Белогвардейский Париж - выдержка из Эпилога к книге "Прощай, Россия!"

В парижской белоэмигрантской среде я начал подробнее интересоваться историей Гражданской войны и задавал дяде Шуре много вопросов, на которые тот неохотно отвечал. «Гражданская война – это грязное дело», - говорил он.

-- Но была ли поддержка со стороны Англии и других союзников России? 

-- Поддержка? -- пушки одного калибра, а снаряды другого, и танки, которые ломались, не вступив в бой, -- отвечал дядя Шура сухо.

Хотя  около 14 стран принимали участие в так называемой «интервенции», делали они это очень вяло. Бывшие союзники поддерживали Белую Россию до поры до времени кое-как, пока шла война с Германией. Хотя ей далеко не всегда можно верить, похоже на то, что в данном случае интернетовская энциклопедия «Wikipedia» пишет правду:

«Интервенты практически не вступали в бои с Красной армией, ограничиваясь поддержкой белых формирований. В январе 1919 на Парижской мирной конференции союзники решили отказаться от планов интервенции. Большую роль в этом сыграло то, что советский представитель Литвинов на встрече с американским дипломатом Бакетом, состоявшейся в январе 1919 в Стокгольме, заявил о готовности советского правительства выплатить дореволюционные долги, предоставить странам Антанты концессии в советской России, и признать независимость Финляндии, Польши и стран Закавказья в случае прекращения интервенции. Такое же предложение Ленин и Чичерин передали американскому представителю Буллиту, когда он приехал в Москву. Советское правительство явно могло предложить Антанте больше, чем его противники. Летом 1919 года 12 тысяч британских, американских и французских войск находившихся в Архангельске и Мурманске, были эвакуированы оттуда. К 1920 году интервенты покинули территорию РСФСР»

Бывший царский офицер, маршал Карл Густав фон Маннергейм, которому от имени маленькой Финляндии предстоит зимой 1939 г. вести  героическую борьбу против многократно превосходящих вооружённых сил РККА большевиков, вспоминает:

«Позиция западных государств в отношении России изменилась. Политика этих государств была близорукой и привела к тому, что антибольшевистское движение стало бессильным. Не делалось даже попыток добиться сближения с командованием русского белого движения и руководителями отсоединившихся от России государств, прежде всего Финляндии и Польши. Адмирала Колчака эффективно поддерживала Франция, а Великобритания и Соединенные Штаты считали его нежелательным деятелем».

Зато была интервенция  весьма серьезная с обратной стороны:

«В апреле 1918 г. находившимся в России иностранцам и военнопленным было разрешено принимать советское гражданство, что заметно активизировало создание интернациональных частей в РККА. К лету 1918 г. примерно в 90 городах страны были сформированы интернациональные отряды, роты, батальоны и полки. Под ружье становились китайцы, венгры, немцы, корейцы, поляки и т.д. Из Европы и Америки для поддерживания большевиков  приехало немало иностранцев. Ударную силу Красной Армии составляли латышские стрелки. Всего в Гражданской войне на стороне  красных участвовало около 300 тысяч интернационалистов. В письмах Луначарскому писатель В. Г. Короленко сетовал, что они использовались прежде всего как главные исполнители карательных акций против местного населения». (См. «История России: вторая половина XIX-XX вв. Курс лекций». Под редакцией академика Академии Гуманитарных наук России Б.В. Личмана. Екатеринбург, 1995.)

Когда Колчак и белые вооруженные силы в Сибири под его командованием достигли своего «апогея», Маннергейм обратился к своему бывшему товарищу по оружию и личному приятелю с предложением лишь формально, де-факто, а не де-юре, признать независимость Финляндии. Взамен Маннергейм выразил готовность двинуть свою 100 тысячную армию на Петроград в самый уязвимый для коммунистов момент.

Колчак ответил, что он как Верховный правитель интересами России «единой и неделимой» не торгует.

