Как в СССР возник кризис маскулинности

...Взяв власть в свои руки, большевики стали проводить очень прогрессивную по меркам начала XX века гендерную политику. Например, дали женщинам социальные льготы, избирательные, образовательные и трудовые права. Еще они отделили брак от церкви, упростили процедуру развода, декриминализировали прерывание беременности. Однако результаты этой политики оказались противоречивыми. Достигнуть равноправия полов коммунистам не удалось: на женщин легла двойная нагрузка, а многие революционные завоевания эмансипации перечеркнуло сталинское «завинчивание гаек». Более того, как считают исследователи гендерных отношений строй и гендерная политика СССР исказили и образ противоположного пола. Советский мужчина оказался попросту неспособным соответствовать представлениям общества о том, каким он должен быть. В результате в СССР возник кризис маскулинности — читайте об этом в статье Андрея Вдовенко.

Советская гендерная политика была довольно противоречивой во многом потому, что коммунисты считали женщин особой категорией граждан(ок), нуждающихся в государственной поддержке в связи с их биологическими «обязанностями». Последние заключались в том, что на советских женщин фактически возложили ответственность за воспроизводство населения в стране победившего социализма.

От идеи о том, что женщина должна рожать, советское государство не отказывалось никогда, попутно нагружая ее другими обязанностями: работать на благо индустриализации и Родины, в отсутствие развитой сферы обслуживания воспитывать детей, заботиться о себе и семье.

Стремясь создать новое, никогда ранее не существовавшее общество, большевики механически перекраивали как человека, так и семью, считая, что всё ненужное, в том числе патриархальные стереотипы, отомрет само собой. Например, создавали «новую женщину». Образ ее получился противоречивым. С одной стороны, в послереволюционные годы (1920-е — начало 1930-х) это была свободная, раскрепощенная, чуждая стереотипов и самостоятельно обеспечивающая себя большевичка.

С другой, уже тогда ей в обязанность вменялась готовность по первому призыву партии и работать, и рожать. А уже в сталинские годы произошел традиционалистский откат. Лозунгов об освобождении, раскрепощении и отказе от стереотипов в риторике партии насчет женщин практически не осталось. Зато никуда не делся призыв трудиться на благо страны, к которому добавился «основной коммунистический долг» советской женщины: вынашивать детей и заботиться о семье, быть боевой подругой мужчины. При этом ни слова не говорилось о том, что какие-то домашние обязанности должен брать на себя и муж.

«Женщины должны стараться создать дома мужьям все условия для плодотворной работы и культурного отдыха. Вовремя приготовленные утренний завтрак и обед, культурный отдых, хорошо организованное место для домашней работы и учебы — всё это очень эффективные меры борьбы с опозданиями, борьбы за повышение культуры труда».
«Общественница», 1939, № 1

Партия, конечно, призывала мужчин признавать права женщины, но таким образом явно подчеркивала превосходство и главенствующую роль первых. «Общественные» движения были, по сути, прикрытыми государственными программами трудовой мобилизации женщин. Например, движение за овладение «мужскими» профессиями привело к значительному росту женщин, занятых в производстве, — до 41,6%. Но на деле это был не осознанный выбор женщин, а их отклик на призыв партии, готовившейся к войне, помочь мужьям или заменить их на производстве. Наконец, сверху всё это сдабривалось многочисленными литературными произведениями, главные герои которых — сильные мужчины — не вникали в переживания жен и рассматривали их чуть ли не как постельные принадлежности.

Результатом такой политики стало отношение к женщине как к чему-то среднему между генератором и коровой. Она должна была быть и трудящейся, и семейной — после работы заниматься воспитанием детей, кормить и обслуживать семью, убираться, стирать и т. д. В социальных науках такое положение получило название «двойной нагрузки» или «второй и третьей смен».

Мужчины всё же взяли на себя часть домашних дел. Например, ремонт домашней утвари и техники, закупку товаров. Но их участие в жизни семьи было несравнимо меньше (примерно в два раза), чем у женщин.
Двойная нагрузка женщины в СССР фактически превратилась в государственную норму. После войны противоречивый гендерный порядок сталинской эпохи (как и государственный строй в целом) не только не рухнул, но и укрепился. Ни оттепель, ни брежневская эпоха практически никак не повлияли на ситуацию. Так, в 1960-е годы на вторую смену (помимо работы и времени на дорогу до нее) советские женщины тратили по шесть-семь часов в сутки. Тогда же концепт «работающая (не ради карьеры, а для поддержания семьи) мать» стал рассматриваться как достижимый идеал.

