Свидетельствую, как я остался..

     Говорят, что последний пакет репрессий был в тридцать седьмом. А вот моего родного отца, Троицкого Георгия Николаевича,  забрали в начале сорок первого, когда ему было двадцать шесть, а мне - один год. В архиве Петербургского политехнического университета сохранилась характеристика отца, где акцентировалось, что он «был активным участником при проведении Советских Выборов».

      Но это ему не помогло.

     И можно  понять прекрасное классовое чутье: ну не мог быть «Нашим» человек, владевший четырьмя европейскими языками, кандидат технических наук, автор только что выпущеной в Ленинградском «Политехнике» большим тиражом книги в 300 страниц с подозрительным названием "Свойства чугуна". Отмечалось, что в этой книге злостно ни разу не упоминалось имя товарища Сталина.

 Вдобавок он не отличался избыточной пугливостью.    

Так Мама вспоминала как неудачно он отмочил на научной конференции, когда перед открытой дверью толпа ученых долго стояла и нерешительным голосом почти хором нудно шелестела: «ПрОшу Пани,Только после Вас!», а отец вдруг неожиданно просолировал: « Ну, тогда придется мне…»

      Да еще у него был пунктик: не имея на то никаких особых разрешений, носился со своим изобретением нового нотного письма. И все это притом, что в родне его никак не пахло зачетным пролетарским происхождением: все мужчины поголовно были инженерами-строителями или разработчиками городского электроснабжения, причем последних из них  забрали   еще по тридцать седьмому.

     Глеб  Сташков позволяет объяснить печальную участь отца к тому времени назревшей операцией НКВД «Бывшие люди» .Тогда  «в течение месяца из Ленинграда в места не столь отдаленные выехали 11072 человека,   4592 - главы   семейств, 4393 из них расстреляны в1937-1938 годах».

  По «делу №555». Ученых брали буквально по списку: всех, кого так или иначе упоминали на допросах их репрессированные в 1936-37 годах коллеги

 Из протокола № 1039 заседания КПК при ЦК КПСС 14.02.1958
 « В период с ноября 1941 г. по март 1942 г. работниками Управления НКВД Ленинградской области было привлечено к уголовной ответственности и осуждено к высшей мере наказания 32 ученых, работавших в высших учебных заведениях Ленинграда, которые обвинялись в создании антисоветской организации, именуемой «Комитетом общественного спасения».
 Проверкой, произведенной Прокуратурой, установлено, что «Комитета общественного спасения» в действительности не существовало и что он был искусственно создан работниками бывшего Управления НКВД Ленинградской области — Огольцовым С.И., Заниным С.Ф., Альтшуллером И.К., Подчасовым И.В. и Кожемякиным И.А.»

           Советская власть уничтожала ученых, как вражеских элементов. Наверно потому, что они любили страну не так, как хотела власть.

     Большинство, впрочем, любили как надо. Но имеются сведения, что был План, установленный приказом №00447. И «Органы» должны были этот план выполнять.

Так, в Грузии приказ предписывал расстрелять 2000 человек, а 3000 — посадить на 10 лет. В Ленинградской области 4000 — расстрелять, 1000 — посадить. Без суда, без следствия, без доказательств. Без ничего.

     Алексей Скворцов пояснил

 мне юридическую сторону следующими обстоятельствами.

«Как всем известно, репрессии называют политическими потому что людей судили по политическим статьям УК - главным образом по 58-й (контрреволюционная деятельность).
 И проходили они, в отличие от обычных уголовников, не через народные суды, где процент оправдательных приговоров был на уровне 10%, а через не предусмотренные никаким Советским Законодательством органы внесудебной расправы: "тройки", а также Военную коллегию Верховного суда, где процент оправдательных приговоров был на уровне порядка 0,05%.»

    Так что «Большой террор» — жутчайшая веха в истории нашей страны      

    Сразу после войны в Ленинграде мы  жили в квартире, оставшейся от отца на углу набережной реки Мойки и ул.

Гороховой (Дзержинского) с видом на мост «Белый», мудро переименованный властями в «Красный», недалеко от которого еще в начале ХХ века Троицкие спроектировали и впервые успешно эксплуатировали плавучую электростанцию для комплексного освещения всего Невского проспекта.

   Наша  квартира стала коммунальной после того, как к нам в бывший кабинет отца подселили семью артистов еврейского театра Обербергов. Библиотека и научный архив  отца срочно были перемещены в ванную, заполненную ими до потолка.  Меня тогда остро волновали торчащие из вороха непонятные рулоны чертежей каких-то машин… Все это, как и Брокгауз, и Брем было быстро утрачено за исключением авторских книг Отца да  темной с малахитовым оттенком Малой советской энциклопедии…

      И вот однажды в эту квартиру неожиданно к нам заскочил интеллигентный, солидный, отказавшийся представиться мужчина, вызвавший семейный переполох и явный страх. Он нашептал, что, будучи репрессированным,  ехал в одном товарняке с Отцом, где они и побратались. Около Стерлитамака зэки разобрали пол у вагона. Ему удалось спрыгнуть на ходу поезда, а отец   отказался. Якобы, из-за физического страха, но, как мне сегодня кажется, - скорей из имманентной законопослушности. Они обменялись адресами и  дали взаимный обет, что каждый из оставшихся в живых, пренебрегая риском, посетит семью друга. Это посещение длилось не более часа. Уходя, не сказав ни своего имени, ни координат, гость умолял молчать…

     Маму вызвали в органы на предмет возможного осведомительства. Но из нее там вытекло столько слез и соплей, что  «Наши» отстали от нее без наказания ввиду явной  биологической несостоятельности...

     И вот мне - случайно единственно недобитому последышу семьи Троицких - повезло. Я -  остался  и стал Новыш Петр Александрович, поскольку мама вышла замуж повторно, но уже за военного моряка. Даже вырос и мне разрешили выучиться в Ленинградском Институте Авиационного Приборостроения на специалиста и активного изобретателя в области силовой электроники.

     Нас, инженеров и научных работников «наплодилось – как грязи: на всех - не напасешься!» Да и в этом не было необходимости: как ни мордуй и ни валяй в нищете, в нашей среде вдруг появлялся индивид, который из собственных амбиций или во славу отечества вдруг почему-то изобретал новую технику и технологию, организовывал производство или продвигал науку.

     И сегодня  согласен с человеком совершенно  другой стаи - артистической - мудрецом и поэтом Леонидом Филатовым: "Не могу похвастаться, что мне что-то запретили или в чем-то меня ущемили большевики. Потом уже...были какие-то ожоги. Но это ерунда ... не все ведь штыки были в лицо... Была все же некая идиллия по-советски..." ("АиФ" №5 284 1999г, купюры мои.).

Автор: Петр Новыш. Санкт-Петербург