О благородном моем научном спасителе

Материал Главы 1.1. был не ахти какой инженерной важности, но в кандидатской диссертации виделся еретическим своим покушением на незыблемость устоявшихся теоретических основ электротехники. Поэтому доброжелательно ко мне относившийся, трудяга и опытный интриган диссертационных дел, Секретарь Ученого совета, на котором я собирался защищаться, настойчиво рекомендовал во избежание разнообразнейших неприятностей и инфаркта не дразнить гусейи выкинуть к чертовой матери не только эту Главу 1.1, но, по возможности, не включать теорему даже в приложение. Тем более, что для защиты и так материала с лихвой хватало.

     Но я был молод, и эстетические представления, замешанные на честолюбии, никак не позволяли  сдаться - выбросить Главу, поскольку видел, что такое изъятие нарушит стройность материала, да и снизит корректность анализа. Мне по молодости казалось: соглашусь - перестану себя уважать.

Диссертация готова, но из-за наличия Главы 1.1 меня несколько месяцев подряд не ставят в очередь на защиту: Совет принимает только заведомо проходные работы. Я - ни в какую! Наконец после долгих  препираний Секретарь из жалости ко мне выставил ультиматум: диссертация будет принята к защите с Главой лишь при условии, что я найду авторитетного оппонента, который даст на теорему безусловно положительный отзыв.

До этого  материал диссертации апробировался лишь на уровне описания нескольких десятков изобретений, а также ряда журнальных статей и немногочисленных выступлений на конференциях, особенно, помнится, посвященных почему-то Дню радио.

Я выступал на секциях бурно развивающейся электропреобразовательной техники. В связи с изобретением мощных полупроводниковых ключей у этого направления было бесчисленное множество молодых гибких неустановившихся ветвей. Изменение на порядок тока, напряжения, скважности импульсов или частоты их следования полностью меняло структуру преобразовательных устройств и, соответственно, характер технических проблем.

Сплошь и рядом на одной конференции не находилось специалистов, которые могли бы компетентно прокомментировать выступление коллеги. Пожимали плечами. Верили на слово. Моим выступлениям обычно предшествовал пассаж ведущего, вроде: «...а вот еще о не менее своеобразном направлении ... сообщит нам молодой специалист...».  Рад был, если завязывалась дискуссия, но чаще слышал лишь формальные замечания коллег...

На Совете мне дали  перечень номенклатурных научных авторитетов, которым был смысл показать материал. Для этого я отпечатал рукопись в пяти экземплярах и затем ее навязывал несколько месяцев не менее чем двадцати персонам из указанного списка номенклатуры на предмет возможного отзыва на теорему.

И тут я познал неизвестную для меня сторону  околонаучности: эти, в основном пожилые, люди, безусловно, были специалистами в своей области, задерганными интеллектуалами с умными усталыми глазами старой добропорядочной собаки и, разумеется, резко отличались от массово наплодившихся к тому времени  обиженных Богом мухомороподобных партийствующих начальников. Своим видом эти интеллектуалы демонстрировали готовность к нормированному кванту самопожертвования незнакомому молодому специалисту. Но, видно, жизнь их поставила раком. Все они, как один, с тоской смотрели на принесенный мной материал, причем, непостижимо для меня, их совершенно не интересовала его суть, и живо допытывались  только одного – от кого я, откровенно намекая о своем желании в дальнейшем поиметь от этого имярека -дивиденды. Когда они осознавали, что я вовсе даже ни от кого, а просто сам написал диссертацию «в процессе плановых работ на государственных предприятиях», хотя и имею формально научного руководителя, им становилось совсем  тошно, но, очевидно из боязни нанести ущерб своему номенклатурному имиджу,  все же брали материал на просмотр. Обобщенное статистическое распределение резюме этих специалистов на материал Главы сведено в таблицу:

Ни один из них толком не разобрался по сути предложения, не сделал ни одного компетентного замечания и уж, тем более, не дал желанного заключения о том, что Положение справедливо и обладает новизной.

С этими печальными результатами, но еще не до конца сломленный  я приполз к Секретарю. Буркнув что-то в том духе, что не видывал хлестче меня  дуболомов, он ультимативно мне дал последний шанс: на кафедру Теоретических основ электротехники ЛЭТИ из долгой командировки вернулся молодой профессор Лев Данилов. Он специалист по нелинейным цепям, и его заключение поставит окончательную точку на моем упрямстве.

