Частная жизнь советского разработчика в области электроники

Говорят, что последний пакет репрессий был в тридцать седьмом. А вот моего родного отца, Троицкого Георгия Николаевича,  забрали в сорок первом, когда ему было двадцать шесть, а мне - один год. Можно  понять прекрасное классовое чутье: ну не мог быть Нашим человек, владевший четырьмя европейскими языками, кандидат технических наук, автор только что вышедшей большим тиражом книги в 300 страниц с подозрительным названием "Свойства чугуна". Да еще у него был пунктик: не имея на то никаких особых разрешений, носился со своим изобретением нового нотного письма, и все это при том, что в родне его никак не пахло зачетным пролетарским происхождением: все мужчины поголовно были ведущими инженерами-строителями, причем последних из них   забрали уже по тридцать седьмому.

И вот мне - случайно единственно недобитому последышу этой семьи - повезло. Я  остался. Даже вырос и выучился на инженера. И сегодня согласен с человеком совершенно   другой стаи - артистической - мудрецом и поэтом Леонидом Филатовым: "Не могу похвастаться, что мне что-то запретили или в чем-то меня ущемили большевики. Потом уже...были какие-то ожоги. Но это ерунда ... не все ведь штыки были в лицо... Была все же некая идиллия по-советски..." ("АиФ" №5 284 1999г, курсив и купюры мои.).

И, может быть, не без связи с  этими настроениями, когда не только из газет стало ясно, что роль партии в коммунистическом строительстве усилилась, и у меня не обошлось без вышеназванных ожогов. Например, официальное лицо в долгой беседе указало мне, что я неверно понимаю роль отдельных съездов Партии. То обстоятельство, что я не собираюсь вступать в эти «глухие согласные = КПСС», не имело  существенного значения.... Наконец, дело дошло до того, что в моей аттестационной характеристике, подписанной "треугольником", кроме унифицированной части в один лист, которая для всех писалась чуть ли не под трафарет, появилась нестандартная запись, где указывалось, что я «недостаточно активен в профсоюзной деятельности».

В вольном переводе с  новояза   это означало, что если  и дальше буду такой же стервец, то на последующей аттестации  влепят негатив более высокого уровня, например, что-нибудь в том смысле, что  «личное ставлю выше общественного», то есть получу отрицательную характеристику, при которой окажется сомнительной  сама возможность профессиональной деятельности. Подобные прецеденты с моими знакомыми  уже случались.  

До войны в подобной ситуации наиболее мудрые люди исчезали на несколько лет из Ленинграда в провинцию и там отсиживались. Но я, слава Богу, уже жил в дни чуть ли не цивилизованного "развитого социализма", хотя по злобно-вражескому  и  "реального". Зубки чуток  сточились. Нашим тогда уже казалось неприличным без разбора не только уничтожать, но даже и, смешно сказать, сажать людей, поэтому мне во избежание всех грядущих неприятностей вполне достаточно было просто сменить место работы. Что я быстренько и сделал, тем более, что из-за  ограниченности средств на медицину моя бетатронно-медицинская тематика по борьбе с раком на неопределенное время замораживалась.  И стал продолжать дальше заниматься своей любимой рекуперацией энергии в индуктивных нагрузках и формированием мощных импульсов, но уже в другой, более военизированной, а потому - с меньшими финансовыми проблемами конторе, за ту же нищенскую, но, безусловно, равную с другими зарплату. Работал, пока не оформил все, что напридумывал, в кандидатскую диссертацию «Вопросы формирования   и рекуперации энергии в мощных импульсных генераторах».Успешно ее защитил и продолжил работу разраьотчика. 

Петр Новыш -Санкт-Петербург