Похабный мир

«А на Россию мне наплевать! Я большевик!»

       В.И. Ульянов(Ленин).

       
       С некоторых пор 23 февраля в РФ снова отмечается годовщина создания Красной Армии. Причем в РФ этот день объявлен государственным праздником и нерабочим днем, чего не было даже в СССР. Советские историки и партийные пропагандисты громко именовали это событие «днем первых побед Красной Армии», «боевым рождением Красной Армии» – и как только еще не называли! Они всегда умели из поражения сделать победу, уж этого у них не отнимешь! Поэтому 23 февраля стало «праздником Красной Армии» и в качестве такового отмечалось все 73 года Советской власти, хотя на самом деле все эти годы в этот день отмечались не «победы», а позорное поражение и бегство с позиций советских частей. Власти стыдливо обозвали эту дату «Днем защитника Отечества». Однако никакие ужимки современных правителей России не могут скрыть печальной сути происходящего Партийная номенклатура КПСС, сохранившая за собой политическую гегемонию и финансовую власть, пытается сохранить также основные традиции, догмы и мифы коммунистического режима, в том числе и главные «пролетарские праздники».

       Основанная 85 лет тому назад Красная Армия создавалась Ульяновым-Лениным и Бронштейном-Троцким, как известно, отнюдь не «для защиты Отечества», которого у пролетариев и коммунистов, по определению большевицких вождей, нет и быть не может, а как раз наоборот – для уничтожения нашего Отечества и для безудержной международной экспансии ради победы пресловутой «мировой революции».

        Созданная вождями «обездоленных и угнетенных всего мира» Красная Армия по самому существу своему была совсем не «Русской Национальной Армией», а интернациональной партийной «янычарской гвардией» большевицкой «партии национальной измены» - РКП (б) – ВКП (б)КПСС - и мирового Коммунистического Интернационала (Коминтерна), равно как и СССР считался – по определению! - отнюдь не национальным государством населявших его народов, а «Отечеством пролетариев (?) всего мира». Эта самая «Рабоче-Крестьянская» Красная Армия в годы развязанной большевиками гражданской войны, используя безудержный и жесточайший кровавый террор против населения России, распяла на кресте наше многострадальное Отечество, надругалось над его Святынями и на долгие десятилетия «железной рукой» загнала русский народ в большевицкое рабство. Вот почему для России Красная Армия изначально была и навсегда останется вражеской армией, армией поработителей и палачей.

       Отмечая ныне свой партийный праздник под вывеской «Дня защитников Отечества», вчерашние и нынешние коммунисты продолжают лицемерно глумиться над историческими традициями русского народа.

       Но дело ведь не только в этом. Сама дата 23 февраля – абсолютно «дутая». По официальной советской коммунистической версии 23 февраля считался «Днем Красной Армии» потому, что в этот день, дескать, «вооруженные отряды Красной гвардии и революционных матросов под Псковом и Нарвой оказали героическое сопротивление войскам германских империалистов» (весьма туманная формулировка, не правда ли?). Иногда, впрочем, эту формулировку подавали в несколько более «расширенном» варианте: «В этот день вооруженные отряды питерских рабочих, Красной Гвардии и революционных матросов под Псковом и Нарвой остановили наступление войск германских империалистов на Петроград – колыбель революции». Но в обоих случаях формулировка оставалась предельно туманной – ни тебе карт театра военных действий, ни боевого расписания, ни численности войск, якобы участвовавших в «боях под Псковом и Нарвой» с той и с другой стороны, никаких данных о потерях «германских милитаристов» и свежеиспеченных «красноармейцев»...Короче – совсем ничего, одни голые лозунги. К тому же хорошо известно, что, несмотря на этот якобы оказанный им Красной Армией «героический отпор» пресловутые «германские империалисты», как ни в чем ни бывало, преспокойно продолжали свое наступление на «колыбель» организованной на их же деньги «русской» революции, пока перепуганные большевики не явились на «Брестское позорище» и безропотно заключили с «империалистами» похабный Брестский мир. Что-то тут концы с концами явно не сходятся. Поневоле задаешься сакраментальным вопросом – «а был ли мальчик?».

       Увы! Ни в германских, ни в советских, ни в чьих-либо других военных документах и мемуарах не встречается ровным счетом никаких упоминаний о якобы имевшем место 23 февраля 1918 г. под Псковом и Нарвой «эпохальном событии». А что же там произошло в те дни в действительности?