Тут я осознал, что это тот самый Данилов, который также как и я когда-то работал во ВНИИМР и даже, может быть, мы работали там когда-то одновременно.  Даже нашел фотографию 13х18, где мы с ним почти одного возраста,  на субботнике, в одинаковых кедах тащим вдвоем,  груженые грунтом носилки. Вообще-то я с ним знаком не был и, возможно, никогда даже не разговаривал, но слышал о нем нижеследующую легенду.

Однажды в лабораторию, где он трудился пришло Высокое Начальство. Все, естественно, расселись за рабочие столы и стали энергично демонстрировать усердие. А Данилов как ходил, так  и продолжал задумчиво ходить между столами. Начальство выразило ему свое неудовольствие: мол, все работают, а Вы тут прохаживаетесь! Он ответил, что  думает. Тогда Начальство ему заявило, что если и дальше вместо работы он будет думать, его просто уволят. Любопытно отметить, что именно в те времена он разрабатывал новый вид математики, приложения которой позволили существенно расширить представления ученых о ряде законов теоретической электротехники. Но Наши его все-таки почему-то тогда не достали, а он «по корыстным мотивам» сам перешел в ЛЭТИ, где очень быстро защитил последовательно кандидатскую, а затем и докторскую диссертации и стал там самым молодым доктором наук...      

И вот я на кафедре Теоретических основ электротехники в ЛЭТИ. Удивило, что Данилов назначил свиданье  с точностью до одной минуты, а не как другие - плюс-минус полдня. Но я приперся, как водится, на час раньше. Обратил внимание, что  почтовые письменные ящики на кафедре полупустые, и лишь один переполнен и завален поверху -  профессора Данилова. Почти все, что можно было различить - на английском. Сотрудники не без гордости пояснили, что это в порядке вещей: Данилов - специалист мирового уровня. Меня это шокировало: получение даже одного письма из-за бугра казалось тогда бедствием, чреватым отстранением от Допуска.

Тем более, что должность профессора в таком институте предполагала обязательный  отчет по каждому контакту с Западом. Мне до сих пор не понятно, как он, чисто технически, мог  осилить такую массу оправдательных бумаг. ..

Но вот пришел профессор Данилов. Удивительно вежливый и мягкий. Почувствовав слабину, я тут же, заикаясь, стал упрашивать забрать Главу на просмотр. Но, к моему ужасу, он достаточно решительно  это отверг,  хотя и согласился тут же при мне просмотреть материал. Я был убежден в печальном исходе: сижу рядом, как умная Маша, и наблюдаю. За десять лет, как я его не видел, он заматерел. Глаза  мудреца, и в процессе чтения на его лице я не смог выявить ни тени эмоций - нулевая лабильность. Он читал около десяти минут. После этого минуты две-три думал, а затем выпалил мне резюме, что мол - все верно, для него такой подход нов и даже интересен. Я не верил своим ушам и не смог сдержать слезы, хотя все еще сомневался - все ли он усек. Но в последующей беседе тут же убедился - еще как усек на все 100%, в подтверждение чего он выдал мне несколько ценнейших рекомендаций по подаче материала и терминологии.

И тут я, весь в соплях, пьяный от счастья, совсем обнаглев, спросил его, во-первых - не подскажет ли он форму дедуктивного  обоснования сформулированной Теоремы и, во-вторых (миловать, так миловать!)- не согласится ли  быть  и официальным оппонентом на защите диссертации. Тогда он, чуть подумав, взял клочок бумаги (который я поныне храню как святую реликвию) и тут же набросал форму  корректного подхода в общепринятых категориях. Боже, как я жалел тогда, что не прихватил с собой карманного магнитофона, чтобы не упустить какого-нибудь штриха его суждений. Потрясла совершенно необычайная силища мысли, лаконизм  и точность изложения, да еще с предельно вежливой  адаптацией к моей терминологии. А  возможность своего оппонирования он обусловил двумя обстоятельствами. Какими же? - не терпелось мне. Я на все согласен!

И тут он ответил царским изыском: первое - рассмотренный материал должен присутствовать в диссертации и, второе - его результаты должны быть практически использованы в ней при анализе схемных решений. О, Боже!!! Ведь именно это полностью совпадало с моей ideefixe, диаметрально противоречащей прагматизму носителей здравого смысла...

Вся наша беседа заняла, наверно, полчаса, и эти полчаса  были едва ли не самыми счастливыми и содержательными в моей жизни...

И вот, полностью согласившись с остальными рекомендациями Совета, я  форсированно подправил и ужал диссертацию до нормированных полутораста страниц, отпечатал ее и прошел кучу злополучных бюрократических терний оформления.

