Моя мама очень странная": жизнь и буря страстей Марины Цветаевой

Гениальный поэт, романтичная натура и, наконец, просто женщина, которая нуждалась в любви, а главное – в понимании. Жизнь Марины Цветаевой была наполнена странными, порой необъяснимыми событиями: брак по собственному предсказанию, потеря ребенка, безнадежные влюбленности.

Первая посмертная книга стихов Марины Цветаевой – "Избранное", увидела свет в СССР только в 1961 году, через 20 лет после гибели автора и почти через 40 лет после предыдущего издания на родине. К моменту выхода "Избранного" немногие читатели помнили молодую Цветаеву и почти никто не представлял, в какого масштаба фигуру она превратилась, пройдя свой трагический путь.

О жизни и творчестве Марины Цветаевой, одной из ключевых фигур в мировой поэзии XX века, – в материале РЕН ТВ.

Детство и юность Марины Цветаевой

Марина Цветаева родилась 8 октября 1892 года в семье московских интеллигентов. Ее отец Иван Владимирович был искусствоведом, филологом, профессором Московского университета и основателем Музея изящных искусств (сейчас это всем известный Пушкинский музей). Мат Мария Мейн – пианисткой, поэтому в их доме всегда звучала классическая музыка.

Младшая сестра Цветаевой Анастасия, ставшая писательницей, так вспоминает об их детстве:

"Детство наше полно музыки. У себя на антресолях мы засыпали под мамину игру, доносившуюся снизу, игру блестящую и полную музыкальной страсти. Всю классику мы, выросши, узнавали как "мамино" –"это мама играла…" Бетховен, Моцарт, Гайдн, Шуман, Шопен, Григ... под их звуки мы уходили в сон".

Мария была второй женой Ивана Цветаева – его первая супруга, оперная певица Варвара Иловайская и мать двоих его старших детей, умерла в 1890 году через несколько дней после рождения сына. Марина Цветаева называла ее первой и вечной любовью, вечной тоской своего отца.

"Двадцати двух лет мама вышла за папу, с прямой целью заместить мать его осиротевшим детям. <…> Папу она бесконечно любила, но два первых года ужасно мучилась его неугасшей любовью к В.Д. Иловайской", – писала Цветаева.

Мария Александровна, лишенная возможности делать сольную карьеру, вкладывала всю энергию в то, чтобы вырастить музыкантов из своих детей – Марины и Анастасии. Как говорила потом Цветаева, "мать залила нас музыкой, затопила нас, как наводнение".

"Весь дух воспитания – германский. Упоение музыкой, громадный талант (такой игры на рояле и на гитаре я уже не услышу!), способность к языкам, блестящая память, великолепный слог, стихи на русском и немецком языках, занятия живописью", – вспоминала Марина Ивановна. 

После смерти матери от туберкулеза – Марине на тот момент было 14 лет – занятия музыкой сошли на нет. Но мелодичность осталась в стихах, которые Цветаева начала писать еще в шестилетнем возрасте – сразу на русском, немецком и французском языках.

"Когда я потом, вынужденная необходимостью своей ритмики, стала разбивать, разрывать слова на слога путем непривычного в стихах тире, и все меня за это, годами, ругали <…> я вдруг однажды глазами увидела те, младенчества своего, романсные тексты в сплошных законных тире – и почувствовала себя <…> омытой, поддержанной, подтвержденной и узаконенной – как ребенок по тайному знаку рода оказавшийся – родным, в праве на жизнь, наконец!" – писала Цветаева в эссе "Мать и музыка".

Цветаева получила хорошее гимназическое образование. Но ключевое влияние на воспитание и образование маленькой Марины все же оказала мать: она привила ей любовь не только к музыке, но и к классической литературе, а от отца досталось увлечение античной мифологией, что тоже отразилось на стихах Цветаевой.

Юная Цветаева много и беспорядочно читала. На ее книжной полке стояли Гете, Гейне и другие немецкие романтики, классики русской литературы XVIII–XIX веков – Державин, Пушкин, Некрасов, Лесков, Аксаков. 

