«Вооруженная рука пролетарской диктатуры»

Новая власть представляла собой сложную конструкцию: фасад, «власть Советов», формально представленная Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом; легальное правительство, Совет Народных Комиссаров, силившийся как можно скорее добиться признания, как международного, так и внутреннего; революционная организация, Петроградский Военно-революционный комитет (ПВРК), оперативно действующая структура, центр механизма по захвату власти. Вот как охарактеризовал этот комитет Феликс Дзержинский, которому с самых первых дней была отведена в нем решающая роль: «Быстрая, гибкая, немедленно реагирующая без всякого мелочного юридического формализма структура. Никаких оговорок в практике решительных действий, ударов по врагу вооруженной рукой пролетарской диктатуры».

Эта образная формулировка Дзержинского была позднее использована им для характеристики политической полиции большевиков – ЧК. Как же действовала с самых первых дней нового режима эта «вооруженная рука пролетарской диктатуры»? – Просто и эффективно. ПВРК состоял примерно из шестидесяти человек, из них сорок восемь большевиков, несколько левых эсеров и анархистов. Формально во главе его стоял председатель, левый эсер Лазимир, но он был предусмотрительно окружен четырьмя большевистскими помощниками, среди которых были Антонов-Овсеенко и Дзержинский. На деле же два десятка человек могли составлять и подписывать в качестве «председателя» или «секретаря» огромное количество разных поручений, предписаний, мандатов, представлявших собой в основном клочки бумаги с кое-как нацарапанной карандашом подписью. Около шести тысяч подобных документов «издал» ПВРК за пятьдесят три дня своего существования.

Такая же «оперативная простота» наблюдалась в рассылке директив и в исполнении приказов: ПВРК действовал через посредство сети «комиссаров» и «эмиссаров», направленных в сотни различных учреждений, воинские части, советы, районные комитеты и т.д. Ответственные исключительно перед ПВРК, эти комиссары зачастую принимали те или иные меры, не дожидаясь санкции ни правительства, ни Центрального Комитета партии большевиков. Уже 26 октября (8 ноября¹), пока все главные руководители большевиков были заняты формированием правительства, безвестные «комиссары», так и оставшиеся анонимными, решили «укрепить диктатуру пролетариата» следующими мерами: запретом всех «контрреволюционных» листовок и брошюр, закрытием семи главных столичных газет, как «буржуазных», так и «умеренно социалистических»*, принятием плана реквизиции квартир и частных автомобилей. Закрытие газет было легализировано днем позже декретом правительства, а еще через неделю, правда, не без дискуссий – Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом (ВЦИК)².

_______________

* В частности, были закрыты кадетская «Речь» и меньшевистский «День». (Прим. ред.)

Еще не слишком уверенные в своих силах, большевистские лидеры искали в первое время, следуя своей тактике в течение всего 1917 года, поддержку в том, что они называли «революционной стихийностью масс». Отвечая представителям крестьянских Советов Псковской губернии, прибывшим выяснить в ПВРК, каким образом можно «предотвратить анархию», Дзержинский пояснял: «Задача настоящего момента – разрушить старый порядок. Нас, большевиков, еще не так много, чтобы выполнить эту историческую задачу. Надо предоставить возможность действовать революционной стихийности стремящихся к освобождению масс. В свое время мы, большевики, укажем массам путь, по которому надо следовать, Через Военно-революционный комитет обретают голос массы, восстающие против классовых врагов, против врагов народа. Мы здесь только для того, чтобынаправить в нужное русло действия масс, в которых говорит ненависть и законное желание угнетенных отомстить своим угнетателям».

Через несколько дней, на заседании ПВРК 29 октября (10 ноября), оставшиеся анонимными члены комитета напомнили о необходимости более энергично вести борьбу против «врагов народа», введя в обиход знаменитую формулу, которой на протяжении последующих десятилетий было суждено блестящее будущее. Она была повторена в заявлении ПВРК от 13 (26) ноября: «Чиновники правительственных учреждений, банков, казначейства, железных дорог, почт и телеграфов саботируют работу правительства. Они объявляются врагами народа. Их имена будут отныне опубликованы во всех советских изданиях и списки врагов народа будут вывешиваться во всех публичных местах»³. Через несколько дней после сообщения об этих проскрипционных списках – новое заявление: «Все лица, подозреваемые в саботаже, спекуляции, скрывании запасов и скупке, подлежат немедленному аресту, как враги народа, и заключению в тюрьмах Кронштадта, впредь до предания военно-революционному суду»⁴.

Так в течение нескольких дней ПВРК ввел два устрашающих понятия: «враги народа» и «подозреваемые».

28 ноября (10 декабря) правительство придало официальный характер понятию «враг народа»; подписанный Лениным декрет недвусмысленно заявлял: «В полном сознании огромной ответственности, которая ложится сейчас на Советскую власть, за судьбу народа и революции, Совет Народных Комиссаров объявляет кадетскую партию... партией врагов народа»⁵. Руководители партии подлежали суду революционных трибуналов. Трибуналы эти были только что учреждены Декретом о суде, согласно которому считались отмененными «все законы, противоречащие декретам ЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и Рабочего и Крестьянского Правительства, а также программам-минимумам РСДРП и партии СР..». В ожидании появления новой редакции Уголовного кодекса суды должны руководствоваться лишь теми законами, которые «не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному сознанию», – определение довольно широкое, дающее простор различным злоупотреблениям. Все судебные учреждения старого режима были упразднены и заменялись местными судами и рабоче-крестьянскими революционными трибуналами. Трибуналы предназначались «для борьбы против контрреволюционных сил в виде принятия мер ограждения от них революции и ее завоеваний, а равно для решения дел о борьбе с мародерством и хищениями, саботажем и прочими злоупотреблениями торговцев, промышленников, чиновников и пр. лиц», и, как признавал народный комиссар юстиции 1918–1928 годов Д. Курский, не были судами в привычном, «буржуазном» смысле этого слова; они были трибуналами диктатуры пролетариата, органами борьбы против контрреволюции, стремящимися скорее искоренить, чем судить⁶. Среди этих трибуналов фигурировал и Революционный трибунал по делам печати, призванный рассматривать правонарушения прессы и прекращать издание печатных органов, «сеющих смуту путем явно клеветнического извращения фактов»⁷.