       Как известно, вожди большевиков, въехавшие во взбаламученную февральским переворотом Россию через Германию в «пломбированном вагоне» (и в сопровождении германских офицеров, между прочим!) , имели четкое и недвусмысленное задание от германского Генерального Штаба – вывести Россию из войны, тем самым ослабить Антанту и обеспечить военную победу Тройственного союза (Германии, Турции и Австро-Венгрии) к весне 1918 г. Для обеих сторон заключенный договор был своего рода «договором с дьяволом», и каждая из сторон намеревалась своего «дьявола» при первом же удобном случае «надуть». Однако первыми пришла пора расплачиваться с «дьяволом» большевикам. Кстати, для судеб Российской Державы и определения тяжести вины предавших и продавших ее в разгар жесточайшей войны большевиков (больших любителей искать и карать «изменников Родины» в рядах своих военных и идеологических противников – вспомним хотя бы белых казачьих атаманов Краснова, фон Паннвица, Шкуро, Султан Келеч-Гирея, Семенова и многих других, поголовно обвинявшихся большевиками в «измене Родине», хотя они в огромном большинстве своем никогда гражданами этой большевицкой «Родины» не являлись! -, но упорно не видящих «бревна» измены национальным интересам России «в своем собственном глазу»!) абсолютно не важно, имел ли место с их стороны прямой шпионаж, в котором не без основания подозревали обер-иуду Ульянова-Ленина со товарищи (не зря же Ленин не соблаговолил явиться летом 1917 г. в суд с целью доказательства своей невиновности, а предпочел уединиться с верным соратником Апфельбаумом-Зиновьевым в Разливе – как говорится, «с милым рай и в шалаше»!), или же прав был немецкий социал-демократ Бернштейн, писавший, что: «первоначально большевики по чисто деловым соображениям воспользовались немецкими деньгами в интересах своей агитации и в настоящее время являются пленниками этого необдуманного шага». В обоих случаях – факт измены Родине налицо, и никто никогда не смоет этого позорного клейма (каинового или иудина, как кому нравится) с физиономии кровавого большевизма и его последышей!

       Но, как уже говорилось выше, обе договаривающиеся стороны в Бресте съехались в декабре 1917 г. на «торжественное расчленение России» не заключать действительно прочный мир (что было бы совершенно абсурдно как с точки зрения «сатрапов кайзера Вильгельма», так и с точки зрения захвативших власть в России «глашатаев мировой революции», усердно разжигавших вселенский пожар сперва на германские денежки, а затем – на деньги нещадно разграбляемой ими России), а тягаться между собой в лицемерии и хитрости, по принципу «кто кого обманет». Германцы, разумеется, не собирались отказываться от оккупированных ими российских территорий, а тем более отдать их задаром «совдепам», которых с полным основанием рассматривали как своих платных агентов и марионеток, возомнивших о себе невесть что. Любопытно, что большевикам перед самым выездом из Петрограда в Брест пришло в голову, что в их делегацию непременно должны быть включены «представители революционного народа». Они прихватили с собой первых попавшихся – солдата, матроса, рабочего и крестьянина, причем крестьянина, некоего Сташкова, отловили прямо на питерской улице уже по пути на вокзал и соблазнили ехать в Брест, посулив большие командировочные. Разумеется, все эти одиозные фигуры не играли на переговорах абсолютно никакой роли, сидя тише воды, ниже травы. Тем не менее, большевики, руководствуясь своим пресловутым «классовым подходом», непременно сажали их ближе к главе стола, т.е. «выше» нескольких продажных (или запуганных) генералов и офицеров российского Генерального Штаба, также прихваченных с собой большевиками. Ибо вышеупомянутые «представители революционного народа» официально числились «полномочными делегатами» Советской республики, а русские генералы и офицеры («золотопогонники», «белая кость»!) – скромно именовались всего лишь «консультантами». Зато уж и вволю потешались чины и обслуживающий персонал германской Ставки над советскими «полномочными делегатами»! К примеру, вышеупомянутый «полномочный представитель трудового крестьянства» Сташков на заключительном обеде напился пьяным до такой степени, что был не в состоянии даже поставить свою подпись под соглашением о прекращении военных действий, а когда советской делегации пришло время ехать на вокзал, долго сопротивлялся, отказываясь возвращаться. Его пришлось приводить в чувство всем составом советских дипломатов. Вдоволь натешившись, немцы загрузили нетранспортабельного «делегата трудового народа» на носилках в специально предоставленный для этого германской армией санитарный автомобиль. Стороны долго обсасывали со всех сторон формулу «всеобщего мира без аннексий и контрибуций». Хотя большевики охотно оперировали этой формулой в своей демагогической агитации, направленной на разложение российской армии и тыла (вспомним хотя бы сакраментальный вопрос, обращенный большевицким агитатором к мужичку в серой солдатской шинели: «Нет, брат, ты мне вот что скажи – тебе лично нужен Константинополь? Ты что, туда повезешь картошку продавать?» из книги "Школа" палача Хакасии Аркадия Гайдара-Голикова, любителя снимать кожу со своих жертв), но в действительности они с самого начала зарились не только на какие-то отдельные территории, а на мировое господство. Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем! Даешь Варшаву – дай Берлин! – этот список самых ходких большевицких лозунгов можно было бы продолжать до бесконечности. Так что данная формула устраивала только лоскутную Австро-Венгрию, пресловутую «Дунайскую монархию», терзаемую застарелыми национальными противоречиями и предельно уставшую от войны. Германия, в лице генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга и его начальника штаба генерал0квартирмейстера Эриха Людендорфа, рассчитывала, заключив с захватившими с его помощью власть в России большевиками мир на Востоке, одержать полную победу над странами Антанты на Западе и, следовательно, выйти из войны победительницей, что, естественно, предполагало и аннексии, и контрибуции. Как писал Пауль фон Гинденбург в своих воспоминаниях: «Русская военная сила вышла из войны. Большие территории страны и целые народности были оторваны от русского тела. Образовалась огромная трещина между Великороссией и Украйной. Выделение по мирному договору окраинных государств было для меня военным успехом. Этим был создан, если можно так выразиться, буфер позади нашей границы против России. С политической точки зрения я приветствовал освобождение Балтийских провинций, потому что немецкое влияние могло тем теперь развиваться свободнее, и могла усилиться колонизация этих областей» Большевиков, однако, не устраивало, что в результате осуществления столь усердно провозглашавшегося ими же лозунга «права наций на самоопределение» Совдепы неминуемо теряют Литву, Латвию, Эстонию, Финляндию, Польшу, Грузию, Армению и Азербайджан. Вокруг этого пресловутого «права» было сломано бесчисленное множество словесных копий. Большевики утверждали, что, дескать, в условиях германской оккупации невозможно «демократичное» волеизъявление народов. На это германские делегаты с полным основанием возражали своим красным холуям, что в условиях безудержного большевицкого террора «волеизъявление народов» было бы еще менее «демократичным». В общем, «бодался теленок с дубом», иначе не скажешь. Однако все-таки слепили кое-как чисто декларативную формулу мира (впрочем, безо всякой надежды на то, что ее кто-нибудь примет, в т.ч. сами авторы, не говоря уже о странах Антанты!). Советы пробовали затягивать переговоры до бесконечности, не раз предлагали перенести их из оккупированного германцами Бреста в нейтральный Стокгольм, куда они могли бы созвать всю зарубежную социал-демократию и превратить процедуру переговоров в теоретический митингующий балаган. Представители Тройственного союза, разгадав большевицкую хитрость, естественно, отказались. С другой стороны, Центральные державы опасались, что большевики могут прервать переговоры. Подобный поворот событий означал бы для Германии и ее союзников полную катастрофу. Перед населением Центральных держав вплотную маячил грозный призрак голода. Продовольствие они могли найти только в России. Вывести свои войска из оккупированных российских областей они не могли потому, что эти области уже вовсю работали на их снабжение, поддерживая разваливающуюся экономику стран Тройственного союза и обеспечивая оккупантов пресловутыми «млеком, маслом и яйками». На союзном совещании «центральных держав» прозвучало паническое заявление: «Германия и Венгрия не дают больше ничего! Без подвоза извне в Австрии через несколько недель начнется повальный мор!». В то же время воевать с Россией, даже оставшейся (благодаря большевикам и прочей красной сволочи!) почти без армии, Центральные державы тоже не могли! Вывоз материальных ценностей в глубь страны, необъятные пространства, опасность партизанской войны, начатой местным населением, знать не знавшим и ведать не ведавшим, что там какие-то большевики обещали в каком-то Бресте германцам от его, населения, имени – все это представляло для Германии и германских союзников смертельную угрозу. Австрия угрожала заключить сепаратный мир в случае, если Германия расстроит переговоры.