Любимыми книгами будущего большого поэта были "Илиада", "Слово о полку Игореве" и "Песнь о Нибелунгах", а своими любимыми стихотворениями она называла пушкинское "К морю", "Свидание" Лермонтова и "Лесного царя" Гете.

Когда Цветаевой было 16 лет, она уехала в Сорбонну, где прослушала (правда, не до конца) курс старофранцузской литературы. Уже через год на собственные средства она выпустила свой первый сборник "Вечерний альбом".

Начинающий поэт Марина Цветаева

"Вечерний альбом" Марина не постеснялась отправить на отзыв мэтру – Валерию Брюсову. Поэт-символист упомянул о молодом даровании в своей статье для журнала "Русская мысль":

"Когда читаешь ее книгу, минутами становится неловко, словно заглянул нескромно через полузакрытое окно в чужую квартиру и подсмотрел сцену, видеть которую не должны бы посторонние".

Все лишь на миг, что людьми создается.

Блекнет восторг новизны,

Но неизменной, как грусть, остается

Связь через сны.

Успокоенье… Забыть бы… Уснуть бы…

Сладость опущенных век…

Сны открывают грядущего судьбы,

Вяжут навек.

Все мне, что бы ни думал украдкой,

Ясно, как чистый кристалл.

Нас неразрывной и вечной загадкой

Сон сочетал.

Я не молю: "О, Господь, уничтожи

Муку грядущего дня!"

Нет, я молю: "О пошли ему, Боже,

Сон про меня!"

Пусть я при встрече с тобою бледнею, —

Как эти встречи грустны!

Тайна одна. Мы бессильны пред нею:

Связь через сны.

На сборник также откликнулись Максимилиан Волошин и Николай Гумилев. Последний написал в рецензии, что Цветаева здесь "вся на грани последних дней детства и первой юности".

В Коктебеле, в гостях у Волошина, Марина познакомилась с Сергеем Эфроном, сыном революционеров-народовольцев Якова Эфрона и Елизаветы Дурново.

В январе 1912-го они обвенчались, а вскоре вышли две книги с "говорящими" названиями: "Волшебный фонарь" Цветаевой и "Детство" Эфрона.

Следующий цветаевский сборник "Из двух книг" был составлен из ранее опубликованных стихов. Он стал своего рода водоразделом между мирной юностью и трагической зрелостью поэта.

Первую мировую войну молодая семья встретила в Москве. Сергей готовился к поступлению в университет, Марина писала стихи. С 1915 года Эфрон работал на санитарном поезде, в 1917-м был мобилизован.

В том же году Цветаева пишет мужу письмо, в котором есть такая фраза: "Если Бог сделает это чудо – оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака".

Позже Эфрон оказался в рядах Добровольческой армии, участвовал в легендарном "Ледяном" походе Деникина. Из Крыма с остатками белой армии перебрался в Турцию, а затем в Европу. Марина Цветаева не имела вестей от мужа долгие четыре года.

Рождение старшей дочери

Старшая дочь Цветаевой, Ариадна (дома ее звали Аля), родилась в сентябре 1912 года.

"Назвала ее Ариадной, вопреки Сереже, который любит русские имена, папе, который любит имена простые ("Ну, Катя, ну, Маша, – это я понимаю! А зачем Ариадна?"), друзьям, которые находят, что это "салонно". Назвала от романтизма и высокомерия, которые руководят моей жизнью. Ариадна – ведь это ответственно!" – писала сама Цветаева в одной из своих записных книжек.

В глазах Марины дочка была ребенком, который отличается от остальных детей. Цветаева сама учила Ариадну писать и читать, с малых лет девочка начала вести дневник – так учила мама: не механически переписывать слова из азбуки, а самой размышлять о том, что происходит вокруг, и наблюдать.

В шесть лет Ариадна записала:

"Моя мать очень странная. Моя мать совсем не похожа на мать. Матери всегда любуются на своего ребенка и вообще на детей, а Марина маленьких детей не любит. <…> Она не любит, чтобы к ней приставали с какими-нибудь глупыми вопросами, она тогда очень сердится".