Пока понятия «враг народа» и «подозреваемый» занимали свое место в новом судебном механизме, Военно-революционный комитет приобретал определенную структуру, в нем продолжали образовываться новые отделы. В городе, где запасы муки были ничтожны (их хватало на выдачу полфунта хлеба в день на взрослого человека), вопрос продовольственного снабжения получал первостепенное значение.

4 (17) ноября был организован Отдел снабжения и продовольствия ПВРК, который в первом же своем обращении к гражданам Петрограда заклеймил представителей «богатых классов, пользующихся нуждой народа», и объявил, что «пришло время реквизировать у богачей излишки, а возможно, и все их добро». 11 (24) ноября Отдел принял решение немедленно отправить в хлебопроизводящие губернии особые отряды, сформированные из солдат, матросов, рабочих и красногвардейцев, для доставки продуктов первой необходимости, нужных Петрограду и фронту»⁸. Это предприятие ПВРК предвосхитило будущую политику реквизиций, которую в течение трех последующих лет будут осуществлять «продовольственные отряды» и которая станет еще одним фактором усиления конфронтации между новой властью и крестьянством, фактором террора и репрессий.

На Военно-следственную комиссию, созданную 10 (23) ноября, были возложены обязанности арестовывать офицеров-контрреволюционеров, изобличаемых, как правило, их солдатами, членов «буржуазных» партий, чиновников, подозреваемых в «саботаже». Но очень скоро Комиссии пришлось взяться за самые разные дела. В тревожной обстановке голодающего города, где отряды Красной гвардии и только что возникшей милиции проводили обыски, занимались вымогательствами и грабежами от имени Революции, размахивая сомнительными мандатами с подписью какого-нибудь «комиссара», каждый день перед Комиссией представали сотни личностей, обвиненных в различных преступлениях: грабежах, спекуляции, скупке предметов первой необходимости, а также в «принадлежности к враждебному классу» или «в состоянии опьянения»⁹.

С апелляцией к «революционной стихийности масс» большевикам надо было обходиться с большой осторожностью. Случаи сведения счетов, разные виды насилия множились с каждым днем, особенно часты были вооруженные разбои и грабежи винных лавок и погребов Зимнего дворца. Явление это приняло такие размеры, что, по предложению Дзержинского, ПВРК создал Комиссию по борьбе с погромами. 6 (19) декабря эта Комиссия объявила город Петроград на осадном положении и ввела комендантский час, чтобы «покончить с погромами и грабежами, чинимыми темными элементами, маскирующимися под так называемых "революционеров"»¹⁰.

Но куда серьезнее этих спорадических трудностей большевистское правительство опасалось все разрастающейся чиновничьей забастовки, начавшейся сразу же после переворота 25 октября (7 ноября). Эти опасения привели к созданию 7 (20) декабря Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, вошедшей в историю как ВЧК или ЧК.

За несколько дней до рождения ЧК правительство не без колебаний приняло решение о роспуске ПВРК. Временная оперативная структура, созданная накануне вооруженного восстания для руководства боевыми действиями, выполнила поставленные перед ней задачи. ПВРК осуществил захват власти и сумел защитить новый режим до той поры, пока тот не создал свой собственный аппарат. И теперь, чтобы избежать смешения властных функций, неразберихи компетенций, он должен был уступить свои полномочия законному правительству, Совету Народных Комиссаров.

Но как в этот критический, по мнению большевистских вожаков, момент перейти к управлению «вооруженной рукой пролетарской диктатуры»? На своем заседании б декабря правительство поручило «товарищу Дзержинскому составить особую комиссию для выяснения возможностей борьбы с такой забастовкой** путем самых энергичных революционных мер, для выяснения способов подавления злостного саботажа». То, что выбор пал на «товарища Дзержинского», не вызвало никаких возражений, этот выбор был для всех очевиден. За несколько дней до заседания Ленин, падкий до параллелей между двумя великими революциями – французской 1789 года и российской 1917, – спрашивал своего секретаря Бонч-Бруевича: «Неужели у нас не найдется своего Фукье-Тенвиля, который привел бы в порядок расходившуюся контрреволюцию?»¹¹. 6 декабря выбор такого, пользуясь другой формулировкой Ленина, «крепкого пролетарского якобинца» был одобрен единодушно. Феликс Дзержинский, проявивший себя за несколько недель своей работы в ПВРК отличным специалистом по вопросам безопасности, проведший к тому же многие годы в царских застенках и хорошо познакомившийся с методами «охранки» (царской политической полиции), «знал свое дело!»¹².

_______________

** Имеется в виду забастовка чиновников. (Прим. ред.)

Перед заседанием правительства 7 (20) декабря Ленин отправил Дзержинскому следующую записку:

«К сегодняшнему Вашему докладу о мерах борьбы с саботажниками и контрреволюционерами.

Нельзя ли двинуть подобный декрет:

О борьбе с контрреволюционерами и саботажниками

Буржуазия, помещики и все богатые классы напрягают отчаянные усилия для подрыва революции, которая должна обеспечить интересы рабочих, трудящихся и эксплуатируемых масс. Буржуазия идет на злейшие преступления, подкупая отбросы общества и опустившиеся элементы, спаивая их для целей погромов. Сторонники буржуазии, особенно из высших служащих, из банковых чиновников и т.п., саботируют работу, организуют стачки, чтобы подорвать правительство в его мерах, направленных к осуществлению социалистических преобразований. Доходит дело даже до саботажа продовольственной работы, грозящего голодом миллионам людей.

Необходимы экстренные меры борьбы с контрреволюционерами и саботажниками. Исходя из этой необходимости Совет Народных Комиссаров постановляет...»¹³.

Вечером 7 (20) декабря Дзержинский представил свой проект Совету Народных Комиссаров. Свое выступление он начал словами об опасностях, грозящих революции на «внутреннем фронте»: «Мы должны послать на этот фронт – самый опасный и жестокий – решительных, твердых, преданных, на все готовых для защиты завоеваний революции товарищей. Не думайте, товарищи], что я ищу форму революционной юстиции: «юстиция» сейчас нам не нужна! Теперь борьба – грудь с грудью, борьба не на жизнь, а на смерть – чья возьмет! Я предлагаю, я требую органа революционной, большевицкой расправы над деятелями контрреволюции!»