       На второй раунд переговоров в Брест-Литовск приехал сам наркомвоенмор товарищ Бронштейн-Троцкий, впоследствии увенчанный лаврами «создателя Красной Армии» (пока послушным гражданам «страны Советов» дружески не «посоветовали» забыть об этом факте на 70 лет!). Как вспоминал фельдмаршал Гинденбург, «...из Брест-Литовска раздавались дикие агитационные речи доктринеров разрушения. Широкие народные массы всех стран призывались этими подстрекателями свергнуть угнетающее их иго и установить царство террора. Мир на земле должен быть обеспечен массовым убийством буржуазии. Русские парламентеры, и прежде всего Троцкий смотрели на переговоры, которые должны были примирить сильных противников, как на средство сильнейшей агитации. При таких условиях неудивительно, что переговоры о мире не подвигались вперед. По моему мнению, Ленин и Троцкий вели активную политику не как побежденные, а как победители, причем они хотели внести разложение в наш тыл и в ряды нашего войска. Мир при таких условиях грозил стать хуже, чем перемирие. Представители нашего правительства при обсуждении вопросов мира поддавались ложному оптимизму. Высшее военное командование учитывало опасность и предостерегало против нее».

       Ситуация изменилась с прибытием делегации Украины как равноправного партнера. Первое, чего украинцы потребовали в обмен на мир, было признание их государственной независимости. У них в руках были хлеб и знаменитое сало. Они не собирались выступать на переговорах в роли жалких просителей или марионеток, а потребовали ни много ни мало – принадлежавшие Австро-Венгрии Буковину и Галицию, на том основании, что там-де проживало много украинцев. Когда представители Центральных держав постарались умерить территориальные притязания украинцев, последние потребовали предоставления Галиции и Буковине статуса автономии с особым управлением, и при этом вовсе не спешили соглашаться на признание старой государственной границы. Троцкий, со своей стороны, снова долго торговался с немцами о Прибалтике и Польше. 15 января 1918 г. вспыхнула голодная забастовка в Вене, быстро распространившаяся на всю Австро-Венгрию. 28 января последовала экономическая забастовка в Берлине, в ходе которой, в частности, прекратили работу 400 000 рабочих и работниц оборонной и других жизненно важных отраслей промышленности. В последующие дни только в германской столице бастовало более полумиллиона рабочих. Забастовка перекинулась и на другие промышленные центры Германии, охватив северогерманские портовые города Любек, Бремен, Киль, Вильгельмсгафен и Гамбург, а также Бранденбург, Брауншвейг, Дортмунд, Дрезден, главную кузницу германского оружия Эссен, Галле, Лейпциг, Готу, Иену, Геру, Магдебург, Мангейм, Людвигсгафен, Мюнхен, Нюрнберг, Золинген, Кельн и многие другие города Германии. Многие военные заводы были почти полностью парализованы. Украинцы стали немедленно требовать все больших уступок за свои «хлiб и сало». Большевики приободрились. Казалось, вот-вот вспыхнет столь страстно ожидаемая ими мировая революция. Зачем же вести еще какие-то переговоры «со сворой псов и палачей»? Все равно «скоро все наше будет!». Как писал красный бард Маяковский:

       «Ты, парнишка, выкладывай ворованные (? - В.А.) часы –
       Часы таперича наши!»
 
       Переговоры снова зашли в тупик.

       Через неделю они, однако, возобновились – на этот раз в новой ситуации. Красные войска напали (разумеется, без объявления войны!) на Украину и, громя слабые части тамошней Центральной Рады, подступали к Киеву. Окрыленный их успехом, Троцкий отказался признавать украинскую делегацию, стал (на несколько неожиданный в его устах «старорежимный» манер!) именовать Украину не иначе как «неотъемлемой частью России», а договоры Центральных держав с Украиной – «вмешательством в русские дела». Это при том, что, по Марксу и Ленину, у «пролетариев нет отечества»! «Демон революции» уже потирал руки в ожидании близкого революционного взрыва в Германии и Австрии и потому строил свою переговорную тактику на выигрыше времени. Но брестским словопрениям внезапно пришел конец, ибо совершенно неожиданно раскрылись расчеты большевиков на мировую революцию. В Берлине была перехвачена радиограмма из Петрограда, обращенная к германским солдатам и содержавшая - ни много ни мало! - призыв к убийству кайзера Вильгельма II, генералов, офицеров и к братанию с Советами. Короче, все по «русскому сценарию». Император Вильгельм рассвирепел от такой наглости и вероломства своих вчерашних холуев, приказал немедленно прервать переговоры, а вдобавок потребовал от большевиков не оккупированных еще немцами областей Эстонии и Латвии убираться подобру-поздорову за кордон. Украинцы же, по мере продвижения красной армии вторжения к их столице – Киеву – стали проявлять все большую сговорчивость, и, наконец, 9 февраля, в день взятия красными Киева, согласившись на положение вассала Германии – лишь бы та их защитила от «красной чумы»! - заключили сепаратный мир с Центральными державами и согласились на ввод германских и австро-венгерских войск на свою территорию.

       Но положение большевиков было не менее отчаянным (хотя, справедливости ради, следует заметить, что боялись они не за Россию, являвшуюся, в глазах того же Троцкого всего лишь «охапкой дров для разжигания костра всемирной революции», и уж, тем более, не за многострадальный русский народ, а лишь за собственную власть над этим народом!). Немцы потребовали от них очистить территорию Украины, как дружественного Германии государства. А воевать большевикам было попросту нечем – германцы через несколько дней вошли бы в Петроград и ниспровергли «власть Советов». В то же время, большевицким делегатам в Бресте казалось совершенно невозможным заключать мир на условиях, продиктованных им австро-германцами (но не потому, что красным вдруг стало «за Державу обидно»), а из опасения, что тогда коммунистическую власть ниспровергнут «свои». Ведь если совдепы прифронтовых областей (с полным основанием опасавшиеся, что германские оккупанты не потерпят их «беспредела»), требовали от большевицкой делегации «мира любой ценой», то такие же совдепы в российской «глубинке» (особенно в Сибири и на Дальнем Востоке) с не меньшим пылом протестовали против «похабного мира» с классовым врагом и призывали к «революционной войне» (благо фронт был от них далеко!). Поэтому многократно оплеванная позднее Сталиным и иже с ним формула Троцкого «ни войны, ни мира», провозглашенная им 10 февраля (и, кстати, согласованная с Ульяновым-Лениным) была для большевиков в тот момент единственным выходом, завершившим переговоры. Однако столь двусмысленная формулировка никак не устраивала Германию и германских союзников. Как писал Гинденбург в своих мемуарах: «Дело… осложнилось, когда Троцкий 10 февраля отказался подписать мирный договор, объявив в то же время, что война кончена. В этом презрительном отношении Троцкого к основам международного права я мог видеть только попытку продлить неопределенное положение на востоке.

