жестокость в особой степени проявилась в последние месяцы жизни. Диктатор лично давал указания министру госбезопасности Игнатьеву о том, в каком направлении вести следствие и о применении к арестованным истязаний. Позднее Игнатьев описывал, как Сталин устроил ему разнос за неповоротливость и малую результативность следствия: «Работаете как официанты — в белых перчатках». Сталин внушал Игнатьеву, что чекистская работа — это «грубая мужицкая работа», а не «барская», требовал «снять белые перчатки» и приводил в пример Дзержинского, который, дескать, не гнушался «грязной работой» и у которого для физических расправ «были специальные люди». Позднее Хрущев, вспоминал, как в его присутствии разъяренный Сталин требовал от Игнатьева заковать врачей в кандалы, «бить и бить», «лупить нещадно».

По окончании Большого террора наиболее одиозные ежовцы, чересчур усердствовавшие в истязаниях заключенных, разделили судьбу своего начальника. Их расстреляли, что, в общем-то, закономерно. Вызывает недоумение другое. Уже в наши дни Главная военная прокуратура с легкостью выносит решения об их реабилитации. Вот, например, Вениамин Агас (Мойсыф), избивавший командарма 1 ранга Федько, участвовавший в избиениях арестованных «военных заговорщиков» (дело Тухачевского) — был реабилитирован 9 ноября 2001-го. Или бывший начальник УНКВД по Свердловской области Дмитрий Дмитриев (Плоткин), снятый с должности еще в мае 1938-го «за перегибы», также реабилитирован ГВП 9 декабря 1994-го. Между тем, согласно сохранившимся в архивах документам, по прямому указанию Дмитриева его подчиненные избивали арестованных.

Никита Петров, НГ