Затем Дзержинский перешел к самой сути своего выступления. Чтобы понять, в чем она заключалась, мы приводим выдержки из протокола заседания:

«Задачи комиссии:

1) Пресекать и ликвидировать все контрреволюционные и саботажнические попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они ни исходили.

2)  Предание суду Революционного Трибунала всех саботажников и контрреволюционеров и выработка мер борьбы с ними.

3) Комиссия ведет только предварительное расследование, поскольку это нужно для пресечения.

Комиссия разделяется на отделы: 1) информационный, 2) организационный отдел, 3) отдел борьбы,

Комиссии обратить в первую очередь внимание на печать, саботаж, к-д [конституционных демократов], правых с-р [социал-революционеров], саботажников и стачечников. Меры – конфискация, выдворение, лишение карточек, опубликование списков врагов народа и т.д.

Постановили: назвать комиссию – Всероссийской чрезвычайной комиссией при Совете Народных комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем – Опубликовать»¹⁴.

Этот текст, учреждающий политическую полицию Советов, сразу же вызывает вопрос. Как объяснить несоответствие между жесткой, агрессивной речью Дзержинского и относительно скромными полномочиями, дарованными ЧК? Дело в том, что большевики готовились к заключению коалиции с левыми эсерами (шесть членов этой партии вошли 12 декабря в состав правительства), чтобы выйти из политической изоляции в тот момент, когда приближался созыв Учредительного собрания, где большевики были в явном меньшинстве. Надо было принять более приличный вид. Вопреки резолюции, принятой на заседании правительства 7 (20) декабря, декрет об организации ЧК и круге ее компетенции опубликован не был.

Чрезвычайная Комиссия – ЧК – расширяла свою деятельность без всякой законной базы. Дзержинский, желавший, как и Ленин, иметь свободные руки, произнес примечательную фразу: «Сама жизнь подсказывает путь, по которому идет ЧК», – жизнь, т.е. «революционный террор масс», уличное насилие, которое большевики явно поощряли, моментально забыв о своем недавнем недоверии к «революционной самодеятельности» народа.

Обращаясь 1 (14) декабря к членам Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, будущий военный министр большевиков Лев Троцкий говорил: «Не позже как через месяц, террор примет, подобно тому, что произошло во время Великой французской революции, весьма жестокую форму. Речь тогда будет идти не о тюрьмах, а о гильотине, этом прекрасном изобретении Великой французской революции, обладающим общепризнанным преимуществом – укорачивать человека на голову»¹⁵.

Через несколько недель в речи на собрании рабочих Ленин в который раз взывал к террору, этой «революционной юстиции класса»: «Петроградские рабочие и солдаты должны понять, что им никто не поможет, кроме их самих... Если не поднять массы на самодеятельность, ничего не выйдет ... Пока мы не применим террора – расстрел на месте – к спекулянтам, ничего не выйдет...»¹⁶.

Эти призывы к террору провоцировали жестокость и насилие, хотя, конечно, этим силам не надо было ждать прихода большевиков к власти, чтобы обрушиться на общество. Осенью 1917 года тысячи крупных помещичьих хозяйств подверглись грабежу, а сотни их владельцев были убиты. С лета 1917 года насилие в России стало превращаться во всемогущее средство. Жестокость и грубая сила не были новостью для России, но события 1917 года позволили вырваться на поверхность многим формам насилия, дремавшим до поры до времени в глубинах общественного сознания: озлобленность рабочих как реакция на беззастенчивый гнет капиталистов; традиционная крестьянская озлобленность; «современная» страсть к насилию, рожденная Первой мировой войной с ее обесцениванием человеческой жизни и общим «озверением и одичанием». Эти три формы, перемешавшись друг с другом, создали взрывчатую смесь, эффект которой мог быть воистину опустошительным в условиях революционной России, где на фоне краха традиционных институтов власти наблюдался огромный рост всех накопившихся за долгие годы разрушительных импульсов. Между горожанами и сельскими жителями росло взаимное недоверие; для крестьян город более чем когда-либо представлялся средоточием власти и эксплуатации. Для городской элиты, для профессиональных революционеров, в подавляющем большинстве выходцев из интеллигенции, крестьяне оставались такими, как их описывал Горький, – «массой полудиких людей», чей «жестокий собственнический инстинкт» должен быть подавлен «организованным разумом города». В то же время политики и партийные интеллигенты отчетливо сознавали тот факт, что именно поток бунтующих крестьян, выбивший почву из-под ног Временного правительства, позволил большевистскому меньшинству овладеть властью.

Конец 1917–начало 1918 года ознаменованы отсутствием какого-либо серьезного противодействия новому режиму. Через месяц после переворота большевики контролировали территорию не только севера и центра России вплоть до среднего течения Волги, но также и большие города на Кавказе (Баку) и в Средней Азии (Ташкент). Конечно, Украина и Финляндия отделились от России, но ничем не проявляли своего враждебного отношения к большевистской власти. Единственной организованной антибольшевистской силой была крошечная Добровольческая армия на юге России, насчитывавшая около трех тысяч штыков и сабель, эмбрион будущей Белой армии. Ее создатели, генералы Алексеев и Корнилов, возлагали свои надежды на казаков Дона и Кубани. Казаки резко отличались от других крестьян России: это было привилегированное военное сословие, которое в обмен на обязанность нести военную службу до тридцати шестилетнего возраста наделялось земельными участками в размере 30 десятин на каждого казака. Они не нуждались в новых землях, им надо было сохранить то, чем они владели. Желая прежде всего защитить свой статус и свою независимость, обеспокоенные большевистскими декларациями, клеймящими кулаков, казаки весной 1918 года присоединились к антибольшевистским силам.

