От поддержки власти до протестов один шаг

Бьющие рекорды рейтинги власти не гарантируют наличие консенсуса и отсутствие напряжённости в обществе. Итоги соцопросов всё в большей степени отдаляются от реальности. И дело здесь не в политике, а в кризисе социологии как науки. Скрытый протест и снижение эффективности пропаганды уже налицо. Пренебрежение этими проблемами чревато ошибочными решениями и накоплением протестного потенциала.

Итоги соцопросов показывают минимальную в истории страны вероятность акций протеста. По данным Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), доля допускающих их респондентов упала до 11 процентов. О маловероятности акций протеста заявило 82 процента опрошенных, о личной готовности выйти на улицу – лишь 13 процентов. Другие крупнейшие социологические агентства дают схожую картину.

Эти цифры выглядят логичными. Уличная активность в стране свелась практически к нулю ещё во время пандемии. Власти до сих пор отказывают в заявках на проведение митингов на основании коронавирусных ограничений даже национально-патриотическим организациям. Для вразумления оппозиционеров приняты законы об ответственности за фейки и дискредитацию. Да и организовывать политические протесты физически некому. Скептически относящиеся к последним событиям активисты покинули страну и продолжат из неё уезжать. Но с другими показателями не всё так однозначно.

ВЦИОМ зафиксировал после начала специальной военной операции (СВО) всплеск оптимизма. К июлю доля респондентов, считающих, что ситуация в стране «хорошая» и «скорее хорошая», выросла с 51 до 64 процентов. В сентябре на фоне частичной мобилизации показатель вернулся к отметке 55 процентов, вблизи которой пребывает по сей день. Ещё более оптимистично настроены в «Левада-Центре»* (признан иностранным агентом). В том, что страна идёт в правильном направлении, уверены 68 процентов его респондентов.

Фонд «Общественное мнение» (ФОМ) представляет другую – консервативную картину реальности. По его замерам, только 16 процентов респондентов считают, что в ближайшие полгода-год жизнь в России станет хуже.

30 процентов уверены, что станет лучше. Остальные предполагают, что ничего не изменится.

Респонденты ВЦИОМ оказались наиболее тревожными. Лишь 19 процентов из них говорят, что самые тяжёлые времена для экономики страны уже позади. Более половины – 54 процента – уверены, что они ещё впереди. Остальные считают, что живут в экономически сложное для России время уже сейчас.

Подобный разнобой наводит на мысли о биполярном расстройстве общества либо о сбоях в работе социологов. Но безумие – дело индивидуальное, а не коллективное. А вот второе – факт привычный и давно доказанный.

Суть переживаемого социологией кризиса описана ещё полвека назад в статье французского учёного Пьера Бурдьё «Общественное мнение не существует». Смысл труда можно изложить в трёх тезисах. Первый: не все люди имеют собственное мнение. Второй: не все мнения имеют реальную силу.

Применительно к России их можно интерпретировать следующим образом: не все понимают смысл политических и экономических процессов и в любой момент могут изменить своё мнение в зависимости от обстоятельств. Респонденты смешивают госполитику с семейными переживаниями, что на фоне царившей в стране многолетней политической апатии не удивительно.

Третий тезис: респонденты отвечают не на те вопросы, которые им задают. Ответы могут искажать формулировка вопроса или отношение отвечающего к спрашивающему (особенно если социолог воспринимается как представитель власти, считающей некоторые из ответов недопустимыми).

Но когда речь идёт о политике, объективность отходит на второй план.

В 70-х годах прошлого века Бурдьё сказал: «Политик – это тот, кто говорит: “Бог с нами”. Эквивалентом выражения “Бог с нами” сегодня стало “Общественное мнение с нами”. Таков фундаментальный эффект опросов общественного мнения: утвердить мысль о существовании единодушного общественного мнения, то есть легитимировать определённую политику и закрепить отношения сил, на которых она основана или которые делают её возможной».

Со временем накапливавшиеся в социологии проблемы начали приводить к критическим сбоям. Наиболее значимый из них произошёл в 2016 году на выборах президента США. Все опросы гарантировали победу Хиллари Клинтон, но глубинная Америка обманула социологов и обслуживаемые ими медиакорпорации. Выиграл Дональд Трамп, похоронив надежды на объективность любых соцопросов как таковых.

Говорить, что у всех россиян есть собственное мнение о политических событиях, как минимум наивно. Вдвойне наивно полагать, что в условиях ужесточения Уголовного кодекса Российской Федерации те, у кого это мнение есть, откровенно делятся им с первым встречным, представившимся социологом. Тем не менее всегда существуют косвенные маркеры реального состояния общества. Одним из наиболее важных является уровень влияния пропаганды.

Для многих россиян Владимир Соловьёв стал сродни члену семьи. Его программы хотя бы фоном, но звучат во многих квартирах. Включают шоу журналиста те, кто интересуется политикой и имеет по отношению к ней собственное мнение. Оказывается, что таких меньшинство.

Опросы ФОМ показывают падение влияния телевидения.