По мере подготовки к защите доброжелатели предупреждали меня об опасном, необычно жестком стиле оппонирования Данилова: даже в оптимистичном случае вначале он жестоко валял в грязи, но затем сам же отмывал, срывал старые одежды, одевал  новые и, наконец, выводил на новую широкую, но лишь ему ведомую дорогу, благословляя на дальнейшие дерзания. Интеллектуалы толпой ходили на его оппонирование докторских диссертаций, как на изысканное театральное действо.

И вот принес я уже завершенную диссертацию на отзыв к Данилову - теперь уже моему первому официальному оппоненту. В отличие от других, он и в этот раз не взял материал с собой, а тут же при мне в течение часа пролистал и сразу же написал отзыв. Объем его был сравнительно невелик, но, как оказалось, в нем содержались по значимости более важные замечания, чем  в остальных, порядка двадцати,  официальных отзывах. К моему удивлению, отзыв был написан необычайно образно, несколько игриво и содержал весьма глубокие замечания, также и по разделам, никак не связанным с Теоремой. Непостижимо - как ему удалось заметить ряд шероховатостей в выводе сложнущих, на мой взгляд, совершенно нечитабельных аналитических выражений. Все замечания были сделаны в предельно вежливой, благожелательной форме. И опять я был поражен его уникальными талантом и тактом,  никак не соразмерными с окружающей совковией щедростью и благородством.             

В третий раз я увидел Данилова уже на защите. После моего основного выступления Председатель  -женщина с вежливой безразмерной китайской улыбкой меня поправила: в своем докладе, наверно, Вы оговорились, - ведь в Вашем случае квазилинейность выполняется лишь в интервалах между переключением вентилей. Припертый к стенке, я искал максимально вежливый ответ, но ничего не придумал, кроме хамски-дерзкого:

-Нет это тривиально. Речь идет как раз об интервалах, содержащих эти переключения.

-Как?..  Неужели Вы не знаете, что так не бывает?

- В некоторых параметрических цепях - бывает! И это доказано в Главе 1.1. 

-Нет, не бывает!..

После такой бессодержательно злой перепалки «бывает - не бывает», которая, как мне показалось, продолжалась, не менее минуты, наступило тягостное молчание: дама, подобно вытащенной на берег  рыболовом, сорвавшейся с блесны щуки, судорожно хватала воздух ртом и выпученными покрасневшими глазами искала подставившего ее Секретаря, а я, молясь за то, чтобы не упасть в обморок, - Данилова.

В тот момент, когда я увидел его в своей обычной буддийской непроницаемой погруженности в себя, Секретарь вдруг проявился и достаточно громко пробурчал: «Да - бывает, бывает!». - «Кто - первый оппонент?!! - Зло рыкнула она ... Ах, Данилов!..» И, резко смягчившись: «Тогда  пока продолжайте!». Я очухался, ответил на ряд уже явно не кровожадных ординарных вопросов.

И вот дают слово первому оппоненту. Данилов, вопреки его традиции, - по первости не стал нагнетать: самолюбие его было уже удовлетворено, наоборот - сразу же стал разгребать, но выступление свое построил, как всегда - с блестящим изыском. Смысл его в том, что вот мол, диссертант по молодости и неопытности не может объяснить многоуважаемому коллеге-профессору несколько простых вещей, из которых становится ясным, что он в своей диссертации всего лишь предложил... и опять куча блестящих отточенных пассажей, позволивших всем более-менее понять суть и сохранить лицо в этой, казалось бы, патовой ситуации...

Дальше мне все понравилось: у публики было на редкость много искреннего интереса к самым разным, в первую очередь инженерным, аспектам. Я был в ударе и получил от защиты долгожданное истинное удовлетворение. Защитился без черных шаров, хотя лично не был знаком ни с одним из членов Совета...

Благодарности мои Данилов принял равнодушно. От банкета  отказался. Я мечтал поделиться с ним несколькими новыми своими идеями и, как минимум, чуть пообщаться, но явно был ему не интересен. Сейчас - знаю: у него  было тогда всепоглощающее хобби - решение некоторых задач из фундаментальной математики в области царицы наук - теории чисел. Он экономил время...

     Умер Данилов преждевременно, трагично, не без ожогов : его близкие считают, - «номенклатура  переломила ему хребет». Во все времена Гениальным людям редко дают долго жить... Печально!..

Петр Новыш   - Санкт-Петербург