Опытные советчики.

Самая неудачная шутка нашего здравоохранения – это операционный день в понедельник.

 К понедельнику обязательно кто то вдруг заболеет, перепьёт, опоздает. Самое оригинальное оправдание прогула предъявил недавно наш почтенный аксакала от нейрохирургии, Нифантий Мартемьянович.

- Я,- говорит - всю ночь из сауны уйти не мог! Кто - то моё барахло надел и ушёл… Не будить же мне Аллу! Утром позвонил, она мне штаны привезла, вот я и пришёл…

Лучше бы и не приходил! Красный, помятый, перегар на гектар. Поэтому ассистировать мне, сегодня будет Алик Липкин. Он еврей и пьёт мало.

Если можно верить Евангелию, то первое своё чудо для тамошнего населения Христос произвёл в Кане Галилейской – превратил 480 литров воды в вино. Позже он накормил пятью хлебами и двумя рыбами пять тысяч человек и остатков набрали двенадцать корзин, а вот про то, сколько осталось вина на той свадьбе – история почему то умалчивает!

Думаю, что ни капли не осталось - выдули всё.

Может быть, перепив тогда, евреи и стали пить аккуратнее?

Вот и операционная. Святое место. A сlean, well-lighted place. Никто не орёт. Всё делается быстро и с первого предъявления. Начальство сюда не пустит санитарка Женя.

Ритуал омовения рук. Раскланиваемся с бригадой. Что - то есть в этом церковное.

Ну и вот. Все церемонии позади. Четыре человека сгрудились вокруг круглого предмета под стерильными пелёнками – головы с опухолью посередине. Анестезиолог ещё раз исполняет глиссандо на своих аппаратных тумблерах и кнопочках и говорит, выдохнув: - Можно начинать!

Тут кто - то кашлянул.

Оглядываюсь. Позади меня стоит Фёдор Анатольевич с бесцветными, как бельма глазами.

- Ты погодил бы начинать. Оптику пока проверь, свет отрегулируй. Вон тот пинцет выкинь. Скажи, что бранши не сходятся…А то помнишь, как у меня было: сказали «Можно!», а только скальпель занёс - у больного сердце встало! Давление по нолям! Сколько потом разборок было жалоб и комиссий! Но так ведь и не поняли, отчего умер. А если бы успел разрез сделать?! До тюрьмы могло дойти…

Тяну время. Всё хорошо: гудит и пощёлкивает аппарат ИВЛ, цифры на экране монитора – приличные, анестезиолог любезничает с анестезисткой Светочкой.

Мы продолжаем. Пропилили кости черепа, откинули костный лоскут. Подобрались к опухоли. Красный узел, размером с греческий мандарин исходит из твёрдой мозговой оболочки, от места слияния венозных синусов.

Отвратительно! Начинаем, отделяя по малому кусочку, удалять опухоль.

Тут подошёл Сергей Геннадьевич и говорит:

- Потихоньку, не спеши. Опухоль, небось, лет пять росла, а ты её хочешь удалить за пять часов! За пять лет мозг к ней привык, а вот возникшую вдруг пустоту – может не перенести: начнётся редислокация, нарушение кровотока, отёк мозга. Два года назад у меня такое было. Помнишь?

Ещё бы! Снижаем свой бодрый темп.

Сложно мне было когда-то начинать в нейрохирургии. Пришёл я в неё из общей хирургии и травмы. Там можно было тянуть, вправлять, давить, т.е. нет - нет, а применять силу и спешить. А в нейрохирургии – всё как во сне - плавно, медленно, с остановками. Бесило это меня в начале – без меры!

Подобрались, наконец, к матриксу – месту исходного роста опухоли. Мать моя женщина!

Идём к негатоскопу. На нём развешены томограммы больного и ангиограммы сосудов мозга.

Однажды перегорели лампочки в негатоскопе. А окон у нас в операционной – нет. Как смотреть снимки «на свет»? Замучались. Из - за такой ерунды – лампочки (!)- чуть всё прахом не пошло.

Смотрю снимки. Нет, всё так и есть: синусы опухолью не пророщены, кровоток в них – хороший. Для меня это плохо.

Тут появился просто Митя. Молодой он ещё был.