Можно ли говорить о гражданской войне применительно к первым стычкам зимы и весны 1917–1918 годов между тремя тысячами вооруженных добровольцев на юге России и большевистскими отрядами под командованием Сиверса, едва ли насчитывавшими шесть тысяч человек? Прежде всего поражает контраст между незначительной численностью творцов террора и невероятной жестокостью большевиков по отношению не только к военнопленным, но и к гражданским лицам. Образованная в июне 1919 года командующим Вооруженными силами юга России генералом Деникиным Особая комиссия по расследованию деяний большевиков постаралась собрать за несколько месяцев своей работы свидетельства о зверствах, совершенных большевиками на Украине, Дону, Кубани и в Крыму. Собранные Комиссией сведения (а они явились одним из главных источников книги С.П. Мельгунова Красный террор в России) касаются бесчисленных жестокостей, совершенных с января 1918 года. В Таганроге люди из отрядов Сиверса бросили пятьдесят связанных по рукам и ногам юнкеров и офицеров в горящую доменную печь. В Евпатории несколько сотен офицеров и «буржуев» были после страшных истязаний сброшены связанными в море. Подобные же зверства имели место во многих городах Крыма, занятых большевиками: в Севастополе, Ялте, Алуште, Симферополе. Такая же жестокость проявлялась и в казачьих станицах в апреле-мае 1918 года. В досье комиссии Деникина есть сообщения о «трупах с отрубленными руками, переломанными костями, об обезглавленных телах, о раздробленных челюстях, об отрезанных половых органах»¹⁷.

Все же, как отмечает Мельгунов, «трудно отличить систематическую практику организованного террора от того, что представлялось неконтролируемыми «эксцессами». До августа-сентября 1918 года почти не встречаются упоминания о местных ЧК, руководивших убийствами. Впрочем, до этого времени сеть местных «чрезвычаек» оставалась довольно редкой. Убийства не только захваченных на поле боя противников, но и «врагов народа» из гражданского населения (так, среди 240 человек, уничтоженных в Ялте в начале марта 1918 года, помимо 1б5 офицеров насчитывалось около 70 мирных политиков, адвокатов, журналистов, преподавателей) совершались чаще всего «военными отрядами», Красной гвардией и другими, четко не определенными «большевистскими элементами». Уничтожение «врагов народа» явилось логическим продолжением революции, одновременно и политической и социальной, где одни были «победителями», а другие «побежденными». Это миропонимание не возникло вдруг после октября 1917 года, но, с точки зрения большевиков, представлялось вполне естественным и законным.

Позволим себе привести выдержку из удивительно проницательного письма одного молодого капитана, написанного еще в марте 1917 года, по поводу отношения к революции в его полку: «Между нами и солдатами – бездонная пропасть. Для них мы есть и останемся «барами». Для них то, что произошло, не политическая революция, а революция социальная, из которой они вышли победителями, а мы – побежденными. Они говорят нам: «Прежде вы были барами, а теперь наш черед барствовать!» Они чувствуют, что пришла пора реванша за века рабства»¹⁸.

Большевистские вожди всячески поощряли и поддерживали это «стремление к реваншу», следствием которого были доносы, террор и «справедливая», как утверждал Ленин, гражданская война. 15 (28) декабря 1917 года Дзержинский публикует в «Известиях» призыв ко всем местным советам создавать свои ЧК В результате расплодилось чудовищное число различных «комиссий», «отрядов», прочих «чрезвычайных органов», с которыми центральным властям пришлось немало повозиться, прибирая их к рукам, когда через несколько месяцев пришла нужда положить предел «инициативе масс» и приступить к организации структурированной и централизованной сети «чрезвычаек»¹⁹.

Характеризуя первые шесть месяцев существования ВЧК, Дзержинский писал в июле 1918 года: «Это был период импровизаций и проб, в течение которого наша организация не всегда оказывалась на высоте положения»²⁰. Тем не менее, к моменту этого признания вклад ВЧК в дело ограничения свободы и осуществления репрессий был уже достаточно весомым. И организация, насчитывающая при появлении на свет менее сотни сотрудников, выросла за полгода в несколько десятков раз!

Конечно, первые шаги новоявленного учреждения были еще довольно робкими. 11 января 1918 года Дзержинский направляет Ленину записку, где жалуется на обстановку, в которой приходится работать его сотрудникам: «Никакого финансирования. Работаем день и ночь, без хлеба, без сахара, чая, масла, сыра. Примите меры для установления нам приличного рациона или разрешите нам самим производить реквизиции у буржуазии»²¹. Дзержинский подбирал в свой все растущий штат в основном товарищей по подпольной работе, преимущественно поляков и прибалтов. Почти все они работали в Петроградском Военно-революционном комитете, фигурируют среди них и будущие кадры ГПУ 20-х годов и НКВД 30-х***: Лацис, Менжинский, Мессинг, Мороз, Петере, Трилиссер, Уншлихт, Ягода.

_______________

*** Напомним читателю цепочку названий советской политической полиции: Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией и саботажем (образована постановлением СНК РСФСР от 7 (20) декабря 1917 г.) – Государственное политическое управление (ГПУ) при НКВД РСФСР (постановление ВЦИК РСФСР от 6 февраля 22 г.) – Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) при СНК СССР (постановление Президиума ЦИК СССР от 2 нояб­ря 1923 г.) – Главное управление государственной безопасности (ГУГБ) НКВД (постановление ЦИК СССР от 10 июля 1934 г.) – Наркомат государственной безопасности (НКГБ, указ Президиума Верховного Совета СССР от 3 февраля 1941 г.) – НКВД СССР (с 20 июля 1941 года) – НКГБ СССР (с 14 апреля 1943 г.) – Министерство государственной безопасности (МГБ) СССР (с 1946 г.) – Комитет государственной безопасности (КГБ) при Совете Министров СССР (указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 марта 1954 г.). (Прим.ред.)

Первой операцией ВЧК было прекращение саботажа служащих Петрограда. Схема действия – оперативная: арест «главарей», юридическая база – простая: «Тому, кто не хочет работать с народом, нет места среди этого народа», – объявил Дзержинский. Он распорядился арестовать часть социалистов-революционеров и меньшевиков, выбранных в Учредительное собрание. Народный комиссар юстиции, левый эсер Штейнберг, буквально на днях ставший членом правительства, тотчас же резко осудил самоуправство Дзержинского. Этот первый конфликт между ВЧК и НКЮ (Народный комиссариат юстиции) обозначил главную проблему – надзаконный статут политической полиции.

«– Для чего тогда Народный комиссариат юстиции?

– спросил Штейнберг у Ленина. – Назвали бы его Комиссариатом по социальному уничтожению, и дело с концом!