О причинах поражения русского Белого Движения написано уже немало книг и будет написано еще больше. Рыцарское и патриотическое поведение адмирала Колчака—одна из  главных причин этого поражения. Нельзя бороться по-рыцарски против противника, который не считается с жертвами среди собственного народа, у которого руки «по локоть в крови» и у которого лишь одна цель – любой ценой удержаться у власти. Но далеко не у всех белых всегда были чистые руки.

Сам же Колчак писал в одном из своих писем:

«Но Вы поймите, что от этого нельзя избавиться. Гражданская война должна быть беспощадной. Я приказываю начальникам частей расстреливать всех пленных коммунистов. Или мы их перестреляем, или они нас. Так было в Англии во времена  Алой и Белой Розы, так не минуемо должно быть и у нас».

Глава Уральского края Постников ушел в отставку, послав Колчаку письмо о том, что больше не может руководить голодным краем, где власть удерживается штыками, где идут расправы без суда, где аресты совершаются по доносам, где порют даже женщин.

Жестокость порождает жестокость

.«Где порют даже же6нщин…» - за то, что их мужья и братья попали вольно или невольно в Красную армию. А солдаты Колчака наблюдали за такими зрелищами, делали свои выводы – и переходили на сторону Красных. Трагическая и роковая ошибка, на мой взгляд, со стороны Колчака. Как сказал один французский государственный деятель, узнав, что Наполеон приказал казнить герцога д’ Энгиенского “С’est pire qu’un crime. C’est une faute”  «Это хуже чем преступление. Это ошибка». Но мне, да и любому, трудно теперь судить.

Адмирала Колчака предал Чешский корпус, расположенный тогда вдоль всей Транссибирской магистрали. Его предали даже не большевикам, а местным эсерам в Иркутске. Те же ждали указания от «центра» из Москвы. Согласно этим «указаниям»,  адмирала Колчака, как «нежелательного деятеля», потом раздели догола, расстреляли и бросили в прорубь. Без суда и следствия.

Типично по-коммунистически.

Так же как типичен был и расстрел в Петрограде в подвалах дома, оккупированного Троцким, адмирала Алексея Щастного, спасшего русский Балтийский флот (более 250 кораблей)  от немцев  во время Первой Мировой войны. Этот флот должен был достаться  Германии  взамен за оказанные ею большевикам услуги. «Долг платежом красен». Помешал адмирал, совершивший один из самых отважных и героических подвигов в истории Русского Военно-морского флота. С  огромными трудностями он вывел флот из блокированного немцами Хельсинки и привел его в Кронштадт. Впрочем, именно Бронштейн был первым, кто (именно в  этом данном случае) применил термин «враг народа», приписав эти слова от руки к смертному приговору адмирала.

Потом этот термин получит широкое распространение по всей коммунистической России. А оправдывались подобные убийства, по мнению Бронштейна и его товарищей, таким образом:

«Гражданская война есть самая жестокая из всех видов войны. Она немыслима не только без насилия над третьими лицами, но, при современной технике, без убийства стариков, старух и детей... Цель оправдывает, при известных условиях, такие средства, как насилие и убийство».

В том, что «Гражданская война—есть самая жестокая из всех видов войн», Троцкий был абсолютно прав. Но, пожалуй, главное, в чем различались красные и белые, заключалось  в следующем: массовый террор никогда не был официальной, фундаментальной и целенаправленной политикой белых. С.П. Мельгунов пишет:

“Нельзя пролить болeе человeческой крови, чeм это сдeлали большевики; нельзя себe представить болeе циничной формы, чeм та, в которую облечен большевицкiй террор. Это система, нашедшая своих идеологов; это система планомeрнаго проведенiя в жизнь насилiя, это такой открытый апофеоз убiйства, как орудiя власти, до котораго не доходила еще никогда ни одна власть в мiрe. Это не эксцессы, которым можно найти в психологiи гражданской войны то или иное объясненiе.