С 2017 года доля тех, кто не смотрит телепрограммы, выросла в два с половиной раза – с 6 до 15 процентов. Те, кто это делают, всё реже воспринимают теленовости как источник информации. Лидером по падению интереса стал Первый канал: лишь 44 процента респондентов узнают новости из его телепрограмм (падение за год – 3 процента, с 2018-го – 14 процентов), на новости НТВ ориентируются 25 процентов (падение с 2018-го – 5 процентов). Возобновил в ходе СВО рост доли зрителей лишь канал «Россия 1» – на 4 процента: сейчас он охватывает лишь 47 процентов аудитории.

Насколько россияне доверяют звучащему с экрана, более интересный вопрос. По данным ФОМ, пик этого показателя пришёлся на 2015 год, когда контенту «России 1» доверяло 46 процентов опрошенных, Первого канала – 53 процента, НТВ – 22 процента. За полторы недели до начала СВО эти показатели были уже гораздо ниже и составляли 36, 36 и 16 процентов соответственно. В феврале этого года доверие к новостям «России 1» и НТВ осталось на том же уровне, а к новостям Первого канала снизилось ещё на один процент.

Отдельный маркер – число подписчиков пропагандистских телеграм-каналов.

Их читают погружённые в политические процессы люди. В прошлом году этот показатель рос у всех источников дважды. В первый раз после начала СВО – в марте-июне. Следующий всплеск произошёл в сентябре-октябре, когда СВО перестала быть для россиян картинкой на телевизоре и вошла в стадию мобилизации. Перед Новым годом объём аудитории у телеграм-каналов более-менее выровнялся. После чего пошёл на убыль.

Канал Владимира Соловьёва достиг максимума 30 октября прошлого года – 1,4 миллиона человек. С тех пор его популярность не растёт. На момент написания материала охват телеграм-канала составлял 1,337 миллиона человек. Схожую динамку показывает канал Маргариты Симоньян, достигший пика в 520 тысяч человек 24 октября. С того времени журналистка потеряла более 40 тысяч читателей. Аналогичная динамика наблюдается и у проукраинских каналов.

Ещё более показательно обрушение числа просмотров информационных агентств, специализирующихся на Z-тематике. Например, на пике мобилизации в октябре прошлого года число посетителей Ura.ru достигало 4,7 миллиона человек, а в марте уменьшилось почти в пять раз – до 1 миллиона.

Специалисты воспринимают происходящее по-разному. Одни говорят о потере интереса к пропаганде из-за превращения военных действий на Украине в повседневную рутину, другие – о бегстве россиян от навязываемого им ещё с пандемии стресса и желании вернуться к привычной жизни. У тех, кто не может вернуть прошлое, накапливается напряжение и скрытый протест, который начинает проявляться в различных формах.

Понятие стабильности является ключевым в России на протяжении 20 с лишним лет. Что под ним подразумевается, однозначно не разъяснялось. Чаще всего речь шла о сохранении привычного уровня жизни. Исходя из этого тезиса формулировалось понятие политической стабильности – сохранение действующей системы власти, гарантировавшей людям привычный доход.

Но делать это удавалось не всегда.

В 2015 году до 13,4 процента выросла доля граждан с доходами ниже прожиточного минимума.

Был принят ряд решений, коснувшихся целых слоёв населения. Наиболее значимыми стали введение системы оплаты проезда большегрузного транспорта «Платон» и пенсионная реформа. В этот период социологи фиксировали рост тревожности населения и протестных настроений. Многие митинги и забастовки были поддержаны внешними зарубежными силами.

Пандемия внесла в понятие стабильности собственные коррективы. Жители стали ценить не только уровень дохода, но и привычный стиль жизни. Для многих личное смешалось с политическим, и люди готовы бороться, проявляя нестандартный протест.

Яркий пример – недавний протест против введения паспортов болельщиков (Fan ID). Фанаты отказались от их оформления. Но спортивные власти не поняли новых правил игры и не провели переговоры, провоцируя переход конфликта на новый уровень.

Из этой же сферы активизация молодёжных субкультур. До недавнего времени молодёжь была широко вовлечена в развитую музыкально-культурную среду, в которой многим подросткам удавалось себя найти.

За последний год одни ключевые представители этой среды эмигрировали, другие ушли в подполье.

Создать альтернативную среду власть и пропагандисты даже не пытались. Они предложили молодёжи готовиться к фронту. Подростков военное будущее не прельстило, они вышли искать себя на улицы. И многие примкнули к «ЧВК Рёдан».

Скрытый протест будет накапливаться и проявляться в других неожиданных сферах. Самой страшной его формой может стать агрессия, направленная внутрь себя – рост числа суицидов, заболеваний алкоголизмом и наркоманией. Внешнюю неосознанно-неосмысленную агрессию, например в виде бунтов, не допустят силовики. Лишь когда скрытый протест проявится в полной мере, речь может пойти о протесте политическом. Сегодня для него нет базы и запроса, и сроки их появления зависят от очень большого числа критериев.

* Организация признана иностранным агентом на территории РФ.

Константин Джултаев