Семейные трусы как знамя фронды

Жители пост-советского пространства упорно игнорируют любые требования дресс-кода: когда-то это было для них формой пассивного сопротивления.

Прелестная новость пришла из Одессы: на очередной сессии горсовета депутатам предложили разрешить вечно актуальный «вопрос о купальниках»: «Суть вопроса проста — как далеко от пляжа может уйти простой одессит или гость Южной столицы, будучи одет только в плавки или купальник?». В свободолюбивом курортном городе, как известно, люди в разнообразного вида неглиже бродят по улицам, посещают общественные места и ездят в городском транспорте, нарушая благопристойность пять месяцев в году. Как пишет одесский корреспондент в «Фейсбуке», «проект постановления, разрешающий отходить от пляжа в купальниках не более чем на пять кварталов, но оставляющий лазейку для походов в магазины формата “у дома” в семейных трусах, уже был вынесен на голосование и имел все шансы быть принятым, если бы не досадное, но закономерное недоразумение. Прямо в процессе голосования в зал вошел один из депутатов, чье имя слишком известно для того, чтобы упоминать его безнаказанно. Его короткие шорты намокли от надетых под них плавок, которые едва прикрывала футболка с надписью “I love NY” и пятном на животе. Высыхающий песок сыпался с обутых во вьетнамки ног». Мэр Одессы, поняв всю щекотливость положения, отложил решение судьбоносного вопроса до следующей сессии.

Эта летняя, жизнеутверждающая, самодостаточная история не требует морали; как писал Николай Олейников, «Тому, кто живет как мудрец-наблюдатель,/ Намеки природы понятны без слов:/ Проходит в штанах обыватель,/ Летит соловей – без штанов». И все же она глубоко символична для всей новейшей российской истории.

Конечно, не везде на просторах нашей родины (и нашей бывшей родины) человек в исподнем встретит такое понимание со стороны властей и окружающих. Хотя и сообщает очевидец из Санкт-Петербурга, что на Сенном мосту третий день стоит мужчина в красных трусах, который требует у прохожих денег на пиво и опохмел, грозясь в случае отказа прыгнуть в канал Грибоедова: дают редко, прыгать приходится каждые пятнадцать минут. Очень неэффективную стратегию выбрал гражданин: от такого количества водных процедур должно выветриться и то немногое, что удастся заработать честным шантажом. Куда разумнее было бы брать деньги за показательные прыжки. Но существенно в истории не это: очевидно, в Питере тоже дует какой-никакой, а морской веселый ветер.

В Москве подобное вольнолюбие все-таки не распространено.

Единственная журналистка, которая ежегодно в жаркие июльские денечки посещает показы ММКФ в лифчике, давно стала местной достопримечательностью. В магазин в семейниках ходят разве что совсем уж закореневшие замкадыши и отбросы общества — и все же представления о дресс-коде остаются крайне причудливыми, несмотря на многолетние усилия западных корпораций. Да, несчастные банковские барышни натягивают колготки в тридцатиградусную жару, но в выходные их старшие сестры гуляют с колясками в прозрачных блузках с люрексом. Или взять хоть ставшие притчей во языцех рваные джинсы на встрече с президентом. Разруха-то — она ведь не в колготках, а в головах. Странные отношения россиян с одеждой глубоко коренятся в недавнем историческом прошлом, которое нарушило наши представления о частном и общественном пространстве.

У советского гражданина частного пространства толком не было: государство лезло в душу и в кровать, в кухне неостановимо вещала радиоточка с речовками, да и кухня-то была не своя, а коммунальная, на шесть семей. Грязное белье советского гражданина полоскалось в куплете, стенгазете и на партсобрании: «А как вызвали меня, я свял от робости,/ А из зала мне кричат – давай подробности!». И советский гражданин нанес ответный удар: бесконечно расширил границы своей частной жизни, в любой ситуации предпочитая быть «underdressed». Галстук или там — в других социальных классах или курортных городах — даже штаны накрепко воспринимаются в России уже не как дань уважения окружающим, а как уступка кафкианскому официозу. Семейные трусы стали знаменем фронды. Автор заметки в «Фейсбуке» тонко чувствует этот подспудный смысл, когда пишет: «Вольнолюбивые одесситы после падения Берлинской стены и распада советского концлагеря не желают признавать над собой диктата в любых вопросах, в том числе и одежных».

Пренебрежение условностями так или иначе стало способом борьбы с системой для всех классов: как говорил герой Довлатова, «советская власть не заслужила, чтобы я брился». О самом Довлатове его злопыхающий биограф сообщает, что писатель ходил в домашних тапочках по улице Рубинштейна. У человека нет представления об одежде на разные случаи жизни, если у него нет общественной жизни; есть только двор, где можно выпить пива в трусах, или хипповская система, или интеллигентская кухня. Еще недавно любая официальная ситуация была по определению враждебной, поэтому, например, у андеграундного тогда музыканта Бориса Гребенщикова галстук становился признаком человека из органов: «Я подходил к дому, увидел волчий след,/ И я решил, что наверное у нас гости:/ Пара бабушек и на каждой галстук  Ах, бабушки, зачем вам такие зубы».

Стоит ли удивляться, что требование black tie в приглашении на раут мы до сих пор воспринимаем как унижение и посягательство на нашу личную свободу. Так что прав одесский мэр: ситуация щекотливая, лучше повременить и не давить на население вверенного ему свободолюбивого города. Сначала систему нужно менять, а там и брюки можно надеть.