Укроинский ад в Бахмуте. 12.05.

Главный редактор ИА Regnum, писатель, журналист, член СПЧ Марина Ахмедова @Marinaslovo

Как главному редактору, мне пришлось отказаться от публикации нескольких текстов, в которых эвакуированные жители Артёмовска рассказывали о зверствах ВСУ. Это были истории, где даже через буквы проступал ужас. Это были истории о детях.

Город быстро погружался в хаос, становился адом на земле, но в нём ещё теплилась жизнь: несбежавшие жители забивались, как в норы, в подвалы, женщины производили в них на свет младенцев. Мужчины изредка выходили на поверхность, где смертельно опасно, шли за гуманитаркой и, если её выдавали украинские военные, называли тем неверные адреса. Возвращаясь в «нору» с едой, петляли, чтобы запутать след, иначе украинские солдаты приходили по адресам, минировали дома и подвалы. Перебивали столбы электропередачи, если те ещё стояли. Похищали детей.

На той территории, которую ещё контролировала Украина, действовали отряды «Феникс» и «Белые ангелы», созданные для эвакуации детей. Самые страшные истории были связаны с ними. «Фениксы» и «ангелы» в полном вооружении рыскали по холодным квартирам, заглядывали в подвалы, выдёргивали детей из рук родителей и, если родители отказывались эвакуироваться на Украину, увозили только детей. Дети кричали, родители бежали за ними — и получали пули по ногам. Разыгрывались душераздирающие сцены.

Информация о насильственном изъятии детей быстро распространялась по подвалам, люди с детьми бежали дальше в поисках новой «норы» и готовы были ещё глубже забиться под землю. Люди шептались о том, что детей вывозят на продажу, на органы, и животный ужас овладевал ими сильней, пульсировал в каждом подвале, где ещё оставалась жизнь, и сливался в единый образ — в страшное лицо украинского солдата.

Я не могла публиковать такие истории.

Когда я была в Мариуполе и женщина на улице, примыкающей к заводу Ильича, рассказывала, что как-то в марте её племянник пошёл за водой, а азовцы (организация признана террористической) его расстреляли, я верила. Когда другая говорила, что слышала, как два азовца спорят, попадёт ли один из них из гранатомёта в её балкон — и он попал со второго раза, я верила. Но, читая тексты из Артёмовска, я переживала внутренний конфликт.

Безусловно, я верю жителям города. То есть я верю в то, что они были охвачены колоссальным страхом. Но всё-таки дети не должны оставаться в таком апокалипсисе, их нужно вывозить — и, по моему мнению, неважно куда: всё будет лучше, чем этот ад на земле. Я всё не могла понять, как так вышло, что для жителей города лицо украинского солдата стало страшней ада, заполненного запахом мертвецов.

Вчитывалась в эти истории, мне передавался весь их ужас, но мне всё равно казалось, что само пребывание в таком месте страшней всего. Из такого места надо бежать на чём угодно, хоть на чёрте лысом. Но лицо украинского защитника оказалось для жителей Артёмовска страшнее чёрта лысого.

Неразрешённость этого вопроса и заводит меня во внутренний конфликт. Но, по крайней мере, отвечает на другой вопрос: почему эти же люди безоговорочно соглашаются на эвакуацию с российскими военными? А просто их ждут как противоположность. В сознании человека всё устроено несложно: если есть на свете зло, то есть и добро. Если зло с кем-то борется, то, значит, с добром. А с добром почему бы и не рискнуть?