Было ли это результатом влияния Антанты, я не знаю. Во всяком случае, положение создалось невозможное. Канцлер граф Гертлинг присоединился к взгляду верховного командования. Его Величество Император решил 13 февраля, что 18-го снова должны быть начаты враждебные действия на востоке» . Иными словами - а что, если большевики за спиной своих германских «спонсоров» успели тайно сговориться с Антантой? А что, власть большевиков в России завтра будет свергнута? А что, если большевики мобилизуют новую армию? А что, если они вообще сменят курс – ведь вероломства и низости большевикам не занимать, это прекрасно знали все по обе стороны фронта. Тем более, что и сам Троцкий на переговорах в Бресте не раз прозрачно намекал, что коммунисты-де никогда не поступятся своими принципами, но…если речь пойдет о грубых аннексиях, то должны будут склониться перед силой. Вот германцы и решились на последнее средство, памятуя о старинной надписи на прусских пушках – «Ultima ratio regis» , т.е. пугануть большевиков, как следует – «чтобы служба медом не казалась», но не более того. С этой целью германцы выделили ограниченный контингент своих войск – всего несколько дивизий ландвера (второочередного ополчения, состоявшего из старослужащих) и несколько частей из числа потрепанных войсками Антанты на Западном фронте и как раз проходивших переформирование. Вот эти-то слабые, малочисленные и далеко не первоклассные по боевым качествам и вооружению силы немцы и двинули в Россию вразумить «оборзевших» большевиков. И в тот же самый день насмерть перепуганный советский Совнарком известил по радио, что безоговорочно принимает все условия, выдвинутые Центральными державами на переговорах в Бресте. Похоже, большевики прямо-таки, как манны небесной, ждали начала германского наступления. Одно дело – продавать Россию на глазах всего мира в комфортабельной обстановке дипломатического протокола, и совсем другое – выставив себя невинными агнцами, вынужденными подчиняться грубой силе. Но, раз начав наступление, германские войска не спешили останавливаться, трезво рассудив, что, если уж пугать большевиков, так уж как следует (а то глядишь, назавтра опять передумают!), а заодно прихватить малую толику лишних ресурсов. Не было ни боев, ни сопротивления со стороны красных, как не было, собственно, и фронта как такового. По выражению того же Гинденбурга, «проведение операций почти нигде не встретило серьезного сопротивления врага». Германцы не завоевывали никаких новых территорий – для этого у них просто не хватило бы сил (даже если бы таковое намерение у них и имелось). Поэтому немцев и «оккупантами» в собственном смысле слова назвать было нельзя (как нельзя было назвать оккупантами, к примеру, силы Keyfor в Боснии или Косово или войска НАТО в сегодняшнем Афганистане). Немецкие войска просто ехали по бескрайним российским просторам в поездах, от станции к станции, поочередно занимая города и нигде не встречая организованного отпора (во всяком случае, со стороны большевиков). Даже численность наступавших германских подразделений была совершенно ничтожной, порой – всего по несколько десятков штыков и сабель, так как основная часть германских войск уже была переброшена снова на Запад. И нигде никто германцев «героически» не останавливал, в том числе и под Псковом и Нарвой. «Героическое рождение Красной Армии в боях с германскими оккупантами» – не более, чем расхожая пропагандистская легенда, т.е. обычное вранье, столь характерное для коммунистов. А многократно воспетая «красная гвардия» – анархические толпы дезертиров и деклассированных элементов, страшных только для мирного населения, при приближении германцев трусливо разбегалась. Немцы даже не разворачивались в боевые порядки и сами остановились на рубеже Псков - Нарва, прибрав к рукам всю Эстонию и Белоруссию. Правда, против вяло наступавших под Нарвой германских войск был направлен сводный матросский отряд в 1000 штыков под командованием комиссара Павла Дыбенко (командовавшего незадолго перед тем разгоном Учредительного собрания в Петрограде). Тот сразу же отказался от советов начальника оборонного участка, бывшего царского генерал-лейтенанта Парского, гордо заявив, что его «орлы-матросики» – «краса и гордость революции» – будут воевать самостоятельно. Как у того же Владимира Маяковского:

       «У советских собственная гордость –
       На буржуев смотрим свысока».
 
