Процессы о пытках в тюрьме переводят в секретный режим

Сведения об истязаниях иркутских заключенных решено не предавать огласке

  Суд закрыл от общественности громкий процесс по поводу массовых пыток и изнасилований иркутских заключенных. Потерпевшие настаивают на публичном рассмотрении дела, рассчитывая, что благодаря широкой огласке виновные не избегут ответственности, а назначенные им наказания станут показательными. Правозащитники тоже негодуют, утверждая, что закрытость судов создает комфортные условия для вынесения «правильных» приговоров и увода преступников от ответственности.

    Куйбышевский районный суд Иркутска перевел процесс над экс-сотрудниками ФСИН, допустивших пытки заключённых, в закрытый режим. Объясняется это прежде всего интересами потерпевших, так как речь идет о сексуальном насилии над ними.

    Напомним, более 20 пострадавших по этому уголовному делу – участники масштабного бунта, произошедшего в ангарской колонии № 15 в 2020 году. После ЧП заключенных перевели в иркутское СИЗО-1, где в течение длительного времени над ними издевались «разработчики» – заключенные, выполнявшие задания администрации учреждения.

    Пострадавшие настаивали на гласности судебного разбирательства, боясь, что за закрытыми дверями дело спустят на тормозах, а организаторы пыток избегут реальной ответственности. Подсудимым вменяют «превышение должностных полномочий, повлекшее тяжкие последствия». Однако они настаивают на обычной халатности: дескать, случайно посадили привезенных зэков в камеры к садистам. Не исключено, что все может закончиться условными сроками.

    Член Московской Хельсинкской группы (МХГ, ликвидирована в РФ по решению суда), доктор юридических наук Илья Шаблинский пояснил «НГ», что судебные заседания по законодательству РФ действительно могут быть объявлены закрытыми, если в деле есть эпизоды, связанные с сексуальным насилием. Но закон, напомнил правозащитник, призван защищать права жертв преступления, а тут они сами настаивают на открытости заседаний. «Если речь идет о сотрудниках администрации, допустивших или даже организовавших эти издевательства, то, по-моему, наоборот, тут необходима максимальная гласность», – говорит Шаблинский. Судьи, считает он, идут на поводу у силовиков: им гласность не нужна. «Это мрачная сторона российской тюремной жизни: администрации часто пользуются услугами садистов, чтобы давить на определенные категории осужденных. Именно эту проблему должен был бы вскрыть процесс, но суды и силовики в этом не заинтересованы», – подытожил собеседник «НГ».

    Вот и член президентского Совета по правам человека (СПЧ) Александр Брод убежден, что эта история не прибавляет авторитета системе правосудия, и позволяет сомневаться в беспристрастности Фемиды. Стремление засекретить и заволокитить процесс в Иркутской области, по словам Брода, наводит на мысль, что суд хочет вывести из-под ответственности представителей пенитенциарной системы, замешанных в истязаниях. «Суд ссылается на особый, сексуальный характер преступлений. При этом жертвы насилия готовы к открытому характеру разбирательства, полагая, что приговор в отношении садистов остановит новые подобные зверства. Пока такой надежды нет», – посетовал правозащитник. Он планирует обратиться по этому поводу в аппарат Уполномоченного по правам человека (УППЧ). А еще, говорит Брод, о произошедшем, безусловно, стоит проинформировать руководство Верховного суда и Совет судей.

Необходима и жалоба в Квалификационную коллегию судей Иркутской области. Кстати, председатель коллегии в конце 2022 года сообщала о росте жалоб на судей региона. В жалобах приводились доводы в связи с нарушениями процессуальных норм, волокитой, неэтичным поведением судей в отношении участников процесса и даже о признаках коррупционных правонарушений. Правда, по итогам проверок из 1000 жалоб в прошлом году подтвердилось лишь 10%. «Воодушевленные подобной вопиющей практикой засекречивания суды других регионов будут тоже гасить подобные дела», – опасается правозащитник.

    Вице-президент российского подразделения Международного комитета защиты прав человека Иван Мельников считает, что закрытие резонансных судебных процессов – это явное нарушение принципа гласности, поскольку важно, чтобы у всех сторон – как у потерпевших, так и подсудимых – была возможность рассказать о своей позиции публично. Это может защитить людей от противозаконных действий и раскрыть все детали преступления. «Если говорить про дела о пытках, то это особенно важно. Ведь часть граждан все еще находится в местах лишения свободы, и им важно рассказать публично, если сотрудники ФСИН оказывают на них давление», – говорит собеседник «НГ». По его словам, важно раскрыть все обстоятельства: кто бенефициары пыток, для кого выбивали показания, кто вымогал деньги, делились ли с начальством? «Во многих других колониях и СИЗО сейчас похожая ситуация» и важно понимать, на что стоит обращать внимание в аналогичных делах.

    К сожалению, по мнению Мельникова, сейчас общественный контроль практически полностью сосредоточен в руках сотрудников ФСИН. За пытки некоторых сотрудников осуждают условно и дают малые сроки. Поскольку Россия вышла из ЕСПЧ, адекватные компенсации за пытки не выплачивают, а альтернативы не появилось. «Даже в московских СИЗО теперь некоторые сидельцы жалуются, что их бьют и вымогают деньги, – что уж говорить о регионах... Боюсь, будет только хуже, если не поменять отношение ряда органов власти к пыткам», – говорит собеседник «НГ».

    По его мнению, в последнее время мало говорят о проблеме пыток, и создается иллюзия, что их стало меньше. «На самом же деле количество обращений из тюрем в аппарат уполномоченного по правам человека увеличивается из года в год на несколько сотен процентов. За прошлый год, например, – более чем на 200%. И количество бунтов увеличилось за последние годы», – рассказал правозащитник.

    Как пояснил «НГ» федеральный судья в отставке Сергей Пашин, когда речь идет об интимной стороне жизни или охране общественной нравственности, судья вправе объявить заседание закрытым, и он не обязан учитывать мнение потерпевших. Формально действия иркутского суда законны. Судья мог оставить процесс открытым, однако «не захотел это делать из каких-то своих соображений». Обычно так делают, чтобы не компрометировать правоохранительные органы и не рассекречивать агентуру, заметил эксперт. Пашин полагает, что ситуация с пытками в пенитенциарной системе может ухудшиться: по-прежнему актуальны ведомственные показатели, с сотрудников требуют, чтобы дела шли в суд, а для этого нужны признания, которые из заключенных зачастую приходится выбивать. При этом есть тенденция – при прочих равных условиях приговоры, которые выносятся правоохранителям, гораздо мягче в сравнении с теми, что получают обычные граждане. Поэтому система и находит поводы для самозасекречивания. Считается, что открыто, на глазах у всех, творить беззаконие, попирать процессуальные нормы судье и прокурору психологически сложнее.