Ариадна восхищалась матерью, знала и любила ее стихи. Мамой она ее звала редко – Цветаева и сама так хотела. Предпочитала, чтобы дети называли ее по имени. С Ариадной Цветаева была близка, но не как мать, а скорее как подруга.

Смерть младшей дочери

Ирина Эфрон, младшая дочь Цветаевой, родилась в апреле 1917 года. Марина редко пишет о ней в своих дневниках, а когда пишет – сравнивает ее с Алей и не понимает, как себя вести с ребенком:

"В Алю я верила с первой минуты, даже до ее рождения, об Але я (по сумасбродному!) мечтала.

Ирина – Zufallskind. {случайный ребенок (нем.)} Я с ней не чувствую никакой связи. (Прости меня, Господи!) – Как это будет дальше?"

Девочку она игнорировала и в этом доходила до странного. Например, гостям о существовании Ирины просто не рассказывали. Как-то поэтесса и переводчица Вера Звягинцева провела у Эфронов всю ночь, и лишь на рассвете заметила, что в кресле, заваленном тряпками, лежит младенец.

Ира совсем не походила на старшую сестру ни живостью ума, ни способностями, и потому, по слухам, не вызывала отклика в материнском сердце. Она часто болела, росла слабой, плохо говорила.

Между тем материальное положение Цветаевой стремительно ухудшалось. Известий от Эфрона по-прежнему не было, она осталась в Москве одна. В 1919 году стало совсем тяжело: продуктов было не достать, небольшая квартирка в Борисоглебском переулке не отапливалась.

И тогда Марина приняла нелегкое решение: по совету знакомого врача оставила дочерей в Кунцевском приюте. Цветаева стыдилась своего поступка: она выдала девочек за сирот и, как говорят, строго-настрого запретила им признаваться, что у них есть родная мать. Во время разлуки Марина писала пронзительные стихи, конечно же, посвященные Ариадне.

Маленький домашний дух,

Мой домашний гений!

Вот она, разлука двух

Сродных вдохновений!

Жалко мне, когда в печи

Жар, – а ты не видишь!

В дверь – звезда в моей ночи!

Не взойдешь, не выйдешь!

​

Однако в сам приют Цветаева не ездила и поэтому понятия не имела, что там происходит. Все изменилось, когда она случайно узнала, что Аля плачет и тоскует. Она бросилась в Кунцево и пришла в ужас от увиденного:

Постепенно понимаю ужас приюта: воды нет, дети – за неимени­ем теплых вещей – не гуляют, ни врача, ни лекарств – безумная грязь – полы, как сажа – лютый холод (отопление испорчено). Хлеба нет. И все. Дети, чтобы продлить удовольствие, едят чечевицу по зернышку. Холодея, понимаю: да ведь это же – голод!Марина Цветаева

Цветаева сказала Ариадне, что скоро заберет ее – Ирине она этого не обещала, а в дневниках отзывалась о младшей дочери пренебрежительно. Заведующая рассказала, что двухлетняя малышка постоянно кричит от голода, а в записной книжке Цветаевой появились слова: "Ирина, которая при мне никогда не смела пикнуть. Узнаю ее гнусность!" 

Однажды санитарка заметила, что сахаром Цветаева угощает только Ариадну, и попросила дать хотя бы немного Ирине, а мать лишь разозлилась: "Господи! Отнимать у Али!"

Вскоре оба ребенка заболели. Алю лихорадило, она кашляла кровью, постоянно жаловалась на головные боли. Ирина не ходила: в столовую ее носили на руках. В январе 1920 года Цветаева увезла старшую дочь в Москву. Младшая осталась в приюте. Но некоторые литературоведы верят, что поэтесса просто не смогла унести на руках обеих девочек сразу.

Однако сестры Эфрона Вера и Лиля предлагали забрать девочку на время или насовсем, но Цветаева, которая была с ними в ссоре, ответила категорическим отказом. В феврале Ирина умерла от голода. На похороны Марина не поехала: объяснила, что не могла бросить Ариадну, у которой поднялась температура.