       Однако в первой же стычке под Ямбургом «гордые орлы» Дыбенко были наголову разгромлены германцами и в панике бежали с позиций, позабыв даже о крепости Нарве, прикрывавшей «колыбель революции» с Севера. 3 марта Дыбенко и его «орлы» наотрез отказались от участия, совместно с красногвардейцами, в контрнаступлении на Нарву. Они снова бросили позиции и добежали аж до тыловой Гатчины, находившейся – ни много ни мало! – в 120 верстах от линии фронта! А в довершение позора «братишки» захватили на железнодорожных путях несколько цистерн со спиртом и поголовно перепились. Должно быть, с того самого памятного дня и повелась у нас славная традиция отмечать «День рождения Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Рабоче-Крестьянского Красного Флота»…Однако первое свидетельство успешности вколачивания этой легенды в головы советских граждан появилось только через 20 лет, в 1938 г., на волне псевдоисторических фильмов типа «Александр Пархоменко», «Щорс» и «Котовский» (пестревших совершенно фантастическими картинами никогда не происходивших в действительности грандиозных битв Красной Армии с кайзеровскими войсками) в виде медали «20 лет РККА». По идее, этой медалью должны были награждаться в первую очередь создатели и ветераны этой самой Красной Армии. Но в большинстве случаев, «награда не нашла своих героев». Во всяком случае, героический товарищ Дыбенко, вместо этой вполне заслуженной им по всем статьям медали, получил чекистскую пулю, а создатель Красной Армии товарищ Троцкий, брызжущий в изгнании ядом на своих былых соучастников в преступлении – удар ледорубом по черепу…Что же касается «славной даты», то не кто иной, как сам Ульянов-Ленин в своей передовице в «Правде» 25 февраля 1918 г. по поводу позорной сдаче Нарвы красными без боя отмечал: «Эта неделя является для партии и всего советского народа горьким, обидным, тяжелым, но необходимым, полезным, благодетельным уроком». Далее Ленин (явно работая «на публику», т.е. стремясь выставить себя в выгодном свете в глазах сторонников «революционной войны»!) писал о «мучительно-позорном сообщении об отказе полков сохранять позиции, об отказе защищать даже нарвскую линию, о неисполнении приказа уничтожить все и вся при отступлении, не говоря уже о бегстве, хаосе, близорукости, беспомощности и разгильдяйстве». Германцы повсеместно останавливались сами, достигнув заданных рубежей, а из Берлина еще и одергивали самых горячих генералов, чтобы они не вздумали продолжать движение своих войск на революционный Петроград. Потому что продолжение германского наступления на Петроград неминуемо привело бы к падению большевицкого режима. А свержение антирусской власти большевиков над Россией никогда не входило в планы Германского Генерального Штаба. Не для того расчетливые германцы пестовали и финансировали большевиков, не для того везли их в «пломбированном вагоне»! Как сказал один из немецких офицеров генералу М. К. Дитерихсу: «Если б мы только могли, мы бы вам и чуму привили!» Никакое другое правительство, кроме большевицкого, не предпочло бы сохранение своей власти – любой ценой! - защите национальных интересов, и такого похабного мира не заключило бы. Да и Ленину, который не вернул еще немцам затраченные на революцию германские денежки (да и возвращать не собирался!), беспрепятственное продвижение германцев и совершенно очевидная беспомощность красногвардейцев были весьма на руку – многие пламенные сторонники «революционной войны во что бы то ни стало» из числа оппозиции сразу потеряли почву под ногами и в испуге прикусили язычки. Так что на самом деле 23 февраля стало не днем «боевой славы», а днем величайшего национального позора для России. В этот день был действительно подписан декрет о создании регулярной Красной Армии – но лишь из-за того, что «красная гвардия» доказала свою абсолютную небоеспособность.

       А большевицкий Совнарком в этот же день, 23 февраля 1918 г. по новому стилю, провозгласил по радио свое согласие на все условия капитуляции, продиктованные торжествующей «германской военщиной». Скорее всего, Ленина и большевицкую верхушку вполне устраивали оба возможных сценария развития событий. Если бы вдруг случилось чудо и красногвардейцы оказались в состоянии оказать германцам реальное сопротивление, большевики оказались бы в выигрыше (ведь «победителей не судят»!) и смогли бы избавиться от своих прежних обязательств перед Центральными державами (да еще и прикарманить вдобавок германские денежки). А случись то, что случилось – пойти на унизительный мир с честными глазами, как «жертвы империалистической агрессии», избавившись от обвинений в предательстве и сговоре с «заклятым национальным и классовым врагом».

       И вот, 3 марта был заключен похабный Брестский мир, по которому Россия лишилась Финляндии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии, Украины, Крыма, Закавказья, Карса и Батума, армии и флота . Оккупированные германцами области России и Белоруссии оставались у немцев до конца войны и выполнения Советами всех условий Брестского мира. На Россию была наложена контрибуция в 6 миллиардов рейхсмарок золотом. Сверх того, большевики обязались уплатить немцам компенсацию в 500 миллионов золотых рублей «за убытки, понесенные немцами в ходе революции в России». После вывода остатков деморализованных русских войск и большевицких банд с уступленных Германии территорий туда сразу же были направлены германские части. 5 марта, через два дня после подписания похабного Брестского мира, 23 германских батальона во главе с генералом графом Рюдигером фон дер Гольцем высадились на мысе Ханко (Гангут) и помогли финским белогвардейцам бывшего царского генерала Маннергейма разгромить местную «власть советов», опиравшуюся на штыки финской «Красной гвардии» и части русских большевиков, после Бреста бросивших своих финских «братьев по классу» на произвол судьбы. В целях окончательного закрепления германского протектората над Финляндией, последняя была объявлена монархией с кузеном кайзера Вильгельма, принцем Фридрихом-Карлом Гессенским, в качестве короля. Как писал в своих мемуарах уже неоднократно цитировавшийся нами Гинденбург: «Кроме того, мы надеялись привлечением Финляндии на нашу сторону затруднить военное влияние Антанты со стороны Архангельского и Мурманского побережья…В то же время мы угрожали этим Петрограду, что было всегда очень важно, потому что большевистская Россия должна была сделать новую попытку нападения на наш восточный фронт». Интересно, почему он считал, что Совдепия должна будет напасть на немцев? Может быть, ему было известно о тайных переговорах большевиков с Антантой? Ведь военные десанты Антанты в Архангельске и Мурманске, о которых Гинденбург вел речь выше, были высажены с согласия большевицких Советов рабочих и солдатских депутатов!