Митя говорит:

- Д-а-а-а, не позавидуешь вам! Были бы синусы обтурированны опухолью – можно бы было их не беречь!

Отработали своё! А тут надо очень осторожно. А то, помните, как у меня случилось? Отделяли опухоль от синуса и надорвали его стенку. Вот где кровотечение то было! Кровь вёдрами лили. Со стола сняли, но потом – отёк, кома три дня и «летательный» исход! Может быть, не упорствовать в радикальности и кусочек опухоли на стенке синуса оставить, от греха подальше?

Обошлось с синусами. Опухоль удалилась хорошо.

Анестезиологи поднимают давление. Мозг расправляется, но в трепанационное окно – «не лезет». Зашиваем «бестолковку».

Тут в операционную заглянула Серафима Фёдоровна.

- Ты же не забудь! Как проснётся – сразу больного – на контрольное КТ- мозги светить! А то помнишь, как у меня случилось? Во так же опухоль убрали, а в ложе удалённой опухоли набежала кровища – образовалась гематома. Дежурант «проспал», реаниматологи не обратили внимания. Гематома раздавила мозг и всё – Васей звали! Труп и посмертный эпикриз. А вот если бы КТ после операции сразу сделали, то вовремя убрали бы гематому, поставили бы дренажи… Одним покойником было бы меньше. ***

Больной проснулся хорошо. На контрольной КТ – гематомы, отёка – нет. Возвращаюсь в ординаторскую.

Вся четвёрка советчиков уже там. Чинно, в рядок, сидят на диване.

Раскланиваюсь и говорю им:

- Спасибо, что не забываете, господа хорошие! Не знаю, что бы я без вас делал. Спасибо.

- Не забываем!- хохотнул Фёдор Анатольевич. – Это ты нам покоя не даёшь и всё забыть не можешь! Мы сами бы, ни за какие коврижки в операционную больше бы не приходили. Правда, Серафима?

- Да, ладно! – улыбается Серафима. – Времени у нас теперь навалом. Да его для нас и не существует, времени то…

После этого Серафима приподнялась над полом, заколыхалась, словно флаг на ветру, побледнела, и её, как пар сквозняком, унесло в открытую форточку.

В 1999 году удалил я ей опухоль головного мозга, но она умерла от набежавшей в ложе удалённой опухоли, гематомы.

Так же исчезает и Фёдор Анатольевич, умерший на операционном столе в 2004, неизвестно от чего. Ввел его в наркоз; анестезиолог дал добро на начало операции, но не успел я коснуться кожи головы скальпелем, как наступила остановка сердца. Реанимировали чуть не до трупных пятен – не завели – умер.

Сизым клубком, как недотыкомка, укатился в никуда Сергей Геннадьевич.

Никак я не мог подобраться к опухоли в его голове. Так и этак – никак! Удалилась опухоль как то нечаянно – вдруг выкатилась одним блоком и целиком!

От такой экстренности мозг резко отёк и стал переть из черепа, как тесто из опары. Не удалось мне справиться с этим отёком, и Сергей Геннадьевич умер 9 мая 2001 года. Мы его по экстренным показаниям оперировали. Этот праздник был точно «со слезами на глазах».

Дольше всех не исчезал Митя. Молод он был. Не успел нажиться молодой жизнью. Два года назад, удаляя у него фалькс - менингиому, повредил я стенку сагиттального синуса. Всё дальше было так, как и рассказывал Митя: массивное кровотечение, отёк мозга, кома, три дня на ИВЛ и смерть.

Тут в ординаторскую впорхнула мед. сестричка Цаца. Начинает лепетать:

- Я ему говорю.. А он ругается…Судно перевернул… Жена корвалолу просит…Вы им скажите…

Митя показывает мне большой палец. Хороша, мол, девчонка! Потом на цыпочках, как будто Цаца может его услышать, направляется к дверям. Не доходит и, сделав мне рукой «пока- пока», с тихим звоном растворяется в прокуренном воздухе ординаторской.

Наверное, когда – нибудь, возможно – в моём посмертном эпикризе – некрологе (если меня таковым удостоят), всех этих умерших больных назовут «большим клиническим опытом».

Я чёрной завистью завидую молодым врачам без всякого опыта!