– Великолепная мысль, – отозвался Ленин. – Это совершенно точно отражает положение. К несчастью, так назвать его мы не можем!»²².

Разумеется, спор между Штейнбергом, настаивавшем на подчинении ВЧК Наркомату юстиции, и Дзержинским, восстававшим против «юридической формалистики старого режима», Ленин решил в пользу последнего. ВЧК в своих действиях должна отчитываться только перед правительством.

День 6(19) января 1918 года отмечен как важный этап на пути упрочения большевистской диктатуры. Ранним утром этого дня выбранное на основе всеобщего избирательного права Учредительное собрание, в котором большевики имели только 175 депутатов из 707 избранных, просуществовав меньше суток, было разогнано. Этот незаконный акт не вызвал сколько-нибудь значительного отклика в стране. Малочисленная демонстрация протеста в Петрограде была встречена залпами матросских отрядов. Двадцать тел, оставшихся лежать на мостовых Петрограда, – такова была тяжкая расплата за несколько часов эксперимента с парламентской демократией в России²³.

В дни и недели, последовавшие за разгоном Учредительного собрания, положение большевистского правительства в Петрограде становилось все более и более неудобным. И хотя Троцкий, Каменев, Иоффе и Радек вели в это время в Брест-Литовске переговоры о заключении мира с ведущими державами, 9 (22) января 1918 года в правительстве стал обсуждаться вопрос о переезде в Москву²⁴.

Дело заключалось не столько в германской угрозе – с 15 (28) декабря 1917 года на фронтах соблюдалось перемирие, – сколько в сильно беспокоивших большевистских руководителей волнениях среди рабочих. В самом деле, в тех рабочих районах, что поддержали большевиков двумя месяцами раньше, нарастало недовольство. В связи с демобилизацией и прекращением военных заказов предприятия увольняли рабочих тысячами; трудности со снабжением продовольствием привели к снижению дневного рациона хлеба до четверти фунта. Неспособный исправить ситуацию, Ленин выбрал в козлы отпущения «мешочников» и «спекулянтов» и обрушился на них. «Необходимо... провести массовые обыски в Петрограде и на товарных станциях. Для обысков каждый завод, каждая рота должны выделить отряды, к обыскам надо привлечь не желающих, а обязать каждого, под угрозой лишения хлебной карточки», – говорил он на совещании с представителями продовольственных организаций 14 (27) января 1918 года²⁵.

Назначение Троцкого после возвращения из Бреста 31 января 1918 года главой Чрезвычайной Комиссии по снабжению и транспорту было признаком того, какое огромное значение придавало правительство «охоте за провиантом», первому этапу «продовольственной диктатуры». Именно этой комиссии в середине февраля Ленин предложил проект декрета, который даже члены комиссии (среди них помимо Троцкого важно отметить народного комиссара продовольствия Цюрупу) решили отклонить. Ленин предлагал обязать всех крестьян сдавать излишки продовольствия в обмен на квитанции. В случае отказа или даже задержки с поставками продуктов виновных следовало расстреливать. «Мы были ошеломлены, прочитав этот проект, – пишет Цюрупа в своих воспоминаниях. – Принятие такого декрета привело бы к массовым казням. В конце концов проект Ленина был отклонен»²⁶.

Тем не менее этот эпизод очень показателен. С начала 1918 года Ленин, загнанный в тупик собственной политикой, встревоженный катастрофическим положением со снабжением промышленных центров, представлявших собой большевистские островки среди бескрайнего крестьянского океана, был готов на самые крайние меры, лишь бы «взять хлеб» и ни на шаг не отступить от своей политики. Конфликт между крестьянином, желавшим пользоваться плодами своего труда и отторгавшим всякое постороннее вмешательство, и новым режимом, стремившимся навязать свое господство, не желающим понимать природу экономических связей, пытающимся подавить то, что ему представлялось проявлением социального анархизма, стал неизбежен.

21 февраля 1918 года в связи с наступлением немецких войск, внезапно начавшимся после приостановления переговоров в Брест-Литовске, правительство объявило: «Социалистическое отечество в опасности». Призыв к сопротивлению «германским империалистам» сопровождался призывом к массовому террору: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления»²⁷. Эта прокламация вновь ввела в действие законы военного времени во фронтовой полосе. После заключения 3 марта 1918 года Брестского мира она стала недействительной. Законодательно смертная казнь в России была восстановлена 16 июня 1918 года. Однако начиная с февраля 1918 года ЧК проводила многочисленные бессудные расстрелы вне зоны военных действий.

10 марта правительство выехало из Петрограда в объявленную столицей Москву. ВЧК разместилась неподалеку от Кремля, на Большой Лубянке, в здании бывшей страховой компании. Здесь она и оставалась под разными наименованиями – ГПУ, ОГПУ, НКВД, МГБ, КГБ – вплоть до падения советского режима. С шестисот чекистов, работавших в московском «Большом Доме» в марте, штат ВЧК вырос к июлю 1918 года до двух тысяч человек (без учета особых отрядов). Цифра впечатляющая, если знать, что Наркомат внутренних дел, ведавший делами местных Советов по всей стране, насчитывал к этому времени всего четыреста сотрудников.

Первую крупную операцию ВЧК провела в ночь с 11 на 12 апреля 1918 года: ее особые войска численностью более тысячи бойцов атаковали два десятка московских зданий, захваченных анархистами. После нескольких часов ожесточенной борьбы было арестовано 520 членов анархиствующих групп. 25 человек из этого числа были расстреляны на месте как «бандиты» – определение, которое с этих пор стало прилагаться к бастующим рабочим, к дезертирам, скрывающимся от воинской повинности, а также к крестьянам, восстающим против реквизиций²⁸.

После этого первого успеха, за которым последовали другие операции по «наведению революционного порядка» в Москве и Петрограде, Дзержинский обратился 29 апреля 1918 года во ВЦИК с письмом, в котором требовал значительного увеличения средств ВЧК. «На современном этапе, – писал он, – становится очевидно, что активность ЧК должна неуклонно возрастать перед лицом умножения контрреволюционных сил самых разных оттенков»²⁹.