«Бeлый» террор явленiе иного порядка—это прежде всего эксцессы на почвe разнузданности власти и мести. Гдe и когда в актах правительственной политики и даже в публицистикe этого лагеря вы найдете теоретическое обоснованiе террора, {12} как системы власти? Гдe и когда звучали голоса с призывом к систематическим оффицiальным убiйствам? Гдe и когда это было в правительствe ген. Деникина, адмирала Колчака или барона Врангеля?

Моральный ужас террора, его разлагающее влiянiе на человeческую психику в концe концов не в отдeльных убiйствах, и даже не в количествe их, а именно в системe».

Когда последние англо-американские войска покинули Мурманск осенью 1919 года, они погрузили все склады боеприпасов на корабли и потопили их в море, оставив белых на произвол судьбы, воевать против красных с голыми руками  Англо-американский экспедиционный корпус высадился в Мурманске, для того чтобы склады боеприпасов не попали бы в руки немцев. Но теперь Первой Мировой войны  уже давно не было.

Генерал А. фон Лампе воспоминает: «Вывод ясен: «союзники» работали на себя и «помощь» их белым была далеко не так реальна, как это принято изображать.

Однако, говоря так о «союзниках», я считаю себя обязанным вспоминать тех англичан, которые были с нами в самом пекле боевых линий. Так в Киеве, в конце 1919 года, я помню англичан, которые, зная по-русски только одно слово «ура», ходили в атаку с русскими ротами, оставшимися без офицера. Они поняли, что такое большевики, но убедить в этом своих соотечественников, оставшихся на родине, они не могли. Нельзя  не вспомнить тех французов, которые, будучи на месте действия, не смоглпи отказать в помощи белым при эвакуации Крыма…Быть может, их изменило то, что они увидели в России? Но вопросы помощи решались не на местах боя, а в Лондоне и Париже, в министерствах иностранных дел». («Российский Архив». Студия «ТРИТЭ» Москва. 1991 г.).

Британский автор Ричард Лакэтт в своей книге «The White Generals: The White Movement and the Russian Civil War» (Longman.1971) – («Белые генералы: Белое движение и Русская Гражданская война») признает: «Если бы все усилия, военные и экономические, были бы применены по-другому, то они могли бы достичь свою цель.  А так страны Антанты ничего и  не добились».

И не пытались добиться.

……………………..

Давным-давно, в каком то почти забытом веке король Генрих II запретил английским студентам ездить для обучения в Париж. Парижская жизнь, считал он, была слишком сладкой и соблазнительной, что отвлекало бы молодых людей от занятий. Вернувшись, студенты должны были поселиться в Оксфорде, где тогда был городок, собор, маленький монастырь и брод через речку.

В моем случае все получилось наоборот. В Париже я серьезно занимался. Иногда я позволял себе посидеть в кафе (с книжкой), а другим развлечениям предавался лишь совсем редко. Как-то на пару дней ко мне в гости приехал Ален Оллпорт из Оксфорда, он спал на раскладушке. Мы сходили с ним в оперу. В другой раз я провел полдня в Лувре. Отпраздновал Новый год в каком-то кафе. Вот почти и все, что касается «соблазнов» парижской жизни. Чтобы «убить двух зайцев», прочитал произведения Достоевского на французском языке.

Левизна парижских студентов была поразительна. Однажды в библиотеке я познакомился со студенткой, сидевшей напротив. Она пригласила меня составить ей компанию на вечере в Сорбонне, где какой-то очень почитаемый французский ученый должен был выступать на тему «Политическая философия» или «Философия политики». Что-то в этом духе. Так как девушка, сидящая напротив, мне понравилась, я согласился.

С трибуны старый бородатый мудрец, внешне – точная имитация Карла Маркса, плел какой-то марксистский бред. Зал слушал, затаив дыхание. Во время вопросов и ответов лишь один голос поднялся с вежливым протестом. Помню лишь, что прозвучало слово “mystification” – «мистификация». Вечер завершился показом кинохроники о том, как китайские красногвардейцы со штыками наперевес штурмовали буддистские монастыри в Тибете. Зал аплодировал.