В письме Вере Звягинцевой и ее мужу Александру Ерофееву от 7 февраля 1920 Цветаева объясняла: 

"…у Али в этот день было 40,7 – и – сказать правду?! – я просто не могла. – Ах, господа! – Тут многое можно было бы сказать. Скажу только, что это дурной сон, я все думаю, что проснусь. <…> У всех есть кто-то: муж, отец, брат – у меня была только Аля, и Аля была больна, и я вся ушла в ее болезнь – и вот Бог наказал. <…> И – самый мой ужас! – что я ее не забыла, не забывала, все время терзалась… И все время собиралась за ней, и все думала: – "Ну, Аля выздоро­веет, займусь Ириной!" – А теперь поздно".

​

Отъезд Марины Цветаевой в эмиграцию

Летом 1921 года Илья Эренбург, давний приятель Марины, передал ей письмо от Эфрона. Цветаева начала собираться в эмиграцию. Они с Алей уехали 11 мая 1922 года – сначала в Берлин, а затем в Прагу.

Берлин начала 1920-х был издательской Меккой русской эмиграции. В 1922–23 годах у Цветаевой здесь вышло пять книг. Чуть раньше в Москве были опубликованы сборник "Версты", драматический этюд "Конец Казановы" и поэма-сказка "Царь-девица" – таким получилось прощание с Россией.

Сергей Эфрон учился в Карловом университете в Праге, который предлагал беженцам из России бесплатные места. Цветаева с дочерью отправились за ним. Снимать квартиру в Праге было не по карману, поэтому семья несколько лет ютилась в окрестных деревнях.

Цветаеву печатали. В Чехословакии родились "Поэма Горы" и "Поэма Конца", "русские" поэмы-сказки "Мо́лодец", "Переулочки", драма "Ариадна", был начат "Крысолов" – переосмысление немецкой легенды о Крысолове из города Гамельн.

В 1925 году Эфроны, уже с сыном Георгием (дома его звали Мур) перебрались в Париж. Столица русского зарубежья встретила их, на первый взгляд, приветливо. С успехом прошел поэтический вечер Цветаевой, ее стихи публиковали. В 1928 году в Париже вышла книга "После России" – последний прижизненно изданный сборник поэта.

Но разногласия между независимой Мариной Цветаевой и русской интеллигенцией старой закалки становились все более явными. Ее взгляды и позиция слишком отличались от привычек мэтров, которые здесь царствовали: Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус, Владислава Ходасевича и Ивана Бунина.

Цветаева перебивалась случайными заработками: читала лекции, писала статьи, занималась переводами, но этим обеспечить семью ей не удавалось (Сергей не мог работать из-за проблем со здоровьем).

Время от времени ее друзья устраивали творческие вечера. В середине 1930-х был даже организован "Комитет помощи Марине Цветаевой", куда вошли известные русские эмигранты, например, философ Николай Бердяев.

Цветаева понимала сложность своего положения в новой среде. Она осознавала рубеж, отделивший ее от белой эмиграции. Ключевое значение для понимания творческого состояния Цветаевой в тот период имеет сборник "Стихи к сыну", в котором она говорит об СССР, как о неумолимо рвущейся вперед стране, однако прекрасно понимает, что той России, которую она оставила в начале 1920-х, уже не существует.

"Все меня выталкивает в Россию, в которую я ехать не могу. Здесь я не нужна. Там я невозможна", – так Цветаева описывает свое состояние в 1930-е годы в одном из писем.

Ситуацию усугубляло то, что эмигранты, в большинстве своем не принявшие революцию, осуждали Сергея Эфрона. Он стал открытым сторонником большевизма, вступил в ряды "Союза возвращения на родину". Эфрон настаивал, что попал в стан белогвардейцев почти случайно. В 1932 году он подал прошение, чтобы получить советский паспорт, и был завербован НКВД.

Как Марина Цветаева вернулась на Родину

Первой в марте 1937 года в Москву уехала Ариадна. Выпускница престижной Школы Лувра, историк искусства и книжный график, она устроилась в советский журнал, который выходил на французском языке. Много писала, переводила.