«Современный этап», о котором говорил Дзержинский, являлся на деле решающим периодом установления политической и экономической диктатуры и ужесточения репрессий против все более проявляющего свою враждебность к большевикам населения. Российские граждане с октября 1917 года чувствовали, что условия их жизни не улучшаются, а обретенные после Февральской революции свободы все больше оказываются под угрозой. Большевики, единственные из всех политиков позволившие крестьянам осуществить давнюю мечту о земле, превращались в крестьянских глазах в «коммунистов», отбирающих у крестьян плоды их труда. В своих многочисленных жалобах крестьяне четко отличали «большевиков», которые «дали землю», от «коммунистов», которые «дерут с мужика три шкуры».

Весна 1918 года была действительно ключевым моментом, когда многое определилось, но ставки еще не были сделаны. Советам еще не заткнули рта, они пока еще не превратились в простые органы государственного управления, и в них еще происходили жаркие дебаты между большевиками и умеренными социалистами. Оппозиционные газеты, несмотря на каждодневные преследования, все еще существовали. На местах конкурировали самые различные организации. В течение всего этого периода, отмеченного снижением жизненного уровня населения и полным крахом продуктообмена между городом и деревней, социалисты-революционеры и меньшевики добились неоспоримых успехов. На выборах в обновляющиеся Советы эти партии, несмотря на давление и манипуляции, победили в девятнадцати из тридцати губернских и уездных центров, где были проведены выборы и опубликованы их результаты³⁰.

На эту ситуацию правительство большевиков реагировало ужесточением своей диктатуры как в плане политическом, так и в экономическом. Система экономического распределения бездействовала и на уровне средств доставки по причине ужасающего развала транспорта, особенно железных дорог, и на уровне мотивации, так как отсутствие промышленных товаров не стимулировало крестьян к торговле, к получению за свои продукты стремительно обесценивающихся денег. Таким образом, жизненно необходимой проблемой становилось снабжение армии и городов, где находились власти и был сосредоточен «пролетариат». В этой ситуации перед большевиками открывались две возможности: либо в условиях разрушенной экономики попытаться восстановить хоть какой-нибудь рынок, либо использовать принуждение. Они выбрали вторую, убежденные в необходимости решительно идти вперед в борьбе за слом «старого порядка».

Выступая 29 апреля 1918 года на заседании Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, Ленин говорил: «Да, мелкие хозяйчики, мелкие собственники готовы нам, пролетариям! помочь скинуть помещиков и капиталистов, но дальше пути у нас с ними разные. Они не любят организации, дисциплины, они – враги ее. И тут нам с этими собственниками, с этими хозяйчиками придется вести самую решительную, беспощадную борьбу»³¹.

Через несколько дней народный комиссар продовольствия заявил в той же самой аудитории: «Я хочу с полной ответственностью заявить, что речь идет о войне – только с оружием в руках можно получить хлеб»³². Троцкий, без всяких околичностей, еще выше поднял ставки: «Наша партия за гражданскую войну. Гражданская война уперлась в хлеб. Да здравствует гражданская война!»³³.

Приведем еще один текст, написанный в 1921 году другим вождем большевиков – Карлом Радеком, – текст, который прекрасно объясняет большевистскую политику весны 1918 года, т.е. за много месяцев до того, как началось двухлетнее вооруженное противостояние красных и белых: «Крестьянин только что получил землю, он только что вернулся с войны в деревню, у него было оружие и отношение к государству весьма близкое к мнению, что такая вещь как государство вообще не нужно крестьянину. Если бы попытались обложить его натуральным налогом, мы бы не сумели собрать его, так как для этого у нас не было аппарата, старый был сломан, а крестьянин добровольно ничего бы не дал. Нужно было, в начале 18-го года, сначала разъяснить ему весьма грубыми средствами, что государство не только имеет право на часть продуктов граждан для своих потребностей, но оно обладает и силой для осуществления этого права»³⁴.

В мае – июне 1918 года правительство большевиков приняло два решения, обозначивших начало периода, традиционно называемого «военным коммунизмом». Декретом ВЦИК и СНК от 13 мая Народный комиссариат продовольствия был наделен чрезвычайными полномочиями «по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими». Наркомпроду была поручена реквизиция продовольственных товаров на селе, и с этой целью он организовал «продовольственную армию»****. К июлю 1918 года уже 12 000 человек состояли в частях этой армии – в «продотрядах», численность которых выросла к моменту пика их деятельности в 1920 году до 80 000. Едва ли не половина солдат этих отрядов состояла из рабочих охваченного безработицей Петрограда, привлеченных регулярным содержанием и получением определенной части конфискованного зерна. Вторым важным решением было создание декретом от 11 июня 1918 года Комитетов деревенской бедноты (комбедов), призванных тесно сотрудничать с продовольственными отрядами, а также участвовать в реквизициях в обмен на передаваемую им часть изъятых у зажиточных крестьян излишков зерна. Комитеты бедноты должны были также занять место сельских Советов, слишком, по мнению большевиков, слабых и попавших под влияние эсеровской идеологии. Перед комбедами была поставлена задача отбирать силой плоды чужого труда; людям была предоставлена власть, их обуревали давно копившиеся озлобленность и зависть к «богатеям», им была обещана часть добычи – можно легко вообразить себе, каковы были первые представители власти большевиков в деревне. Проницательный Андреа Грациози так пишет о них: «У этих людей преданность делу, или, вернее, власти и неоспоримая одержимость работой шли рука об руку с политической и социальной незрелостью, жаждой карьеры и такими «традиционными» поведенческими стереотипами, как грубость по отношению к нижестоящему, алкоголизм, кумовство. ...Перед нами отличный пример того, каким «духом» революции низов проникался новый режим»³⁵.

_______________

**** Слово «реквизиция» применялось большевиками неточно, поскольку реквизиция – это принудительное отчуждение за плату (в отличие от конфискации) или временное изъятие гос. органами имущества отдельных граждан или юридических лиц (см.: Словарь иностранных слов. М, 1980, с. 436; СЭС, М., 1986, с. 1116). Называя свою армию продовольственно-реквизиционной, они, тем не менее, занимались именно конфискацией. (Прим. ред.)

