Евтушенко Евгений. Зашумит ли клеверное поле

заскрипят ли сосны на ветру,

я замру, прислушаюсь и вспомню,

что и я когда–нибудь умру.

Но на крыше возле водостока

встанет мальчик с голубем тугим,

и пойму, что умереть — жестоко

и к себе, и, главное, к другим.

Чувства жизни нет без чувства смерти.

Мы уйдём не как в песок вода,

но живые, те, что мёртвых сменят,

не заменят мёртвых никогда.

Кое–что я в жизни этой понял,—

значит, я недаром битым был.

Я забыл, казалось, всё, что помнил,

но запомнил всё, что я забыл.

Понял я, что в детстве снег пушистей,

зеленее в юности холмы,

понял я, что в жизни столько жизней,

сколько раз любили в жизни мы.

Понял я, что тайно был причастен

к стольким людям сразу всех времён.

Понял я, что человек несчастен,

потому что счастья ищет он.

В счастье есть порой такая тупость.

Счастье смотрит пусто и легко.

Горе смотрит, горестно потупясь,

потому и видит глубоко.

Счастье — словно взгляд из самолёта.

Горе видит землю без прикрас.

В счастье есть предательское что–то —

горе человека не предаст.

Счастлив был и я неосторожно,

слава богу — счастье не сбылось.

Я хотел того, что невозможно.

Хорошо, что мне не удалось.

Я люблю вас, люди–человеки,

и стремленье к счастью вам прощу.

Я теперь счастливым стал навеки,

потому что счастья не ищу.

Мне бы — только клевера сладинку

на губах застывших уберечь.

Мне бы — только малую слабинку —

всё–таки совсем не умереть.