Осенью того же года в Москву вернулся Эфрон. Его поселили на государственной даче в Болшеве, и жизнь, казалось, наладилась.

Марина не разделяла восторгов своей семьи и надежд на счастливое будущее в Советском Союзе. Цветаева так описывает свое состояние:

С фонарем обшарьте

Весь подлунный свет!

Той страны – на карте

Нет, в пространстве – нет.

Выпита как с блюдца, –

Донышко блестит.

Можно ли вернуться

В дом, который – срыт?

Она все-таки вернулась. В начале 1939 года Марина Цветаева, ее муж и двое детей наконец-то воссоединились в Москве, но радость продлилась недолго.

Уже в конце августа по обвинению в шпионаже арестовали и отправили в лагерь Ариадну, которая под пытками дала показания против отца. Через полтора месяца после этого под арест попал и Сергей. О том, что отца расстреляли в октябре 1941 года, Ариадна узнает только несколько лет спустя.

​

​

В общей сложности она провела в лагерях ГУЛАГа восемь лет и еще шесть лет – в ссылке. Именно благодаря стараниям Ариадны в 1961 году "Избранное" ее матери все же было издано в СССР. 

Жизнь Марины Цветаевой после ареста мужа и дочери 

Вдали от мужа и дочери Цветаевой пришлось непросто. Георгий часто болел, у них не было своего жилья, приходилось скитаться по чужим домам.

Цветаева снова начала переводить. На собственные стихи у Марины времени уже не было. Осенью 1940 года Борис Пастернак и литературовед Анатолий Тарасенков попытались издать сборник ее эмигрантских стихов, но ничего не вышло.

На него дал отрицательную рецензию один из крупнейших на тот момент советских литературных критиков Корнелий Зелинский. Он заклеймил книгу Цветаевой страшным словом "формализм". Для поэта это означало закрытие всех дверей.

Последние дни жизни Марины Цветаевой

В апреле 1941 года Цветаеву приняли в профком литераторов при Гослитиздате, но силы ее были на исходе. Мирную жизнь прерывает война, журналы отказываются брать ее стихи и переводы на публикацию.

"Я свое написала, могла бы еще, но свободно могу не…" – так писала Марина Ивановна о последнем годе своей жизни.

В начале августа Цветаева вместе с сыном уезжает в эвакуацию в Елабугу. Путь на пароходе занял десять дней, Мур писал, что спать приходилось сидя, в темноте и вони.

Супруги Бродельщиковы выделили постояльцам даже не комнату, а угол – часть горницы за перегородкой. Хозяйка вспоминала, что Марина Ивановна каждый день уходила из дома на поиски работы.

Цветаева была в смятении. Ее мытарства Мур описал в дневнике:

"… мать была в горсовете, и работы для нее не предвидится; единственная пока возможность – быть переводчицей с немецкого в НКВД, но мать этого места не хочет".

Сам он тоже искал работу, но платили везде копейки.

"Настроение у нее – отвратительное, самое пессимистическое, – продолжал Мур. – Предлагают ей место воспитательницы; но какого черта она будет воспитывать? Она ни шиша в этом не понимает. Настроение у нее – самоубийственное: "деньги тают, работы нет".

В какой-то момент Цветаева решила перебраться в Чистополь – 26 августа совет эвакуированных разрешил ей прописаться в этом городе, оставалось найти комнату. Но, вернувшись в Елабугу, она вдруг передумала уезжать.

30 августа Георгий писал: 

"Мать – как вертушка: совершенно не знает, оставаться ей здесь или переезжать в Чистополь. Она пробует добиться от меня "решающего слова", но я отказываюсь это "решающее слово" произнести. <…> Пусть разбирается сама".

Мур писал, что в последние дни мать была сама не своя. Хозяйка слышала, как они ссорятся, но причин понять не могла: разговаривали на французском. Цветаева, за которой все еще тянулся шлейф белоэмигрантки, жены и матери врагов народа, боялась навредить Муру. Она считала, что если ее не будет в биографии сына, то ему будет лучше, ведь "дети за родителей не отвечают".

