Встретились две неожиданности

     В украинской буче военной они встретились и породили две недоуменности, почти сразу и породили. Одна - "почему хохлы эти не сдаются или даже "похабного мира" не просят", а другая - "почему эти русские, которые братья почти, не вышли на улицы неисчислимыми тыщами и не заставили власть свою остановить спецоперацию или не скинули ее к чертовой бабушке". То есть не стали вести себя разумно ни те, ни другие, тогда как всякому разумному россиянину (и не только россиянину) ясно, что военные ресурсы России неисчерпаемы, и Украине, в конце концов, выбор только между капитуляцией и "похабным миром", и лучше это раньше сделать, чем потом. Об этом говорят исторически недавние еще примеры Финляндии, Чечни и даже самой России, благодаря гению Владимира Ильича, выбравшей этот самый "похабный мир" вместо неизбежного поражения. С другой стороны, всякому разумному россиянину (и тем более не россиянину) должно быть очевидно, что власть ведет его в тупик, где неизбежная в цивилизованном мире изоляция и, следовательно, деградация экономическая, политическая, культурная и т. п. Дабы не допустить, надо поскорей на улицы народной многотысячностью, тогда никакие "космонавты" не страшны, и власть быстро одумается, если жить хочет, а она очень хочет.

     Только ни той, ни другой разумности не случилось ни сразу, ни потом. Вместо этого случилась неудача взять Украину на хапок, на ожидаемый почти всеми хапок. Неудача, оставившая за собой Бучу, Ирпень и много других подобных "Буч", также и тысячи российских военных, вместо парада победы в Киеве получивших повестку с того света (там, кстати, полно места, если что, для всех людей, всего человечества), повестку, от которой нельзя уклониться. То есть хохлы не сдались, а россияне не вышли на улицы, но обиделись на этих хохлов, что посмели не сдаться, а также на мир весь обиделись, что посмел им указывать, с кем и как им себя вести. Россияне выбрали: "Пусть миру провалиться, а нам чай всегда пить". На том стоят. Как и хохлы, которые выбрали убивать и умирать, пока ни одного пришедшего из России с мечом на их земле не останется.

     И потянулась меж ними кровавая буча с той лишь разницей, что мирные россияне спят по ночам в своих постелях, а мирные украинцы под бомбами. И те и другие считают дни и ночи, только одни спорят по поводу того, когда, наконец, эти хохлы уже сдаваться будут, а другие делают зарубки, что еще один день прошел, и они еще живы.

Живы в своих городах, в которые днем и ночью прилетают ракеты и бомбы из братской России, чтобы убедить их, наконец, про пора уже, пора сдаваться, хватит упрямиться. Они упрямятся, и оттого к ним злоба, все больше и больше злобы копится в дорогих россиянах. В ответ вместо страха и покорности вздымается ненависть, такая, пред которой всякие "Тарасы Бульбы" просто штаны на лямках.

     Схлестнулись российская злоба и украинская ненависть в единый клубок, такой клубок, какой не умеет никто расплести ни внутри, ни снаружи. И что с ним, и как быть с этой придуманной операцией, которая за пару месяцев превратилась в столетнюю войну, из которой обеим сторонам, кажется, выхода нет. Так кажется, но мудрые историки говорят, что какой-нибудь будет, потому и столетние войны кончаются. Что станется со злобой и ненавистью, какие, на первый взгляд, одинаковы. Но нет, не одинаковы, злоба - она идет изнутри наружу, потому беспредметна: вчера россияне злобились на чеченцев и грузин, сегодня на англосаксов с украинцами, завтра это может быть кто-то еще, к кому сегодня еще полны радушия. А ненависть она в ответ, снаружи вовнутрь, потому она конкретна. Она за что-то, и у нее на все есть счет тщательный по пунктам и потому долгая память.

     У злобы короткие ножки, она устает и готова остановиться, в принципе, договориться, что, мол, дрались не по злобé, и пора все забыть и по-прежнему жить, но ненависть выставляет счет, по которому отвечать сперва, а уж потом договариваться. Только вот отвечать Россия не привыкла, не по чину как бы, по крайней мере публично, громогласно, чтоб на весь мир. Как-нибудь за кулисами перетереть меж начальничками, чтоб по-тихому, чтобы виноватость там на всех размазать, но публично признать себя виноватой - никак. Остается злобу вздувать в надежде, что устанут хохлы, сломаются, смирятся. Только они не смиряются и не смирятся - им ненависть не позволяет, которая вместе с достоинством. Ненависть бывает благородной, когда она против захватчика, оккупанта - русским ли этого не знать. Тогда как злоба никогда, и чем дольше и пышней цветет она и пахнет, тем справедливей вердикт поэтический давешний: "И все хорошее в себе доисстребили".