       На Украину вошли войска германского генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна для обеспечения вывоза оттуда в Германию 600 миллионов пудов зерна (1 пуд равнялся 16,38 кг), 2,75 миллионов пудов мяса, да вдобавок ежемесячно 37,5 миллионов пудов железной руды и многого другого. В Грузию вступил германский экспедиционный корпус Кресса фон Крессенштейна – для охраны грузинской нефти и руды, которые отныне должны были удовлетворять потребности Германской империи. Грузинские социал-демократы (меньшевики), известные в российской Думе, как самые пламенные враги «царского деспотизма» вкупе с «великорусским шовинизмом» и как беззаветные борцы за «свободное самоопределение народов», в пароксизме благодарности наградили весь состав германского экспедиционного корпуса Орденом Царицы Тамары.

       России был навязан кабальный торговый договор. Она лишилась миллиона квадратных километров своей территории, щедро политой кровью и удобренной костями многих поколений русских людей, территории с более чем 46 миллионами населения. Большевики отдали Центральным державам почти все русские нефтяные месторождения, 90% всех угольных месторождений, 54% промышленных предприятий и богатейшие земледельческие районы. Германии и Австро-Венгрии достались колоссальные запасы вооружения, боеприпасов и военного имущества, захваченные в прифронтовой полосе. Оседланная большевиками Россия попала в полную экономическую зависимость от Германии, превратившись в сырьевой придаток и базу снабжения «центральных держав», обеспечив им возможность продолжать войну против Антанты. По условиям Брестского мира Центральным державам возвращались также 2 миллиона пленных, что позволяло им восполнить боевые потери, понесенные в ходе войны. Впрочем, далеко не все из этих миллионов военнопленных стремились вернуться в мясорубку мировой войны, а поскольку после Бреста дома уже никто не смог бы бросить им упрек в предательстве, многие из германских и австро-венгерских военнопленных (например Иосип Броз Тито – будущий коммунистический диктатор Югославии) начали вступать в «союзную» их странам «интернациональную» Красную Армию, в органы ВЧК и советской власти. Естественно, они являлись по отношению к русскому народу, в лучшем случае им совершенно чуждому, а чаще всего – ненавистному им (четыре года окопной войны против русских и пребывания в русском плену, естественно, никак не способствовали появлению или усилению любви этих немецких и мадьярских «интернационалистов» к России и русским!), идеальными карателями, особенно если учесть, что искали подобные лазейки далеко не лучшие представители своих народов. Некоторые из них при этом и впрямь заражались большевицкими идеями, другие же оставались простыми наемниками, «ландскнехтами революции», по выражению Троцкого. Уже 21 февраля 1918 г. сотни выпущенных на свободу немецких военнопленных по призыву советского правительства «Социалистическое отечество в опасности!» вступили в новоиспеченную Красную Армию. Уже 26 января был сформирован первый немецкий Добровольческий отряд Красной Армии, немедленно отправленный…отнюдь не на Запад, защищать «отечество пролетариев всего мира» от «наглой агрессии германского милитаризма», а...на Восток, против русского и православного казачьего атамана Дутова! Впрочем, через год германским добровольцам в составе белой Русской Западной Армии генерала князя Авалова-Бермондта довелось скрестить штыки со своими «густо покрасневшими» соотечественниками из «Революционного матросского полка имени Карла Либкнехта» и на Западе, в Прибалтике. Однако подобное было скорее исключением, чем правилом. Искушенные маккиавеллисты, большевики проявляли в таких делах максимум осторожности и посылали насильно мобилизованных ими донских казаков против поляков, а «красных поляков» - на расказачивание, ижорских мужиков – покорять Туркестан, а «красных башкир» – под Питер, против Юденича. Так или иначе, но в последующие недели большевики сформировали из германских военнопленных многочисленные отряды в Москве, Казани, Курске, Ташкенте, Самаре, Омске, Томске и в других городах. Германские «интернационалисты» сражались против русских патриотов в войсках Фрунзе, Чапаева, Блюхера и Буденного на всех фронтах гражданской войны, «плечом к плечу со своими братьями по классу» местного разлива. Среди них был, между прочим, и бывший военнопленный Роланд Фрейслер, вступивший в Красной армии в ВКП (б), затем комиссаривший на Украине, служивший в ГПУ, потом по линии Коминтерна вернувшийся в Германию готовить революцию и там, но в одночасье… перешедший в гитлеровскую НСДАП, ставший Президентом нацистского «Народного трибунала», осудившего на смерть германских офицеров и генералов, участвовавших в заговоре против Гитлера в 1944 г., и убитый американской бомбой во время налета союзнической авиации на Берлин. За годы гражданской войны через большевицкие РККА и ЧК прошло не менее 300 000 подобных «интернационалистов», плюс 40 000 китайских наемников (которых еще царское правительство подряжало на тыловые работы, а большевики за высокую плату привлекли на службу). Большевицкими наемниками стало также немало эстонцев и «красных» латышских стрелков, которые не могли вернуться на оккупированную германцами родину. Поэтому латышские полки не разложились и не разбежались, подобно другим российским частям, а согласились служить большевицкому режиму за золото. Любопытно, что после взятия Перекопа, последнего оплота Русской армии генерала барона Врангеля в Крыму в 1920 г., хор «красных» латышских стрелков пел отнюдь не «Интернационал», а лытышский гимн «Dievs sveti Latviju» («Боже, благослови Латвию»)! Так что костяком и наиболее боеспособными частями формирующейся «Рабоче-Крестьянской Красной Армии» стали отнюдь не представители патриотических сил России.