Несмотря на некоторые первоначальные успехи, Комитеты бедноты долго не протянули. Мысль об опоре на самые бедные слои отражает глубокое непонимание большевиками специфики крестьянства. Согласно примитивной марксистской схеме они представляли его разделенным на антагонистические классы, не учитывая способность крестьянства солидаризироваться перед лицом внешнего мира, перед городскими чужаками. Как только дело доходит до изъятия излишков, начинает вовсю проявляться уравнительный общинный рефлекс сельского общества; вместо того чтобы обрушиться лишь на зажиточных крестьян, груз реквизиций лег на плечи каждого. Это вызвало всеобщее недовольство. Начались крестьянские волнения, вызванные жестокостью продотрядов, действовавших при поддержке армейских частей или сил ЧК. К июню 1918 года волнения приняли форму настоящей крестьянской войны. В июле – августе сто двадцать крестьянских восстаний (большевики называли их «кулацкими мятежами», хотя в них принимали участие крестьяне всех категорий) вспыхнули в губерниях, контролируемых новыми властями. Кредит доверия, завоеванный большевиками, не противившимися захвату земель крестьянами в 1917 году, испарился в несколько недель. В течение трех лет политика жестоких реквизиций встречала отпор со стороны крестьян, чьи восстания и мятежи подавлялись беспощадно.

В политическом плане ужесточение диктатуры выразилось весной 1918 года в окончательном запрещении всех небольшевистских газет, роспуске всех Советов, где у большевиков не было большинства, жестоком подавлении многочисленных забастовок. В мае – июне были закрыты двести пять газет социалистической оппозиции. Советы Калуги, Твери, Ярославля, Рязани, Костромы, Казани, Саратова, Пензы, Тамбова, Воронежа, Орла, Вологды, в которых преобладали меньшевики и эсеры, были разогнаны силой³⁶. Сценарий повсюду был почти одинаков: через несколько дней после победоносных для оппозиционных партий выборов и формирования Совета большевистская фракция обращалась к помощи вооруженной силы, чаще всего к отрядам ЧК, объявлялось военное положение и производились аресты оппозиционеров.

Роспуск оппозиционных Советов, удаление 14 июня 1918 года меньшевиков и эсеров из Всероссийского ЦИКа вызвало демонстрации, манифестации и попытки стачек во многих рабочих кварталах, где продовольственное снабжение продолжало между тем ухудшаться. В Колпине, вблизи Петрограда, командир отряда чекистов приказал стрелять по голодному маршу рабочих, чей месячный рацион уменьшился до двух фунтов муки! Десять убитых. В тот же день в Березовском Заводе неподалеку от Екатеринбурга рабочие проводили митинг протеста против действий «большевистских комиссаров», обвиняя их в захвате лучших домов городка и в присвоении ста пятидесяти рублей контрибуции, взысканной с местных богачей. Отряд Красной гвардии открыл огонь по митингующим, и пятнадцать человек было убито. На следующий день власти округа ввели военное положение в этом рабочем городке, и четырнадцать человек были немедленно расстреляны местным ЧК, которое даже не снеслось по этому поводу с Москвой³⁷.

Во второй половине мая и в июне 1918 года были потоплены в крови многочисленные рабочие манифестации в Сормове, Ярославле, Туле, а также в таких индустриальных центрах Урала, как Нижний Тагил, Белорецк, Златоуст, Екатеринбург. Об участии в репрессиях местных ЧК свидетельствуют лозунги, широко распространявшиеся в рабочих кругах. В них содержатся протесты против «новой охранки», состоящей на службе у «комиссародержавия»³⁸.

С 8 по 11 июня под председательством Дзержинского проходила первая конференция местных органов ВЧК. На конференции присутствовало около сотни делегатов, представлявших 43 чрезвычайные комиссии на местах; на тот момент в этих комиссиях работало уже 12 000 сотрудников – к концу 1918 года их станет 40 000, а к началу 1921 года 280 000. Провозгласив себя стоящей над Советами и даже, по словам некоторых большевиков, «над партией», конференция объявила, что принимает на себя «по всей территории республики тяжесть борьбы с контрреволюцией в качестве высшего органа административной власти». Организационная схема ЧК, принятая в конце этой конференции, демонстрирует действительно широкие масштабы полномочий, возложенных на политическую полицию с первых дней июня 1918 года, т.е. еще до всплеска «контрреволюционных» восстаний лета 1918 года. Моделью для местных ЧК явилась «альма-матер» на Большой Лубянке. Местные «чрезвычайки» должны были в кратчайшие сроки создать структуру из следующих отделов и подотделов: 1. Отдел по борьбе с контрреволюцией. Подотделы по работе в Красной Армии, среди монархистов, кадетов, правых эсеров и меньшевиков, анархистов, профсоюзов, нацменьшинств, иностранцев, по борьбе с алкоголизмом, по борьбе с погромами и по делам печати. 2. Следственный отдел. Подотделы: Красной Армии, монархистов, кадетов, правых эсеров и меньшевиков, анархистов и уголовных элементов, буржуазии и духовенства, профсоюзных и рабочих комитетов, иностранных подданных. По каждой из этих категорий соответствующие подотделы должны составлять списки подозрительных лиц. 3. Отдел по борьбе со спекуляцией и должностными преступлениями. 4. Транспортный отдел. 5. Оперативный отдел, ведающий боевыми частями ЧК³⁹.

Через два дня после окончания Всероссийской конференции чекистов был принят Декрет о восстановлении смертной казни. Смертная казнь, отмененная сразу же после Февральской революции, была восстановлена Керенским в июле 1917 года. Однако применение ее ограничивалось только фронтовой полосой, находящейся под военной юрисдикцией. Одним из первых постановлений II съезда Советов 26 октября (8 ноября) 1917 года смертная казнь была отменена вообще. Это решение вызвало бешеный гнев Ленина: «Ошибка, недопустимая слабость, пацифистская иллюзия!»⁴⁰ Ленин и Дзержинский не переставали добиваться восстановления смертной казни, прекрасно зная, что она без всякого «юридического крючкотворства» применяется таким надзаконным органом, как ЧК. Первый законный смертный приговор был вынесен революционным трибуналом 21 июня 1918 года: первым «контрреволюционером», расстрелянным «вполне законно», оказался адмирал Щастный.

20 июня 1918 года в Петрограде эсеровским боевиком был застрелен один из руководителей петроградских большевиков В. Володарский. Убийство Володарского произошло в период наивысшего напряжения в бывшей столице.