Это приводило к тому, что женщины, составлявшие большинство граждан СССР трудились на самых низкооплачиваемых и тяжелых должностях — у них попросту не было времени подниматься по карьерной лестнице. Например, в 1961 году они составляли только 6% директоров и 12% начальников цехов в промышленности, в то время как инженеров — 37%, а техников — 59%. Так что недалек был от истины Никита Хрущев, когда говорил:

«Выходит, если руководить — тогда мужчины, а когда работать — тогда женщины».

Всё это создавало образ «суперженщины», который стал частью общественного стереотипа о женственности. Произошла «маскулинизация» женщин — они, по выражению Андрея Платонова, превратились в «товарищей со специальным устройством».

Государство оплачивало льготы беременным и матерям. Оно же потом воспитывало их детей. Оно же принимало жалобы от женщин на гулящих, пьющих, дерущихся или бросивших их мужей. Таким образом, государство, мобилизуя женщин в демографических целях, вытесняло власть мужа в семье и как бы брало на себя отцовскую функцию, отчуждая от нее конкретного мужчину. Недаром, как пишет Светлана Айвазова, Сталин из всех своих титулов особенно выделял «отца народов» — так он культивировал свой патерналистский образ.

В идеале власть требовала от женщины только рожать, а от мужчины — помочь ей зачать и участвовать в жизни ребенка финансово. Фактически между государством и женщинами был заключен прямой контракт: поддержка женской независимости от мужчины в обмен на репродуктивную функцию.

Такая «забота» была не лишней: из-за смешения норм советская семья уже не была патриархальной, но и эгалитарной (партнерской) тоже еще не стала. Браки были непрочными, часто и скоротечно распадались, а мужья, не разделявшие идеалов эмансипации, нередко били жен. Кроме того, партия всегда могла мобилизовать мужчину для своих нужд. Например, отправить на стройки индустриализации, куда нередко невозможно было взять семью.

В итоге матери-работницы воспитывали детей практически в одиночку: им помогали только уже упомянутые бабушки-дедушки и работники воспитательных учреждений.

Однако такое разбивание семьи разрушало эмоциональную связь между супругами (экономическая связь пала еще раньше, с отменой частной собственности). В итоге мужчины оказались исключенными из семейной жизни и воспитания детей. Всё участие отца в жизни ребенка, по сути, свелось к экономическим функциям, которые в принципе можно было выполнять и вне семьи, платя алименты.

В итоге, как пишут Елена Здравомыслова и Анна Тёмкина, на фоне сильной, способной тащить на себе и работу, и семью, эмансипированной, финансово независимой и социально защищенной женщины советский мужчина чувствовал себя ущемленным. Это отражалось и в повседневной жизни. Так, если в первые годы советской власти чаще всего развод инициировали мужчины, то после войны — в основном (до 60%) женщины. Во многих семьях они брали на себя властные полномочия — распоряжались семейным бюджетом и принимали решения...

...Война с нацистской Германией в целом сыграла особую роль в развитии гендерных отношений в Советском Союзе. Из-за того, что миллионы мужчин погибли на фронте, сложилась огромная диспропорция полов: 54,2% женщин на 45,8% мужчин в 1966–1967 годах. Символическая ценность мужчин выросла, а советская семейная жизнь со всеми ее недостатками стала казаться прекрасной на фоне ужасов войны. Коллективные ценности возобладали над личными и семейными, а Родина-мать заменила маму, жену и дочь.

В этой системе взглядов мужчина воспринимался в первую очередь как труженик и защитник Родины. Все былые пересуды о равноправии были отброшены — на мужчину снова легла ответственность за материальный достаток, он воспринимался как добытчик. На этом основании он считался главой семьи и не имел в ней никаких других конкретных обязанностей.

