Трудные времена возвращают надежду

Демографическая проблема – одна из острейших в современной России. Об этом часто говорит и президент Путин, и множество экспертов. Не забывает ее и общественность.

Однако проблемы с деторождением не решаются ни росчерком начальственного пера, ни одним только материальным стимулированием. Они накрепко сплетены с общественной жизнью в целом, зависят от тончайших колебаний настроений в самой толще народной жизни. Демография – капризный инструмент, она нуждается в постоянном внимании ко множеству вроде и не связанных с ней напрямую социальных явлений и процессов.

Наткнулся на любопытный материал о росте числа и доли одиночных домохозяйств. Согласно переписи 2021 года, 27,6 млн домохозяйств в России состоят теперь из одного человека. Нынче это самые распространенные участники экономической жизни – 41,8% от 66,1 млн существующих домохозяйств России. При этом доля одиночек постоянно растет. В начале века их было около 22%. Теперь почти в два раза больше.

Такая тенденция сближает нас с Западом, по лекалам которого шло наше развитие почти 30 лет. В современном постиндустриальном обществе доля одиночек стремительно растет. Обособление, индивидуализация, отчуждение – не то теоретическое, о котором говорили Гегель и Маркс, а вполне повседневное, с мимолетными и точечными связями, когда другой воспринимается как часть рынка, объект вожделения или удобства, почти вещь, которую можно использовать и отбросить. И ни в коем случае не как ближний, кандидат на переход от «я» к «мы» – родимое пятно рыночных отношений. Дело усугубила еще и эпидемия ковида, при которой не только первый встречный-поперечный, но даже и родственник стал восприниматься как опасность, угроза биологическому существованию. Люди надели маски и научились сторониться друг друга, находя убежище в накрепко закрытых засовах. На некоторое время исчезли даже привычные социальные связи – в торговых центрах, выставочных залах, на работе, в транспорте, повсюду.

Пандемия вроде закончилась, но «осадочек» остался. Люди привыкли проводить время одни, сами с собой, перед телевизором и компьютером. При этом и работа, и образование частично сохранились на «дистанте». При современных технологиях такое положение вещей оказалось удобным для всех участников процесса – меньше хлопот, меньше конфликтов, меньше общения.

При этом очень любопытно, что одиночные домохозяйства атакуют как бы с двух флангов. С одной стороны, выросшая смертность в годы эпидемии привела к большему числу одиноких пожилых людей. Это процесс естественный, здесь почти ничего нельзя поделать. Но самое тревожное, что число одиночек растет и среди молодежи. Особенно это заметно в мегаполисах и университетских городах. Молодые люди быстрей обретают финансовую независимость, покидают родительский кров, иногда рвут семейные узы. При этом они не спешат вступать в брак или просто вести совместное хозяйство, избегая всяческой ответственности за других рядом с собой. Соответственно, и рождение детей связывается с финансовым благополучием, откладывается на «когда-нибудь».

Проекции будущего выстраиваются вокруг карьерного роста. Идеи продолжения рода, любви к ближнему, участия в общем деле, не связанные со схемой товар – деньги – товар, отступают на второй, а то и на третий план. В итоге удовлетворение становится суррогатом счастья, позволяя год за годом коротать отпущенное время один на один с любимым собой.

В Москве уже больше половины домохозяйств – одиночки.

Количественное господство одиноких, научившихся рассчитывать только на себя, меняет саму общественную атмосферу, которой начинают довлеть оставленность стариков и потребительство молодых. В условиях «равнинного течения жизни», когда навскидку каждый человек при определенной профессиональной подготовке может обеспечить себе сносные условия существования, такая тенденция кажется почти необоримой.

…Если бы не СВО, мы, возможно, долго еще были бы вынуждены плестись по этому печальному пути вслед за «цивилизованным миром», измеряя свое существование его убогим мерилом. Однако необходимость осознанного выбора и общественной мобилизации, ответа на вызовы, встающие перед страной как единым целым, дает России уникальный шанс. Да, отчуждение – неизбежный спутник рынка и капитализма, это так. Но трудные времена взывают к общности и тем самым возвращают надежду. Необходимо только ясное понимание того, чего мы сами ждем от будущего.

Если мы хотим быть не-Западом в то время, когда Запад подрывает свои собственные бытийственные основания, нам надо искать действенное средство и идею, способные остановить распад общества на единицы. Это очень существенная задача, и отнюдь не только и не столько экономическая. Скорее, общественная и нравственная, можно даже сказать – педагогическая. Не потерять новые поколения означает прежде всего вырастить их солидарными, причастными к судьбе отцов и детей.

…У нас давно спорят о «новой идеологии». При этом в основании такой идеологии обычно предполагается какая-то цель, обращенная в будущее (что-то вроде новой версии коммунизма, рая на земле, хотя бы достатка, процветания назло всем врагам), или наоборот, обращенная в прошлое (мы – работники одиннадцатого часа, особая цивилизация, скрепленная скрепами и т. д.), а иногда – и в прошлое, и в будущее одновременно, как в дугинской концепции государства – удерживающего. Но будущее легко может наступить и обмануть, как вышло с коммунистическим строительством по материалам 22-го съезда, а идеологическая версия прошлого открыта для критики. Существует только одно прочное основание для объединяющей идеи – сегодняшний день, в котором сошлось прошлое и провидится будущее. Это наша идентичность. Мы – Россия, со всей нашей спецификой, сложностью, вызовами, болью и утратами. И не можем стать никем, ничем другим. Мы принимаем эту данность и приветствуем ее, это есть наш сущностный и одновременно политический выбор.

В основании национальной идеи, системы ценностей призваны лечь не принципы соперничества и конкуренции, а взаимная поддержка, сотрудничество, ощущение и осмысление общей участи. СВО ясно показала: все мы в одной лодке, есть «мы» и есть «они», это неизбежно и неотвратимо. «Одинокое потребительство» и «оставленность» неизбежно растворятся в этом порыве.