31 августа Марина Цветаева осталась в доме Бродельщиковых одна, сказавшись нездоровой. Георгий с хозяйкой ушли на воскресник – расчищать место под аэродром. Хозяин с маленьким внуком отправились на рыбалку. Дождавшись их ухода, Марина Ивановна покончила с собой.

В предсмертной записке сыну она писала:

"Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але – если увидишь – что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик".

Ее похоронили 2 сентября. Могила в военные годы затерялась. Подлинное место неизвестно, но есть символическое захоронение. В 1990 году Марину Цветаеву заочно отпели в Покровском соборе Елабуги по благословению патриарха Московского и всея Руси Алексия II. При отпевании ее самоубийство назвали "убийством от режима".

Личная жизнь Марины Цветаевой

Сергей Эфрон

Марина писала, что Сергей Эфрон был "самым родным на всю жизнь".

Они познакомились в Коктебеле в 1911 году. Однажды гуляли по пляжу и собирали камни. Цветаева загадала:

"Если он найдет и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж".

Сергей нашел бусину из сердолика – Марина хранила ее всю жизнь. Они поженились спустя 8 месяцев после знакомства, и очень скоро у них родилась Ариадна.

"Рано выходить замуж – это катастрофа", – так писала в одном из своих писем Цветаева. Однако именно в Эфроне она увидела воплощение идеала благородства, настоящего рыцаря и, напротив, – беззащитность. Любовь к Сергею была для нее и преклонением, и духовным союзом, и практически материнской заботой.

Я с вызовом ношу его кольцо

– Да, в Вечности – жена, не на бумаге. –

Его чрезмерно узкое лицо –

Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,

Мучительно-великолепны брови.

В его лице трагически слились

Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.

Его глаза – прекрасно-бесполезны! –

Под крыльями распахнутых бровей –

Две бездны.

В его лице я рыцарству верна.

– Всем вам, кто жил и умирал без страху. –

Такие – в роковые времена –

Слагают стансы – и идут на плаху.

Несмотря на то, что они были воспитаны в очень разных семьях, Марина безмерно уважала и восхищалась мужем. А еще ей казалось, что его фамилия созвучна с именем любимого персонажа из древнегреческих мифов – Орфеем.

Их семейная жизнь была полна эмоций. Цветаева считала взаимную любовь тупиком, поэтому не задумываясь бросалась в омут чувств к другим и описывала ураган переживаний в своих стихах. Но и Сергея не отпускала. А он, как человек преданный и любящий, старался тактично сглаживать углы и обходить щекотливые темы.

Осип Мандельштам

"Если существует Бог поэзии, то Мандельштам – его гонец. Он доносит до людей божественный голос точным и чистым", – писала Цветаева.

Они случайно встретились в 1915-м в Коктебеле и прошли мимо. Через год увиделись в Петербурге, тогда же впервые услышали стихи друг друга. Мандельштам очень увлекся ею. Поехал за Мариной в Москву, потом возвратился, потом снова приезжал в Москву и возвращался назад в Петербург. Она писала ему:

Никто ничего не отнял! 

Мне радостно, что мы врозь.

Целую Вас – через сотни 

Разъединяющих верст.

Цветаева посвятила Осипу 10 стихотворений, Мандельштам ей – три. Потом они встретились в Александрове, где Цветаева гостила у сестры. Что тогда произошло между ними, так и осталось тайной, но оттуда Мандельштам буквально бежал в Крым. И больше с Цветаевой встреч не искал.

Позже они почти не поддерживали связь, а после эмиграции Цветаевой их отношения переросли в неприязнь. В 1922-м Мандельштам написал статью в "Литературной Москве", где очень резко и негативно отзывался о Цветаевой. Больше Мандельштам о ней не писал, зато называл себя "антицветаевцем".

Сама же Цветаева вспоминала Мандельштама и в 1926 году написала "Мой ответ Осипу Мандельштаму", а в 1931-м – мемуарный очерк "История одного посвящения".

Ты запрокидываешь голову

Затем, что ты гордец и враль.