       По грехам русского народа (самым тяжким из которых, равным хуле на Духа Святаго, было отступничество от Помазанника Божия - Православного Российского Самодержавного Царя) Белая борьба не увенчалась видимым успехом "и дано было антихристу вести войну со святыми и победить их"...

       Подобно тому, как смерть христианских мучеников за Христа обернулась, в конечном счете, не их поражением, а победой над безбожными мучителями и торжеством Христианства, так и внешнее, кажущееся поражение Белого Движения обернулось в конечном итоге не его гибелью, а духовной победой над силами зла и залогом воскресения России. Белая гвардия, побежденная большевицкими ордами (человечьей икрой, по меткому выражению генерала-дроздовца А.В. Туркула), тем не менее, обескровила завладевший Россией большевизм и тем спасла Европу и весь мир от коммунистического ига, как уже однажды Россия, покоренная монгольскими ордами, спасла Европу от ярма Золотой Орды. Будут ли еще когда-нибудь у нас такие защитники?!

       К сожалению, эта славная часть нашей истории долгие годы оставалась под запретом, да и в нынешних условиях борьба против российской государственности и ее уничтожение большевиками нередко одобряются или оправдываются, сторонники антирусской советской власти восхваляются, а ее противники осуждаются. Территорию исторической России продолжают осквернять имена ее заклятых врагов и лютых ненавистников. У основной части населения РФ знания о событиях Гражданской войны 1917-1922 гг. находятся на уровне советских киноподелок "Неуловиме мстители" или "Чапаев". Помянем же добрым словом всех, кто в годы Русской смуты заплатил сыновний долг Отчизне своими ратными трудами, кровью, страданиями и даже жизнью. Помнить эти жертвы, принесенные на благо Отечества - обязанность каждого русского человека.

       Народ, который не чтит своих национальных героев, защитников чести и достояния своего Отечества, который не считает нужным в своей повседневно жизни приостановиться, чтобы оглянуться на свое прошлое - презренный, обреченный и мертвый народ.

       Белые Армия и Флот совершили подвиг, перед которым меркнут и бледнеют все слова человеческие. Изможденные, надорвавшиеся в неравной борьбе со всегла превосходящих их численно противником, оставленные всем миром, без помощи. борясь до изнеможения, до конца - они не сдались, не сложили перед врагом оружия, и ушли на чужбину, унося пееред собой свои знамена и, в складках этих знамен, ту ЧЕСТЬ РОССИИ, за которую они боролись непрестанно в течение пяти лет.

       И время не сотрет со страниц Истории идей, жертв и подвигов воинов Великой, Единой, неделимой России!

       В Российской Империи главным праздником Христолюбивого Русского Воинства всегда почитался День Святого Великомученика и Победоносца Георгия (9 декабря по новому стилю). Этот день являлся также Орденским праздником храбрейших русских воинов – Георгиевских кавалеров, и основным Праздником Российской Державы.9 декабря весь российский народ во главе со своим Державным Вождем Государем Императором – чествовал своих Героев – подлинных Защитников Отечества. В условиях большевицкого порабощения России Праздник Защитников Отечества не мог, естественно, открыто отмечаться. Однако в эмиграции Русские воины ежегодно праздновали и до сих пор отмечают его с большой торжественностью.

       Каждый честный Русский Воин, где бы он сейчас ни находился и куда бы его ни забросила судьба, должен решить для себя наконец, кто он – наследник РККА, созданной палачами нашей Родины, большевицким интернациональным сбродом, или наследник Исторической России, духовный наследник и соратник Святых Благоверных Князей Александра Невского и Димитрия Донского, Святого Праведного воина адмирала Феодора Ушакова, князя Пожарского, Козьмы Минина, Императора Петра Великого, генералиссимуса Суворова, фельдмаршала Кутузова, адмиралов Нахимова, Макарова и Колчака, авиаторов Нестерова, Сикорского и Ткачева, генералов Келлера и Маркова, Корнилова и Врангеля, Деникина и Дроздовского, Туркула и Каппеля, Шкуро и Мамантова, Маннергейма и Бермондта-Авалова, Унгерна-Штернберга и Науменко, атаманов Краснова и Каледина, и многих истинных Героев, истинных Защитников Российской Державы, а не слуг и наемников «мировой Закулисы»!

       А 23 февраля праздновать, ей-Богу, не стоит.