Были в позднем СССР и другие альтернативные каноны «настоящей мужественности». Так, когда среди советских интеллигентов стали популярны произведения Окуджавы, Эйдельман и Лотмана, распространился образ русского декабриста-дворянина. Он подразумевал человека чести, галантного с женщинами, непримиримого к подлецам, бунтующего против социальной несправедливости. Другой образец для подражания создали произведения Ремарка и Хемингуэя, которые печатала «Иностранная литература», а также редкие западные киноленты. Это был ковбой — харизматичный, уверенный в себе, независимый профессионал своего дела. Наконец, еще одним идеалом был отважный герой-романтик — бард, турист. Он не принимал окружающей тотальной лжи, но боролся не с нею, а с природой и в этой экстремальной борьбе не боялся смерти (не зря главный бардовский фестиваль назван именем Валерия Грушина, который погиб, спасая детей в туристическом походе).
Однако советская реальность мало соответствовала всем этим идеалам.

Так, его зарплаты чаще всего не хватало на то, чтобы в одиночку быть кормильцем семьи, и с развитием советского строя это становилось всё очевиднее. Женщины продолжали работать, а неработающие матери были скорее исключением.

Строгое око государственного надзора, репрессии и жесткая иерархия советского общества тоже ударяли по «мужским» качествам. Бесцеремонное и чреватое серьезными последствиями вмешательство партийных организаций в личную жизнь подавляло индивидуальность. А административно-командная система управления часто работала по принципу «я начальник, ты — дурак».

Кроме того, некоторым мужчинам — инвалидам, тем, кто побывал в плену или в оккупации во время войны, — общество негласно отказывало в мужественности, отождествляя их с женским страдательным гендером.

Наконец, свою роль в кризисе советской мужественности сыграло воспитание мальчиков. Войны, репрессии, низкая контрацептивная культура (а соответственно, большое количество нежеланных беременностей), высокий показатель распавшихся браков привели к тому, что каждый пятый ребенок в СССР воспитывался без отца или отчима. При этом, как уже было сказано выше, даже в тех семьях, где мужчина был, он обычно принимал минимальное участие в жизни детей.

Также именно при советском строе, в отличие от предшествующих эпох, женщины стали составлять большинство персонала образовательных и воспитательных учреждений. Именно они в основном были детсадовскими воспитательницами и учителями. В итоге дети практически не общались с мужчинами в период взросления.

Советские мальчики росли преимущественно в неформальных однополых компаниях, в которых не было старших мужчин. Советские демографы, психологи и социологи, как и их западные коллеги, отмечали, что такое положение формировало у мальчиков специфическое представление о мужественности. А именно: брутальную маскулинность и склонность к насилию, через которые дети как бы компенсировали развитие мужской личности.

«Воспитывающиеся без отца мальчики либо усваивают „женский“ тип поведения, либо создают искаженное представление о мужском поведении как антагонистически противоположном женскому и не воспринимают всего того, что пытается привить им мать. В обоих случаях складывается вульгаризированное представление о мужском поведении как агрессивном, грубом, резком и жестоком, а мужественности в сугубо кулачном смысле».

Не стоит забывать и то, что в советском обществе обязательным этапом становления «настоящего мужчины» считалась служба в армии. Но дедовщина и муштра, не совместимые с человеческим достоинством, скорее наносили молодым людям психологические (а нередко и физические) травмы и формировали у них всё те же вульгаризированные модели маскулинности.
В итоге советский мужчина брежневских времен сопоставлял себя с отцом-фронтовиком, декабристом или ковбоем и чувствовал себя неудачником. Родину уже не от кого защищать, вера в коммунистические идеалы подорвана. Протестовать против несправедливости опасно, а быть независимым под надзором партии, будучи лишенным базовых прав и ничего не имея за душой, — невозможно. В лучшем случае мужчина мог быть галантным (впрочем, успехи женщин он нередко воспринимал как попрание своего авторитета) или уйти от реальности в поход, но по возвращении его ждала та же самая унылая действительность.

Ощущение несоответствия образцам мужественности мужчины компенсировали разными способами: силой и жестокостью — пьянством, драками, насилием, сомнительными компаниями, склонностью к неоправданному риску. Это было одной из основных причин массовой смертности и низкой продолжительности жизни среди мужчин;
тиранией по отношению к жене и детям;
инфантилизмом — отказом от какой-либо ответственности как в семье, так и на работе.
Реальная мужественность «малого» мира в итоге воплощалась в высоком профессионализме и крепкой дружбе. А своеобразным протестом против ограничений и насаждаемой государством чистоты нравов стали случайные связи и параллельные семьи...