Какого спутника веселого

Привел мне нынешний февраль!

Преследуемы оборванцами

И медленно пуская дым,

Торжественными чужестранцами

Проходим городом родным…

​

​

Константин Родзевич

Родзевич был близким другом Сергея Эфрона. После Гражданской войны он тоже оказался в Праге и в 1923 году познакомился с Мариной. Очень быстро у них завязался роман. 

Новая влюбленность по-настоящему вдохновила Цветаеву, и за три месяца она написала 90 стихотворений. Уже после расставания Марина создала одно из самых великих своих произведений и отправила последнюю записку Родзевичу. "Я ухожу от Вас, любя Вас всей душой… Все это будет Поэмой Конца…"

Прости меня! Не хотела!

Вопль вспоротого нутра!

Так смертники ждут расстрела

В четвертом часу утра

За шахматами… Усмешкой

Дразня коридорный глаз.

Ведь шахматные же пешки!

И кто-то играет в нас.

В конце жизни она будет вспоминать, что эта любовь была самой главной в ее жизни. Константин Родзевич, кроме "Поэмы Конца", стал героем "Поэмы Горы", полной ветхозаветной страсти и античного трагизма. В ее центре сюжет о том, как люди встречаются (поднимаются на Гору), влюбляются (находятся на Горе), но не женятся, а расстаются и прощаются навсегда (спускаются с Горы).

В связи с этим романом – "единственным неинтеллектуальным романом Цветаевой", белоэмигрантская среда активно судачила, что сын Цветаевой Георгий рожден вовсе не от Эфрона. Однако сам Сергей Яковлевич признал мальчика своим.

​

Борис Пастернак

Отношения Марины Цветаевой и Бориса Пастернака – одна из самых трогательных страниц в истории русской поэзии. А переписка двух великих поэтов – это намного больше, чем письма двух увлеченных друг другом человек. В юности их судьбы шли как будто параллельно, и во время редких пересечений не задевали их душ.

Все изменилось в 1922-м – Борис прочитал цветаевский сборник "Версты" и пришел в полный восторг. Он немедленно написал Марине в Прагу, она ответила. Так началось содружество и настоящая, пусть и виртуальная, любовь. Длился их роман в письмах до 1935 года, и за все это время они ни разу не виделись.

Цветаева называла Пастернака "братом в пятом времени года, шестом чувстве и четвертом измерении". Они поддерживали друг друга, признавались друг другу в любви, идеализировали друг друга и мечтали о возможном общем будущем.

"Наши жизни похожи, я тоже люблю тех, с кем живу, но это доля. Ты же воля моя, та, пушкинская, взамен счастья", – писала Марина Борису в одном из писем.

Борис Леонидович очень дорожил этой связью. Однажды он написал Марине:

"Успокойся, моя безмерно любимая, я тебя люблю совершенно безумно... Сегодня ты в таком испуге, что обидела меня. О, брось, ты ничем, ничем меня не обижала. Ты не обидела бы, а уничтожила меня только в одном случае. Если бы когда-нибудь ты перестала быть мне тем высоким захватывающим другом, какой мне дан в тебе судьбой".

Их встреча все-таки состоялась. В 1935 году они увиделись в Париже, куда Пастернак приехал в составе советской делегации. Цветаева тогда назвала это "невстречей", потому что, когда они оказались друг напротив друга, им было не о чем говорить.

Эта "невстреча" до сих пор вызывает вопросы исследователей творчества обоих поэтов. Некоторые утверждают, что Цветаева была огорчена его выступлением, кто-то считает, что Марина усмотрела предательство в его заигрывании с советской властью, другие думают, что она не смогла понять его состояние, депрессию и страх перед будущим в СССР.

В любом случае Цветаева была разочарована. Общаться они продолжали до самой смерти Цветаевой, но уже реже и менее эмоционально.

Рас-стояние: версты, мили…

Нас рас – ставили, рас – садили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

Рас-стояние: версты, дали…

Нас расклеили, распаяли,

В две руки развели, распяв,

И не знали, что это – сплав

Вдохновений и сухожилий…

​

​