В течение предшествующих этому событию недель отношения между большевиками и рабочими Петрограда все ухудшались; за май – июнь Петроградская ЧК зарегистрировала семьдесят инцидентов: забастовок, митингов, антибольшевистских манифестаций. Участвовали в этих инцидентах преимущественно рабочие-металлисты, еще недавно (в 1917 году и ранее) пылкие приверженцы большевиков. Власти ответили забастовщикам локаутом***** на всех крупных национализированных заводах, этот способ широко применялся и в последующие месяцы для преодоления сопротивления рабочих. За убийством Володарского последовала небывалая волна арестов в рабочих кругах Петрограда; Собрание рабочих уполномоченных – меньшевистская организация, координирующая оппозиционную деятельность среди рабочих, подлинная рабочая «контрвласть», противопоставлявшая себя большевистским Советам, – было распущено. За два дня было арестовано более восьмисот «зачинщиков». Рабочие ответили на эти массовые аресты призывом к всеобщей забастовке 2 июля⁴¹.

_______________

***** Локаут – закрытие предприятий и массовое увольнение рабочих с целью заставить их от­казаться от своих требований. (Прим. ред.)

Ленин послал руководителю петроградских большевиков Зиновьеву письмо. Этот документ показывает нам, с одной стороны, как Ленин относился к террору, а с другой – какими иллюзиями мог жить этот политик. Это действительно чудовищная политическая ошибка – считать, что рабочие волнения вызваны убийством Володарского! Приводим это письмо.

«Товарищ Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.

Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архиважное. Надо поощрять энергичность и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает. Привет! Ленин»⁴².
 

Примечания

1. До 1 февраля 1918 года Россия жила по юлианскому календарю, опаздывающему на тринадцать дней по сравнению с григорианским. Таким образом, 25 октября 1917 года по старому стилю соответствует 7 ноября по новому.

2. A.3. Окороков, Октябрь и крах русской буржуазной прессы, М., 1971; V.N. Brovkin, The Mensheviks after October, London, Cornell University Press, 1987.

3. Г.А. Белов, Из истории Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, 1917- 1921, Сборник документов, М., 1958, с. 66; G. Leggett, The Cheka, Lenin's Political Police, Oxford, 1981, p. 13-15.

4. Г.А. Белов, цит. соч., с. 54-55.

5. Там же, с. 67.

6. Д.И. Курский, Избранные статьи и речи, М., 1958, с. 67.

7. Э. Финн, Антисоветская печать на скамье подсудимых, «Советское государство и право», № 2, 1967, с. 71-72.

8. С А Павлюченков, Крестьянский Брест, М., 1996, с. 25-26.

9. G. Leggett, op. cit., p. 7.

10. В Д. Бонч-Бруевич, На боевых постах февральской и октябрьской революции, М., 1930, с. 191.

11. Там же, с. 197.

12. Там же.

13. В.И. Ленин, Полное собрание сочинений (ПСС),М., 1958-1966, т. 35, с. 156.

14. Ленин и ВЧК: сборник документов (1917-1922), М., 1975, с. 36-37; полный текст:  ГАРФ  (Государственный  архив Российской  Федерации), 130/2/134/26-27.

15. Газета «Дело народа», 3 декабря 1917 г.

16. В.И. Ленин, ПСС, т. 35, с. 311.

17. Эти досье хранятся в ГАРФ, в фондах так называемого «Пражского архива», папки 1 — 195. Обозреваемый период отражен в папках 2,8,27.

18. Цит. по: О. Figes, The Russian Revolution, London, 1995, p. 379.

19. Архивы Б. Николаевского в гуверовском институте, «Положение о ЧК наместах», 11 июня 1918 г.

20. G. Leggett, op. cit, p. 29-40.

21. М.И. Лацис,Два года борьбы на внутреннем фронте, М, 1920, с. 6. 22.1. Steinberg, In the Workshop of the Revolution, London, 1955, p. 145.

23. L. Schapiro, LesBolcheviks et I'opposition. Origines de I'absolutisme commu-niste, 1917-1922, Paris, Les lies d'or, 1957, p. 84-86; V. Brovkin, op. cit., p. 46-47, 59-63.

24.  E. Berard, Pourquoi les bolcheviks ont-ils quitte Petrograd?, «Cahiers du monde russe et sovietique», XXXIV (4), octobre—decembre 1993, p. 507—528.

25. В.И. Ленин, ПСС, т. 35, с. 311.

26. РЦХИДНИ (Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории), 158/1 /1 /10; СА Павлюченков, цит. соч., с. 29.

27. Декреты Советской власти, т. 1, М., 1957, с. 490-491.

28.  П.Г. Софинов, Очерки истории Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, М, 1960, с. 43-44; G. Leggett, op. cit, p. 35.

29. Г.А. Белов, цит. соч., с. 112-113.

30. V. Brovkin, op. cit., p. 159.

31. В.И. Ленин, ПСС, т. 36, с. 265.

32. Протоколы заседаний ВЦИК 4-го созыва. Стенографический отчет, М, 1918, с. 250.

33. Там же, с. 389.

34. К. Радек, Пути русской революции, «Красная Новь», № 4,1921, с. 188.

35. A. Graziosi, The Great Soviet Peasant War. Bolsheviks and Peasants, 1917-1933, Ukrainian Research Institute, Harvard University, 1996, p. 18.

36. V. Brovkin, op. cit, p. 220—225.

37. Газета «Новая жизнь», 1 июня 1918 г, с. 4.

38. Н. Бернштам, Урал и Прикамье, ноябрь 1917-январь 1919, Париж, YMCA Press, 1982.

39.  Инструкция Чрезвычайной Комиссии, 1 декабря 1918 г., Архивы Б.И. Николаевского в Гуверовском институте, Стенфорд, цит. по: G. Leggett, op. cit., p. 39-40.

40. Л. Троцкий, О Ленине, М, 1924, с. 101.

41. Газета «Новая жизнь», 16, 26, 27, 28 июня 1918 г.; V. Brovkin, op. cit, p. 243-249; S. Rosenberg, Russian Labor and Bolshevik Power, «Slavic Review», vol. 44 (лето 1985), p. 233, sq.

42. В.И. Ленин, ПСС, т. 50, с. 106.